Белый Бурхан

Насупился Капсим: от беды дымом не отгородишься! Чего испугался Панфил? Мошну растрясти, чего же еще! А то в башку ему не стукнет, что ее вскорости отнять могут бунтующие калмыки! Вместе с башкой!

- Ладно, поищу. Другие-то - как? В разные стороны потом не потянут?

- Сговоримся, коль беда грядет! "Листвяницу" чти от корки до корки! В ней все есть.

Кивнул Капсим, гоголем отошел от Панфила. Вот оно как выворачивать-то начало! То гордыню перед ним ломал, на паперть побирушкой загнать хотел, а то едва ли не на коленях просит: "Листвяницу" чти, ищи обет!..

Быстрым шагом обошел Капсим церковь, увидел, как Аким кривыми ногами в конце проулка колесит, руками машет, к нему зашагал навстречу. А тот уже и сам полетел через сугробы - глаза впрысь, ртом воздух по-рыбьи хватает:

- Старухи, тово, смертные рубахи шить друг дружке порешили!

- А ты что? Сруб рубить разбежался?

- Какой сруб? - опешил Аким. - Зачем?

- А тот сруб, в котором наши единоверцы огневое крещение в старые времена принимали! Завтра порешим общиной: али гореть всем миром под псалмы, али в тайгу убегать, на новые земли...

- Ты... тово... - поперхнулся Аким и закашлялся - Ох ты, господи!

Отец Лаврентий знал, что его проповедь о приходе хана Ойрота, ведомого богом Бурханом, будет истолкована прихожанами как страшная весть о начавшейся межусобице русских и алтайцев. Да и сам давил на это с востока идет угроза православию, и потому всем истинно верующим в Христа надо восстать на оную словом и действием. Хотел говорить о готовности к неприятию новых верований и богов, а породил панику. Половины его проповеди не поняв, а вторую половину придумав, прихожане понесли по улицам и переулкам тревогу, переросшую к вечеру во всеобщий страх перед неизвестностью... И теперь, устрашась чужого мессию, наиболее слабые из двуперстцев пойдут искать спасение у православного креста, защищенного всей военной мощью России. А это и надо!

Закрывая церковь на замок, отец Лаврентий окинул взором толпящийся у паперти люд, усмехнулся в бороду:

вот и поползли, полезли из всех щелей схизматы2! Он сунул ключ в карман, навесил брови на глаза, скорбь на лицо нагнал, всей фигурой повернулся к жаждущим слова:

- Отчего по домам своим не идете? Сегодня службу более править не буду!

Кашлянул Капсим в кулак, вперед выставился:

- Слух всякий по деревне... Правду скажи людям!

- Я все на проповеди сказал.

- Выходит, грядет Антихрист?

Вздохнул иерей - глубоко и сочувственно:

- Грядет. От самой епархии письмо имею о том!

Но Капсим не отступал:

- С мечом грядет или с крестом?

Посуровел отец Лаврентий:

- Крест - святой символ! Уж это-то надо бы знать даже тебе. Со своим символом грядет, противным вере христианской!

- И меч при нем?

- И меч карающий! В лоно святой православной церкви всем вам поспешать надо, Воронов, под ее кров и защиту!

- Какая же нам защита от нее! - сделал шаг назад Капсим.

- Крест и святая молитва.

Хмыкнул Капсим, нахлобучил шапчонку на самые уши:

- Такая оборона и у нас есть!

Он круто развернулся и пошел от церкви к своему дому, не замечая, что большой хвост однодеревенце? тотчас увязался за ним.

- В сруб полезете? - крикнул в спину уходящим поп. Никто не отозвался.

Дельмек стоял перед доктором и лил беззвучные слезы. Федор Васильевич хмурился, покашливал, но не решался ни выгнать блудного сына. ни раскрыть ему объятия.

Плохо поступил этот парень два года назад. Но и чинить его в полной мере он тоже не мог - священник был слишком настойчив, а они с женой слишком равнодушны к его домогательствам. Значит, ему, образованному и умному человеку, свои убеждения менять трудно, а этому, необразованному и забитому дикарю, легко? Вот оно, то самое интеллигентское чистоплюйство, против которого так долго и мощно сражалась вся русская культура многие годы, даже десятилетия!

- Ты не мог мне сказать прямо, что убегаешь от попа?

- Я боялся.

- Чего? Что я выгоню тебя? Но ты же все равно сам ушел! Даже не ушел, а трусливо бежал среди ночи!

- Поп меня ругал, Эрлика ругал, народ мой ругал...

- Ты о Христе тоже не очень вежливо отзывался! - Федор Васильевич строго посмотрел на заглянувшую в кабинет жену и она торопливо закрыла дверь. - Что же ты делал все это время? Разбойничал с парнями зайсана или батрачил у русского купца?

- Нет, я лечил людей.

- Лечил?!-Доктор уронил пенсне в ладонь, уставился в переносицу Дельмека беспомощными невооруженными глазами. - То есть? Каким образом?

- Мазал раны, поил травами, резал...

- Даже резал?! Хотел бы я знать, что ты резал!

- Все резал! Нарывы, шишки, кровь пускал...

- Гм! И они у тебя остались все живы?

- Да, я был лекарь... Хороший лекарь!

Неожиданно для Дельмека, убитого стыдом и страхом, Федор Васильевич оглушительно захохотал и громко позвал жену:

- Галя! Ты только послушай, что он говорит! Он лечил в горах людей! А? Как это тебе нравится? Без всяких дипломов, не дав клятвы Гиппократа!.. Он даже занимался хирургией! Но самое удивительное, что никто из его пациентов не умер!

- Один умер, - потупился Дельмек. - Его звали Шонкор. У него была чахотка, я ничего не смог сделать. Скорая чахотка, с гноем!

- Ну, коллега, чахотку и я не всегда могу вылечить! Тем более скоротечную!.. И много ты лечил людей?

- Много. Каждый день.

- Все два года?

Дельмек молча наклонил голову.

- Поразительно! - всплеснул руками Федор Васильевич и крупными шагами заходил по комнате. - Черт знает "то!

Он остановился у шкафчика с лекарствами, качнулся на носках, заложив руки за спину, стремительно повернулся к Дельмеку:

- Значит, ты вернулся, чтобы научиться у меня лечить чахотку? Все остальное ты уже умеешь?

Дельмек растерянно захлопал глазами: такого поворота он не ожидал и теперь только по-настоящему испугался:

- Нет-нет! Я не хочу, не буду!..

На выручку Дельмеку поспешила Галина Петровна:

- Ну что ты, Федор, право? Парень и так готов провалиться сквозь землю от стыда!

- Пусть проваливается! - сверкнул стеклами пенсне доктор. - Это все же будет лучшим выходом для него, чем тюрьма! Делать профанацию из врачебного искусства, прикрывать моим честным именем шарлатанство и знахарство - хуже! В сто раз! В тысячу! Да-с!