Белый Бурхан

- Много людей на дороге? - спросил Сабалдай.

- Много. Но паром поймали, ведут лошадями к переправе. Ночью обещали поставить трос... Я тут купил кое-что у русских! - Яшканчи развернул узелок, в котором оказался круглый калач, несколько вареных яиц, два куска брынзы и бутылка кабак-араки. - Чай теперь надо! Эй, Кураган! Займись огнем!

Но у Курагана был встревоженный и даже испуганный вид:

- Еще две отары спускаются в нашу долину, отец!

- Долина не наша! - отмахнулся Сабалдай. - За ночь всю траву не съедят, а утром нас уже здесь не будет!

Но он ошибся. За первыми двумя отарами последовали стада быков и табуны коней. Уже к полуночи долину забили скотом, людьми и кострами так тесно, что думать о каком-либо отдыхе не имело смысла...

Шесть костров горели в долине и от них метались друг к другу тревожные слухи: кто-то встретил пастуха, вернувшегося с ярмарки домой со своим скотом - цены плохие; кто-то доказывал, что цены поднимутся, как только на ярмарку приедут настоящие купцы; кто-то пугал русскими стражниками, которых послали отбирать деньги и отправлять в тюрьму всех, кто будет торговать с китайцами или монголами...

Яшканчи и Сабалдай приуныли: слухи, конечно, не всегда вранье, часто в них и много правды бывает.

- Может, вернемся? - предложил Яшканчи.

- Поздно, - вздохнул Сабалдай, - больше половины дороги прошли... Да и зачем я назад повезу шерсть и шкуры?

К их костру подошел рослый тувинец. Обвел всех троих цепким тяжелым взглядом, выбрал Яшканчи, спросил укоризненно;

- Зачем ты веришь каждому проходимцу? Он - перекупщик! Своих овец и коз он покупал при мне прямо на дороге... Двух косоротых нашел, третьего ищет! Надо выгнать его.

- Кто ты? - нахмурился Сабалдай. - Почему я должен верить тебе, воину, и не верить пастуху?

- Меня зовут Хертек. И я такой же пастух, как ты, а не воин! Сейчас этот перекупщик к вам подойдет. Я в сторону отойду, он меня знает в лицо...

Хертек сказал правду: к костру подошел оборванный и убитый горем пастух, опустился на корточки, попросил чашку чая. Потом ткнулся глазами в Сабалдая:

- Может, уступишь мне своих овец, старик? Я ведь все равно домой возвращаюсь!

- Твоя цена? - деловито осведомился Сабалдай.

- Какая моя цена? Хорошая цена! Тугрик за две головы, два тугрика за быка, три тугрика...

- Почему за тугрики покупаешь? - удивился Яшканчи. - Ты кто, монгол?

- Из Урянхая я... Тугрики не хуже русских рублей! Сабалдай усмехнулся:

- Как же не хуже, если мне недавно русский поп за овцу пять рублей дал? В десять раз хуже получается!.. Серебро давай, настоящие деньги!

Человек обескураженно развел руками:

- Откуда у меня серебро? Только тугрики! Из мрака вышагнул Хертек, крепко ухватил перекупщика за ухо, приподнял его, развернул лицом к себе:

- Ну, Бабинас, узнаешь меня? Что я тебе сказал утром?

- Чтобы духу моего на дороге не было!

- Ну и что теперь, делать? Ухо тебе отрезать, ноздри порвать? Пошел вон отсюда!

Хертек поддал перекупщику коленом под зад и выкинул его в темноту.

Сидящие у костра сдержанно рассмеялись.

- Садись, Хертек, гостем будешь! - пригласил тувинца Яшканчи и протянул ему свою трубку. - Про тугрики он правду сказал?

- Бабинас никогда не говорит правду!

Поляна гудела голосами. Разоблачение и изгнание перекупщика скота всех взбудоражило, и люди теперь говорили только о том, что, пока они доберутся до ярмарки, вся дорога будет забита такими вот грязными людьми без стыда и совести, обирающими пастухов и скотоводов похлеще иных демичи.

Хертек не засиделся у костра новых знакомых, ушел к своему крошечному стаду, выпив только половинку пиалы кабак-араки из бутылки Яшканчи и заев хмельное половинкой куриного яйца.

- Хороший человек, - сказал Сабалдай, - справедливый.

Яшканчи вздохнул и посмотрел на Курагана:

- Где твой топшур, кайчи? Принеси.

Кураган ушел, а Яшканчи уронил лицо в ладони, уставился в огонь, думая о Сабалдае и его сыновьях. Старик не одобрял Курагана за то, что тот кайчи, и обожал Орузака. А тот нехорошим человеком растет: жадным, уцепистым, упрямым, грубым. Как они уживутся, два брата, когда Сабалдай уйдет по зову Эрлика? Хорошо, что Кураган - кайчи! Пусть у него будет трудная жизнь, но он единственный из всех знакомых Яшканчи, способный на чудо...

Кайчи в глазах людей всегда выше кама. Кам мог подчинить себе только духов и уговорить Эрлика, а песнь кайчи усмиряет даже буйство богатырей! Кайчи может остановить луну, а вместе с ней и само время, заставить его пятиться назад и устремляться вперед, навсегда отогнать печаль и болезни от человека и всех людей!

Вернулся Кураган, сел между отцом и его другом, положил ладонь на струны топшура. Подумал, перебрал по ним пальцами, и струны тотчас отозвались - чутко, трепетно, точно и они были живые, как и хрипло гудящий голос певца:

Ребенок спит в своей колыбели,

Прикрытый теплой шубой отца своего.

Спят богатыри вечным сном камня,

Прикрытые синим ласковым небом.

Горы сторожат покой богатырей,

Как мать сторожит сон своего ребенка.

Но всех живых и опаленных горем людей

Сторожит от еще больших бед

Белый Бурхан!

Яшканчи хмыкнул. Значит, и в долину Сабалдая пришла весть о появлении Белого Бурхана и его друга хана Ойрота? Кто же ее принес туда? Ведь сам Оинчы говорил, что это - тайна! И его брат Ыныбас это подтвердил и посоветовал никому, кроме Чета Чалпана, не говорить о скором приходе древнего бога с серебряными глазами и отца всех алтайцев! А тайну знает кайчи! А если тайну знает один кайчи, то ее уже знают все горы!

Он - горы, леса и долины,

Белый Бурхан!

Он - солнце, луна и звезды"

Белый Бурхан!

Он - совесть людей,

Он - жизнь всех людей,

Белый Бурхан!

Кайчи продолжал свою песню, которую так удачно начал. Он пел о горе простых людей, о их надеждах, о вере в лучшую долю, пора которой пришла. И в конце своей песни-кая прямо обращался к посланцам самого неба:

Пришли к нам хана Ойрота,

Белый Бурхан!

Заставь его оживить сердца,

От вечной тоски оживить сердца,

Белый Бурхан!

Замолк кайчи. И молчали люди, собравшиеся со всей поляны вокруг костра Сабалдая и Яшканчи. Певец своим каем сказал то, что каждый из них носил в своем сердце. Шевельнулся Яшканчи, шепнул Сабалдаю: