Тавриз туманный

Мешади-Кязим-ага довольно складно разъяснил свое отношение к революции. Конечно, он выразил не узко собственные взгляды, а мнение вообще местной буржуазии и капиталистов колониальных и полуколониальных стран.

Разумеется, господа Мешади-Кязим-аги будут сочувствовать революции и участвовать в ней лишь до того момента, как создадут правление, отвечающее их интересам, то есть захватят государственную власть в свои руки и тогда, как и всюду, национальная буржуазия обратит оружие против своих вчерашних союзников по революции, против рабочего класса и беднейшего крестьянства.

ДВА ТРАУРА

Сегодня Тавриз справлял два траура сразу: один - в знак дня ашуры, десятого дня месяца махаррема, в который по преданию был убит имам Гусейн, а второй - по вздернутым на виселицы революционерам.

Больше всего занимал тавризцев траур по имаму Гусейну. Сравнительно с прошлыми годами, траур в этом году проводился еще более торжественно и широко.

По случаю дня ашуры царский консул приказал не препятствовать уличным процессиям и не требовать предъявления пропусков. А население, уверенное, что милость эта исходит не от консула, а ниспослана самим имамом Гусейном, с еще большим рвением соблюдало традиционный траур. У многих на лбу красовалась сделанная красным лаком надпись: "О, Гусейн!", в знак скорби на плечи были накинуты черные шали или банные простыни. Одни, вымазав лицо грязью, уподобили себя чудовищам, другие унизали тело кусками железа, третьи били себя цепями Кто колотил себя в грудь булыжником, кто, завернувшись в львиную шкуру, полз по земле, а следовавшие за ним правоверные били себя кулаками по груди и по голове и хрипло орали:

О лев! Приди от страшных мук избавить нас.

К потомкам Мустафы* приди в тяжелый час!

______________ * Одно из имен Магомета.

В этой суматохе были и притворно плакавшие и искренне обливавшиеся слезами; били в барабаны, трубили в трубы, носили, держа кончик древка в зубах тяжелые знамена, водили разнаряженных коней, изображавших коней имамов-мучеников, окружали равнодушных ко всему животных, осыпая их морды поцелуями; одетые в траур дети пронзительно распевали:

Где покинут тобой мой Хазрат-Аббас?

Кем Джанаб-Гасим был убит в странный час.

Где султан Кербалы был покинут тобой?

Кровь Гусейна кто пролил жестокой рукой?

Все это вызывало слезы у тавризцев и смех у иностранцев, с любопытством наблюдавших это шествие.

- Яман* Гусейн! - передразнивали казаки, ударяя себя в грудь в то время, как процессия с криками "О, Гусейн!" проходила по улицам, а группа молящихся пела, словно стонала:

______________ * Плохой, скверный.

Увы, Гусейн, чей дом разбит во прах.

Увы, Гусейн, чья дочь Зейнаб в цепях!

В это же самое время солдаты с ружьями наперевес вывели осужденных революционеров из тюрьмы и повели к возведенные у Сарбазханы виселицам. Впереди шагал Сигатульислам, за ним Шамсуль-улема и Ага-Магомед-кавказец, а за ними два младших сына Али-Мусье, Зиялуль-улема и Садикульмульк.

С площади доносились крики толпы:

"О лев, на помощь к нам сегодня ты явись!"

- Да, - сказал Садикульмульк шедшему с ним рядом Зиялуль-улема, именно: "о лев, на помощь к нам сегодня ты явись!" А мы продолжим от себя: "Проклятие такому вероломству!"

Сотни выстроившихся вокруг виселиц солдат стояли в полном молчании. В передних рядах находились все активные контрреволюционеры. Они внимательно слушали приговор, который читал председатель военно-полевого суда. В приговоре эти руководители революции характеризовались как бандиты, напавшие на мирных солдат, пришедших из России обеспечить населению Тавриза мир и тишину.

Ах, если б мы в тот миг кровавый

Могли быть в Кербале!

опять донеслось пение толпы с площади и прокатилось над виселицами в тот момент, когда Сигатульислам, сбросив верхнюю одежду, поднялся на помост. Намыленная царем петля Гаджи-Самед-хана была уже накинута на его шею, но табурет еще не был выбит из-под его ног. Использовав этот короткий миг, Сигатульислам, став лицом к толпившимся тут контрреволюционерам, успел произнести следующее Двустишие "Хейрета":

Мянсур у виселицы сказал: "Правда на моей стороне!"

