На "Дейчланде" через Атлантический океан

Немного погодя выяснилось, что этот свет был стеньговым фонарем на выходившем в море, мирном пароходе, который на довольно значительном расстоянии от нас прошел со стороны нашей кормы. Это мы и приняли за сигнализацию военных судов.

Вздохнув свободно, я приказал дать машинам полный ход, и чуть позже мы увидели устойчивый свет с маяка Henry, между тем как мигающий Charles все яснее выступал на горизонте. Оба они показывали правильность нашего курса, и нам оставалось войти в гавань между обоими мысами.

Вскоре показались оба маяка, и с неописуемым чувством в сердце я приветствовал вертящийся маяк Charles, чей неутомимый свет сквозь окружающую темную бесконечность был молчаливым, но верным доказательством того, что после длинного и опасного плавания там нас ждет земля, ждет наша цель – великая Америка.

Мы миновали появлявшиеся время от времени в фарватере, светящиеся буйки и, услышав уже знакомый вой близлежащего звукового буйка, еще раз убедились в близости земли. Миновав и его, мы немедленно всплыли и тотчас же увидели огни нескольких пассажирских пароходов, с которых нас не заметили, так как мы еще шли без огней.

Это было в 11 час. 30 м. ночи 8-го июля 1916 г.

Перейдя американскую границу, мы подняли фонари и шли спокойно между мысами, пока не увидели красный и белый стеньговые фонари лоцманского парохода. Мы застопорили и показали обычпый синий цвет, после чего лоцманский пароход сейчас же направил на нас свой прожектор и, не видя контуров какого-либо судна, медленно стал приближаться.

Он освещал нас долго, и раз за разом лучи прожектора скользили по низкой палубе и рубке "Дейчланд".

Неожиданный вид нашей лодки, по-видимому, так поразил лоцмана, что прошло порядочно времени, пока из мегафона раздался вопрос:

– Куда вы следуете?

Получив наш ответ – Newport News, он спросил о назначении нашего судна. Мы сказали, но должны были повторить еще два раза, пока они там уяснили себе, что за гость перед ними. На судне произошел страшный переполох.

К нам подошла шлюпка, и лоцман, взобравшись по круглому борту "Дейчланд" на палубу, приветствовал нас следующими, из глубины души вырвавшимися словами:

– Будь я проклят, да ведь это вы!

Он сердечно тряс нам по несколько раз руки и выражал свою откровенную радость по поводу того, что он первый американец, приветствующий "Дейчланд" в стране свободы.

К нам подошла шлюпка, и лоцман взобрался по круглому борту на нашу палубу.

Я спросил его, слышал ли он что-нибудь о том, что нас ожидают, и был приятно поражен, узнав, что уже несколько дней какой- то буксир, по-видимому, имеющий к нам дело, находится в море. Мы сразу же отправились с лоцманом на поиски этого буксира.

Тем временем входящие пассажирские пароходы обнаружили редкостного гостя и освещали нас со всех сторон своими прожекторами. Наше прибытие в американский порт превратилось в фантастический ноктюрн.

Не легко было в темноте найти наш буксир. Мы искали долго. Наконец, спустя два часа, мы его нашли. Это был буксир "Тимминс" под командой капитана Хишна, принадлежащий Северному немецкому Ллойду.

Радость была велика. Десять дней капитан Хинш, чей пароход "Неккар" с начала войны стоял в Балтиморе, ожидал нас при входе в Чизапикский залив. Наше продолжительное опоздание вызывало опасение за нашу судьбу. Поэтому он был бесконечно счастлив, увидя своего долгоизданного гостя целым и невредимым. Первым делом он передал нам приказание идти вместо Newport News в Балтимору, где все уже приготовлено к нашему прибытию.

Распростившись с нашим милым лоцманом, в сопровождении "Тимминс’а" мы направились в Чизапикский залив, гордо подняв немецкий флаг, лишь с прибытием "Эйтель-Фридриха" впервые развевавшийся в этом порту.

