Площадь павших борцов

- Это приведет к разобщению народа и партии.

- Но в Италии, - доказывал Чиано, - народ уже давно живет отдельно от партии, а партия существует сама по себе. Итальянцы способны жертвовать во имя родины, не в степях России они не желают погибать за идеалы партии, к которой присосались шкурники, карьеристы и просто жулики...

В это время фашистская партия насчитывала в своих рядах 4 770 700 человек, и дуче верил в свое могущество:

- Мне стоит шевельнуть бровью, как миллионы фашистов сбегутся на площадь перед Палаццо Венециа, аплодируя мне и готовые умереть за наши идеи. Оставь меня с партией, а сам убирайся к своим босякам, которых ты именуешь народом...

Не так давно в больнице для умалишенных умер сын дуче - Бенито Альбино, рожденный от массажистки Иды Дельсер, которую дуче, придя к власти, сам же и уморил - тоже в бедламе. Сейчас при нем, помимо известной Клары Петаччи (что орала на улицах Римаз "Хочу ребенка от дуче!"), состояли еще две женщины - некая Анджелла и очень красивая официантка Ирма. Что никак не радовало жену Муссолини - донну Ракеле. Дуче запутался в бабах, как в политике, а в политике он погряз, как и в распутстве. Но его утешало и бодрило мнение ветеранов фашистской партии, которые вторгались его мужской потенцией:

- У нашего дуче во такая громадная мошонка, а в ней чего только не водится! Потому и кидается на бабенок...

Муссолини листанул настольный календарь:

- Что там Роммель? Когда доклад Уго Кавальеро? Сразу, как только Гитлер возвысил Роммеля до чина фельдмаршала, дуче поспешил произвести в тот же чин и Уго Кавальеро, который был начальником генштаба.

Первый возрос Муссолини:

- Уго, каковы успехи моей армии в России?

- Итало Гарибольди извещает, что наши солдаты имеют большой успех у русских колхозниц, которые их же подкармливают.

- Понятно, отчего такая щедрость! - сразу сообразил дуче. - Где еще русские колхозницы могли видеть таких отважных и бравых ребят, в ботинки которых заколочено - точно по уставу! - сразу семьдесят два гвоздя.

Уго Кавальеро намекнул, что в Италии уже достаточно вдов и сирот, ибо Восточный фронт постоянно требует жертв.

- Их можно объяснить, - воскликнул дуче, - лишь избытком боевой инициативы наших прославленных берсальеров...

Тобрук пал. Роммель торчал в оазисах Эль-Аламейна, а дуче рассчитывал вскоре побывать в Каире. Кавальеро замялся:

- Уго, ты что-то хочешь сказать? Если это очень важно, та прежде ты обязан встать.

- Да, мой дуче. Я встал! Вчера в Средиземное море через Гибралтар проскочил английский авианосец "Игл", а на аэродромах Мальты садятся американские бомбардировщики, по этой причине я подозреваю, что скоро всем нам достанется.

- А куда смотрит Кессельринг с его воздушной армией?

- Кессельринг смотрит на своего фюрера, который велел ему половину воздушной армии отправить в Россию, чтобы помочь в прорыве на Кавказ и к берегам Волги. Потому английские караваны беспрепятственно следуют в Александрию.

- Следует нанести по ним мощный крейсерский удар!

Кавальеро объяснил Муссолини, что для нанесения такого удара итальянским кораблям не хватит горючего.

- Чтобы только запустить машину крейсера, необходимо пять тонн мазута, а потом еще по тонне в день для "подогрева" котлов.

- Уго, почему ты не просил у немцев горючее?

- Умолял их! - отвечал Кавальеро. - Но Кейтель ответил мне, что у них расход горючего сокращен до предельного минимума - ради наступления на Сталинград и Майкоп, в Германии сейчас обеспечены горючим одни подводные лодки...

- Это, - продолжал Муссолини, - подсказывает мне правильное решение: наши батальоны "Червино" должны следовать на Кавказ вместе с немцами, чтобы Италия могла претендовать на освоение нефтепромыслов в Майкопе, а тогда нам уже не придется выступать перед Гитлером в роли попрошаек, умоляющих о лишней бочке мазута... Ты понял меня, Уго?

