Белый Бурхан

- При чем здесь ты? - пожала плечами Галина Петровна.

- Ему же люди доверяли только потому, что считали его моим учеником! Это же просто!.. Спроси у него, он сам скажет

Галина Петровна повернула к Дельмеку бледное лицо растерянными глазами:

- Ты ссылался на Федора Васильевича, Дельмек?

- Нет. Я всем говорил, что учился у русского доктора и потому хороший лекарь. А имя не говорил!

- Вот! - сорвал пенсне Федор Васильевич. - У нас же на Алтае тысячи русских докторов!.. И если он не назвал моего имени, то полиция меня и не найдет! Как же! Конспиратор!

- При чем тут полиция? У него же никто не умер! - рассмеялась Галина Петровна. - Выходит, что Дельмек- хороший ученик русского доктора и только... Перестань, право!

Ударил молоточек в медную тарелку над дверью. Дельмек вздрогнул, боком попятился к плите, столкнулся с кучей дров, которые только что принес со двора, опустился на табурет, сунул в рот пустую трубку, но не смог успокоить дрожи губ. Он узнал звонок попа.

Галина Петровна удивленно посмотрела на дверь, потом на Дельмека:

- Ты что, не слышал?

- Там поп пришел. Я не хочу!

Галина Петровна сама открыла дверь, провела священника в кабинет, вернулась. Вряд ли отец Лаврентий не заметил Дельмека, но не подал вида.

Федор Васильевич встретил гостя радушно. Тем более, что тот сегодня сиял, как хорошо начищенный самовар.

- Ну, святой отец! - развел он руками. - Судя по вашему виду, ваши успехи на стезе Иоанна Крестителя... Кстати, что вы говорили в утренней проповеди? Все село только про это и гудит! Бурхан, Ойрот... Мессия, что ли, объявился у теленгитов?

Отец Лаврентий поблек и вяло отмахнулся:

- Пустое, доктор... Кто-то донес в епархию о слухах, бродящих по горам, а там сочли за благо упредить всех духовных пастырей о необходимости уничтожения оных проповедями и усилением миссионерской деятельности среди местного населения, равно, как и среди схизматов старых толков...

- Гальванизация трупа? - усмехнулся Федор Васильевич.

- Не совсем так, но... Главное - слухи! Слухи о явлении бога Белого Бурхана и хана Ойрота - фигур одиозных и вместе с тем...

- Слухи в горах, - прервал его доктор, - дело весьма и весьма серьезное!.. Что же касается бога Бурхана и хана Ойрота - это легенда. И если кто-то надумал воскресить ее, то это, святой отец, еще серьезнее!

- Не могу разделить ваших опасений! Нынешние слухи - полнейшая ерундистика! Сапоги всмятку или нечто подобное...

- А паника! - поднял палец Федор Васильевич. - Паника-то реальна! И подняла ее ваша проповедь, святой отец! Не думаю, что в епархии будут в восторге... Впрочем, это уже ваша забота! Галя, поставь самовар!

Капсим хотел было снова приняться за свою писанку, но заказ общины был важнее и неотложнее. Сыскав нетрудный обет, он мог бы рассчитывать на вспомоществование в лютой нужде. Да и самому заложить в обет эти требования можно - в уставе-то не сильна братия, враз не докопается, а святое писание можно и не искажать, на грех самому не натыкаться!

В той же "Листвянице" в достатке темных мест и речений, которые по-разному толковать можно... А все ж - неспроста Панфил обеспокоился! С чего бы ему пугаться, если греха перед Спасом нет? Видно, не блюл, как должно, святость и честь, а теперь страхом обуян, тревогами опутан, как муха паутиной.

Все грешны человеки, в том спору нет. Кто свят в душе, тот давно небом помечен - нимб сияет вокруг его лика, как на иконах в храме! Да и на небе, а не на земле живут праведники-то...

- Помогай, господи! На все твоя воля!

Капсим сволок с полатей прадедовский сундук, выудил толстенные книги в коже и с медными застежками с прозеленью, начал с шумом листать их, развоняв на всю избу забытым восковым духом, захлопнул, локтями в стол уперся, голову на ладони сложил, не мигая на лампадный огонь уставился в тяжкой думе.

Озадачил его Панфил, что греха таить! Сыщи попробуй в одну ночь тот нужный позарез обет, ежели уже утром всей общине твердый ответ давать надо!

"Листвяница" - книга мудрая. От души говорить, так и Капсим ей не чтей: он только полуустав с пятое на десятое разбирает, а "Листвяница" вся скорым письмом написана. Каждое слово Капсиму полдня разбирать надо, а при свече и ночи не хватит. Да и крест на ней стоит не об осьми концах, а с крышею и подставой! Сочти все - двенадцать концов и выйдет! Отсюда и пляши: коли выписывать обет, то на двенадцать поклонов и молебствий раскладывай его...

Отложил Капсим "Листвяницу", другие книги сызнова в сундук сложил, на место ткнул - в самый дальний угол полатей. Слез вниз, долго стоял, со страхом смотря на мудрую книжищу в полпуда весом, в бороде пальцем ответ выскребая... Притихла и Аграфена, присмирела: никак в уставщики ее муженек выходит? Хорошо бы! К месту и ко времени тот Антихрист-Бурхан по горам заскакал! Для кого и горе в общине, а для кого и наоборот... Эх, осилить ба!

- Может, свечку тебе запалить, Капсим?

- Светло еще.

- Детишков спать разогнать?

- Рано еще. Пускай колготятся!

Отошла жена в сторонку, перст к губам приложив: великое и многотрудное дело у Капсима, лучше не мешать!

А Капсим барабанил пальцами по столешнице и хмыкал, поглядывая с тоской в сереющее окно...

Есть в "Листвянице" сказ про голого младенца, устами которого Спас глаголил: не заспите, людишки, судьбу свою, коли в образе зверевом и обманном она явится к вам! И что-то там еще... Цепи какие-то... Не упомнишь враз - вот грех! Двенадцать треб на обет... Не многовато ли? Не много! И по одной на брата не приходится... Та-ак... Обет - схима общая! Первой требой чистотел телесный и духовный... Второй...

Капсим потянул к себе толстенную книжищу и снова начал ее листать.

А Панфил в это самое время задами и огородами пробирался к домику отца Лаврентия, держа в правой руке посох резной, а в левой - тяжеленную корзину, нагруженную всякой снедью.

На задушевную беседу с попом Панфил не рассчитывал, но про нечистую силу, что на белом коне по горам скачет, надеялся узнать побольше, чем отец Лаврентий на проповеди своей сказал. Так ли уж велика беда, чтобы готовиться к ней с полным серьезом? Если она вконец неминучая, то можно и крещение принять... А если так, разговор один, то и капсимовского обета с требами хватит!