Площадь павших борцов

- Вот за то, что боялись позвонить мне и потребовать удаления Мехлиса, в результате запороли все наши дела в Крыму, вот за это вы и наказаны народом, партией и мною. Идите.

"Я, - писал Рокоссовский, - вышел из кабинета Верховного Главнокомандующего с мыслью, что мне, человеку, недавно принявшему фронт, был дан предметный урок..."

Прибыв на фронт, Константин Константинович встретил немало боевых друзей; он был всегда любим людьми.

* * *

Рокоссовский завел себе кошку, она нежилась под настольной лампой, гуляя по оперативным картам, я командующий фронтом карандашом трогал ее усы, ласково приговаривая:

- Ну, что, бродяга? Валяешься? Хорошо тебе? А мне вот плохо. Там, наверху, виноватых ищут. А я даже прощаю тех, кто провинился. У нас ведь как? Снимут одного и пришлют другого, еще больше виноватого. Разжалуют кого-либо, а взамен присылают другого, тоже разжалованного. Одни - вверх, другие - вниз. А вот тебе всегда хорошо. Никакой ответственности...

Глубокой ночью солдат, лежавший в дозоре близ передовой, был удивлен, когда к нему тихо-тихо подошел командующий фронтом и прилег рядом:

- Оставь мне свою винтовку, а сам иди. Скажи, чтобы покормили. И выспись, братец. А я до утра побуду здесь, вместо тебя. Иди, иди. Я не шучу. Я ведь тоже солдат...

Не сразу, а постепенно устранялись негодные фанфароны, с трудом оформлялась армия, которой суждено было пройти через неслыханные поражения и уверовать в таланты своих полководцев, имена которых останутся святы в нашей ущемленной грехами памяти.

- А что нам делать с товарищем Тимошенко? - спрашивал Сталин начальника Генштаба. - Уж очень он теперь старается, чтобы Гот или Паулюс не посадили его в новый котел. Не потому ли и убегает так быстро, что за ним и на танке не угонишься?

6 июля Василевский появился в сильном волнении.

- Что случилось? - встревоженно спросил его Сталин.

- Страшно сказать: маршал Тимошенко пропал.

- Как? - воскликнул Сталин. - Опять пропал?..

"Пропавший" маршал - это, пожалуй, гораздо опаснее, нежели "пропавший" самолет майора Рейхеля с его портфелем... Тут всякие мысли приходят в голову; недавно сдался в плен генерал Власов, но маршал-то весомее генерала.

- Найти! - указал Сталин. - Живого или мертвого!

6. На фронте без перемен

Жизнь продолжалась - даже сейчас, когда до смерти-то два шага и при донских станицах и городках, опрятных хаток и полустанков, расцвели как ни в чем не бывало прекрасные и стыдливые мальвы. Было отчасти странно входить в степные поселки, где вечерами еще работали клубы, дикими и непонятными казались шумливые очереди в кассу за билетами, чтобы еще - в сотый раз! посмотреть дурашливую комедию "Волга-Волга", на пыльных площадках полустанков еще танцевали под всхлипы гармошек солдаты с местными девушками, тут же влюблялись и расставались, чтобы больше никогда не увидеться.

Но иногда в теплых лиричных сумерках слышалось:

- Кончай кину показывать! Будет вам вальсы раскручивать! Иль не слыхали, что пора всем драла от фрица давать?

- Да брось, - отвечали жители. - Лучше почитай сводки в газетах: на фронте без перемен, и до нас беда не дойдет.

- А ты вон тамотко пыль-то видишь ли?

- И что? Небось опять стада издали к Волге погнали.

- Не стада! Через час танки здесь будут...

Вольфрам Рихтгофен имел 1400 самолетов - больше половины всей авиации, которую Геринг держал на Восточном фронте, и вся эта армада, убивающая и завывающая беспощадная и наглая, вихрилась теперь над нашими армиями в степи, где человеку негде укрыться от бомб, где ты всегда останешься виден. А на речных переправах - ад кромешный, все там перемешалось: автоколонны, коровы, медсанбаты, танки, повозки, лошади, пожитки беженцев и фургоны со снарядами... ад!