Пока они там судачили, над Италией стремительно пролетала "шаровая молния" - генерал Георг Штумме, отправленный в армию Роммеля, и скоро ему предстоит не только заменить Роммеля, но и взорваться в песках Ливии с оглушительным треском, чтобы после взрыва ничего от него не осталось...

* * *

"Четыре месяца я болел тяжелой формой амебной дизентерии", - так писал Фридрих фон Меллентин, начальник разведки армии Роммеля, и его книга "Танковые сражения", которую он выпустил после войны в южноафриканском Иоганнесбурге, дала мне многое для понимания войны в Киренаике и на полях моей родины. Меллентин отзывался из Африки в Германию, чтобы подлечиться в Тропическом институте от поносов, изнуряющих его (как изнуряли они и самого Роммеля), но институтские профессора, врачи опытные, сказали ему:

- Есть одно радикальное средство избавиться от поносов - это русская водка, а потому советуем проситься на Восточный фронт, чтобы каждый день принимать водку внутрь в неограниченном количестве, после чего гарантируем вам излечение...

Впрочем, поправился он потом, а сейчас, еще страстно желая присесть за ближайшим барханом, Меллентин делал доклад фельдмаршалу Роммелю о положении в перепуганном Каире?

- Обстановка такова. Каир объявлен на военном положении. Окинлек доверил его оборону самым стойким войскам - новозеландским и австралийским. Египетские же солдаты заперты в казармах, чтобы предотвратить возможное восстание против колонизаторов. Сам же король Фарук, как главный заводила среди египетского офицерства, находится под домашним арестом, а электромонтер дворца водит к нему уличных женщин, чтобы он не бесился...

- Достаточно! - не захотел слушать далее Роммель и открыл бутылку с вином. Выпив, он обнаружил недурную фантазию. - Меллентин, а почему наши занюханные физики не могут изобрести такой двигатель, чтобы он работал на всасывание не бензина, а воздуха, как работают легкие человека, предпочитающего пить вино, а не бензин? Впрочем, какие еще у вас собраны сплетни?

- К нам летит "шаровая молния".

- Приятно слышать, - сказал Роммель. - Георга Штумме я знавал когда-то. У него там были какие-то нелады с Паулюсом?

С тех пор, как Роммель - на последнем издыхании моторов - выбрался к Эль-Аламейну, он ни на шаг не продвинулся к тенистым кущам блаженного Нила, где хотел бы поиграть с крокодилами. Казалось, наступило сомнительное равновесие: будто он, Роммель (со своими ничтожными силами), заключил перемирие с генералом Окинлеком (обладавшим большими силами). Окинлек не дразнил Роммеля, а Роммель не был способен ударить по Окинлеку. По этой причине "африканские качели", к скрипу которых столь бдительно прислушивался Черчилль, вдруг - на удивление всего мира - перестали качаться...

Роммель уже не надеялся получить корпус "F" - его включили в группу "А" фельдмаршала Листа. Солдат этого корпуса как следует прожаривали в теплокамерах, их пытали жаждой и голодом, они сутками гнили по шею в прусских болотах, их зарывали в раскаленный песок, готовя для боев в Африке, а теперь направили штурмовать предгорья Кавказа. Наконец, Паулюсу мало воздушного флота Рихтгофена - у Роммеля отняли и эскадрильи Кессельринга.

Он вдруг вспомнил ослепительный зал берлинского "Адлона", где струились разноцветные фонтаны, а длинноногие девки стучали в воинственные барабаны, украшенные цветами: "Был у меня товарищ, был у меня товарищ..."

Воспоминание о Паулюсе было даже неприятно!

- Застрявший в краю русских казаков, он обобрал меня до последней нитки... На меня в Берлине плюнули, как плюет солдат на беременную шлюху, чтобы не приставала с любовью!

Наконец, новые мощные танки, уже закамуфлированные под цвет ливийской пустыни, тоже оказались в придонских степях, даже не переменив желтой окраски на серо-зеленую:

- Да, был у меня товарищ, - говорил Роммель, хмелея. - Но хотел бы я знать, кто из нас раньше продвинется вперед?