Любящие правду мужи следуют по этому пути...

В этот момент солдат, на обязанности которого лежало выбивать табурет из-под ног приговоренных, сделал свое дело

Траурные процессии продолжались, и Зиялуль-улема, поднимаясь на табурет, не мог не слышать доносившихся с улиц криков:

Увы, зачем в тот страшный день

Мы не были с тобой в Кербале, о, Гусейн!

Встав на табурет, он обратился к толпе с двустишием Садика Тавризи:

Мы почивали во мраке небытия.

Очнулись и опять погружаемся в сон.

Смертные приговоры были приведены в исполнение, а мистерии, посвященные дню ашуры, все продолжались. Проходя мимо базара "Амир", я встретил Тутунчи-оглы.

- Откуда? - спросил я

Он хотел что-то сказать и не мог. Голос его пресекся, спазмы душили его.

- Возьми себя в руки, пойдем! - сказал я.

- Как могу я взять себя в руки!.. Мы раздавлены, кто у нас остается? На кого мы можем опереться?

- Мы можем опереться на широкие массы, на сочувствующие нам и понимающие нас массы. Помимо тех, кто оплакивает имама Гусейна, есть тысячи людей, оплакивающих повешенных сегодня семерых революционеров.

Несколько успокоившись, он рассказал о том, как раздал пропуска, изготовленные нами по образцу консульских.

Проходя мимо мечети, мы увидели у ее дверей дервиша, который был известен тем, что за определенную плату произносил проклятия и был прозван "проклинателем"

По случаю казни руководителей революции сегодня он несколько изменил содержание своих проклятий и не проклинал ни Езида и Шумра, ни Омара и Османа, ни других противников имамов. Для своих проклятий он избрал новые, злободневные темы:

Проклятье мучтеиду, носящему русские брюки!*

______________ * В момент казни на Сигатульисламе были диагоналевые брюки.

Проклятье мучтеиду, одевавшему пояс на плечи!*

______________ * Сигатульислам носил помочи.

Проклятье мучтеиду, почитавшему Али богом*

______________ * Шейх-Салим принадлежал к мучтеидам секты "шейхи" и его прозвали "признающим Али богом"

Проклятья тем, кто носит бороду на затылке!*

______________ * Магомед Кавказлы не брил головы, за что его прозвали "носящим бороду на затылке". (Примечание автора).

Пока он изрекал свои проклятия, собравшаяся вокруг толпа вторила ему в такт:

- Тысячи проклятий!

- Послушай, почему ты не поддерживаешь? - укоризненно говорили некоторые, обращаясь к соседям. - Ведь есть у тебя язык? Небось не немой?

Мы двинулись дальше и встретили Мир-Муртузу, сына Мир-Манафа Сэррафа.

В сопровождении своих слуг он ехал на белом осле, когда навстречу ему тоже верхом на осле и тоже в сопровождении толпы слуг показался Мирза-Масуд-ага, сын мучтеида Гаджи-Мирза-Гасан-аги.

Пока оба осла обнюхивали друг друга, седоки разговорились.

- Наконец-то выбили из голов тавризцев сумасбродные идеи этих еретиков! - начал Мирза-Масуд-ага.

- Сударь, ведь есть же у нашей страны и у нашей веры покровитель, не бросил же нас заступник веры на произвол? Видали? Ни пушки, ей пулеметы, ни войска не могли взять этих окаянных, а стоило протянуться руке императора, как сразу уничтожила проклятых. Без всякого сомнения этой рукой руководил сам аллах и наша святая вера.

- Тысяча благодарений всевышнему! - отозвался Мир-Муртуза. Покровитель ашуры примерно наказал тех, кто смеялся над ашурой и называл ее проявлением фанатизма. Если бы не милость императора, не очистился бы Тавриз от врагов веры и скоро эти проклятые отняли бы у нас возможность соблюдать ашуру. Сейчас я из консульства. Господин консул звал меня поговорить по делу и вскользь заметил, что пока Сигатульислам, Шамсуль-улема, Зиялуль-улема, Садикульмульк, Ага-Магомет-кавказец, и оба сына Али-Мусье...