Алан Кларк, хороший английский историк, писал, что немецкие танковые колонны угадывались даже за 60 километров - это была чудовищная масса пыли, которая перемешивалась с дымом и пеплом горящих деревень. И это грозное облако, застилая горизонт, за ночь не успевало рассеяться над степью, а утром оно становилось еще плотнее, смешиваясь с новою тучей пыли. Зрелище гигантской армады танков и техники было, конечно, впечатляющим, и сами же немцы были не в силах сдержать своего восторга перед той могучей силой, что надвигалась в большую излучину Дона; войска вермахта двигались даже не по дорогам, которых почти не было, а катились прямо по гладкой степи (и фотография этой армады, которая лежит передо мною, действительно ужасает!). "Это строй римских легионеров, - писали немецкие корреспонденты, перенесенный в XX век для укрощения монголо-славянских орд..."

Берлинская "Фелькишер Беобахтер" сообщала читателям, что русские отходят даже без выстрела (во что верить не следует): "Нам весьма непривычно углубляться в эти широкие степи, не наблюдая признаков противника..."

Гитлер в эти дни ликовал, и Кейтель сказал Йодлю - как бы между прочим:

- В состоянии подобной эйфории наш фюрер был, кажется, только после падения Парижа... Заметили?

- Возможно, - согласился Йодль. - Из абвера, кстати, поступило сообщение: в Кремле сейчас настроение подобное тому, что было летом прошлого года. Следует ожидать, что Сталин начнет изыскивать побочные контакты для нового Брест-Литовского мира с нами... на любых, конечно, условиях, лишь бы ему не потерять своего положения в кабинетах Кремля!

Верно, Гитлер так радовался успехам своего вермахта, что, сменив гнев на милость, сам же позвонил в Цоссен.

- Теперь с русскими покончено! - известил он Гальдера.

- Похоже, так оно и есть, - скупо отвечал Франц Гальдер. Не согласный с фюрером во многом, сам он уже заметил, что центр армии Паулюса уподобился клину, достаточно острому по форме, и что по мере продвижения к Волге его фланги слабеют, обнажаясь.

Об этом он из Цоссена и доложил фюреру.

- Перестаньте о флангах! - прервал разговор Гитлер...

Это были как раз те дни, когда Черчилль собирался лететь в Москву, он пил гораздо больше, чем можно пить в его годы, и часто вызывал нашего посла Майского, чтобы спросить его с некоторой ехидцей: когда же "дядюшка Джо" (Сталин) обратится к Гитлеру с просьбой о заключении мира?

Удивляться тут нечему: британская разведка работала, и работала она хорошо, зная о том, о чем мы не догадывались...

* * *

Кажется, войскам армии Тимошенко готовились клещи: от Воронежа скатывалась танковая армия Гота, южнее их подпирала мощная армия Паулюса, грозя окружением. Вокруг же, на множество верст, куда ни посмотри, до небес вздымались гигантские столбы черного дыма - горели деревни, фермы, хутора, МТС. Горизонт утопал в непробиваемой пылище, которая не успевала рассеяться за ночь: это двигались танки с пехотой, это брели стада и толпы беженцев с котомками за плечами. Сверху людей обжигало палящее солнце, пикировали на них бомбардировщики. Пыль, гарь, сухота, безводье... Ветеранам 1941 года невольно вспоминались прошлогодние дороги былых отступлений.

- Нет, - сравнивали они, - в этот раз хуже...

И - страшнее: "Тогда (в 1941 году) было меньше войск, техники. Тогда мы знали: захваченная врасплох страна там, в тылу, только еще собирает силы. А сейчас - вот он, прошлогодний тыл, вот силы, накопленные за год..."

Сколько горьких, злых, справедливых слов сказано в те дни о неоткрывшемся втором фронте!

- А, мать их всех! - ругались солдаты. - Начерчеллили планов - и никаких рузвельтатов. Мы за всю Европу, за всю Америку должны тута, в энтом пекле, за всех отбрыкиваться...

Но Тимошенко не терял присущей ему бодрости.

- В этот раз, - авторитетно заверял он, - мы не доставим удовольствия немцам и в окружение не влипнем. Лучше сохраним силы в планомерных отходах на вторые и третьи позиции...

Начиная с 6 июля Ставка не раз теряла маршала Тимошенко, который сторонился всяких переговоров. Вел он себя несколько странно, избегая общения со своим штабом, на вопросы даже не отвечал. 7 июля его штаб покинул Россошь и перебрался в Калач (Воронежский), но Тимошенко почему-то остался в Гороховке.