На рассвете вошли мы в Чизапикскую бухту. Наше плавание постепенно превратилось в триумфальное шествие. Все встречные пароходы, как американские, так и нейтральные, приветствовали нас троекратными свистками и сиренами. Лишь какой-то английский пароход прошел мимо молча, исполненный ненависти, между тем как наш немецкий флаг гордо развевался на мачте. При этом капитан Хинш был настороже со своим буксиром, на случай, если англичанин вздумал бы пошутить и, повернув "нечаянно" руль, протаранить нас.

Еще и в другом отношении "Тимминс" оказывал нам помощь. На все приветствия пароходов мы могли отвечать только нашей сиреной, посредством ценного для нас сжатого воздуха. Удовольствие это было бы слишком дорогим, а потому "Тимминс" своим грубым паровым свистком благодарил всех от нашего имени.

Чем дальше мы забирались в залив, тем неистовее становился шум. Мы радовались от души, видя в этом искренние симпатии американцев к нам и нашему плаванию.

После обеда, около четырех часов, "Тимминс" подошел осторожно к нашему борту и передал кусск льда. Быстро остудив несколько бутылок шампанского, мы чокнулись за счастливое прибытие "Дейчланд" в Америку.

Какое наслаждение доставил нам лед и первый холодный напиток – может понять только тот, кто знает, что значит день за днем жить при 35° температуре.

Слух о нашем прибытии разошелся с необычайней быстротой, так как, к нашему немалому удивлению, уже за несколько часов до Балтиморы нас встречали пароходы с репортерами и кинематографистами.

Хотя уже смеркалось, нас все-таки еще усердно допекали. По всей вероятности, нам пришлось бы выдерживать бесчисленные вопросы и опросы, если бы погода в Чизапикском заливе, гостеприимно заботясь о нашей потребности в отдыхе, нам не помогла. Налетела сильнейшая гроза, и, вместо потока вопросов, над нами разразился поток прохладного дождя, и вскоре "Дейчланд", в сопровождении своего верного "Тимминс’а", скользила одиноко и молчаливо в наступающих сумерках к своей цели.

В 11 часов ночи мы стали перед Балтиморой у карантинной станции, и громыхая, якорь впервые опустился на американское дно.

Балтимора

Наш первый взгляд следующим ранним утром упал на коренастого "Тимминс’а", стоявшего параллельно с нами и оберегавшего нас. Уже в 5 часов явился врач с карантинной станции. Я передал ему свидетельства о здоровье, выданные нам 1-го июня Вильямом Томасом Фе, американским консулом в Бремене. Врач объявил нас свободными и троекратным "ура" приветствовал "Дейчланд" и ее экипаж.

Подняв якорь, мы под руководством "Тимминс’а" направились к месту нашей стоянки – в Локаст Пойнт. Ни одно судно не могло идти надежнее, чем мы под защитой "Тимминс’а" и тех многочисленных пароходов, нанятых кинематографическими компаниями и кишащих вокруг нас. На каждом таком пароходе стояло 5-6 человек, которые приготовили свои аппараты и старались веселыми окликами заставить нас принять нужные позы.

– Покажите ваше лицо, капитан.

– Будьте добры, поверните немного голову!

– Машите рукой!

Такого рода восклицания раздавались со всех сторон, и у них шла бешеная работа. Я стоял в рубке, смотрел вправо и влево, махал руками и было совершенно лишним уговаривать меня смеяться, так как поведение кинематографистов было комично. В таком веселом настроении подошли мы к нашему месту стоянки.

Здесь уже за несколько недель до нашего прихода все было приготовлено капитаном Хиншем. Место, где "Дейчланд" бросила якорь, так надежно защищалось плотинами и сетями, что всякая неприятная случайность просто исключалась. Мы стояли у деревянной пристани, выдававшейся в реку, вблизи большого сарая, в котором хранились заготовленные для нас товары. Место это находилось в стороне от всего, так что пришлось проложить новую дорогу от пристани к ближайшей улице.

Со стороны суши все было заграждено большим рвом и колючей проволокой. В самой реке "Дейчланд" защищалась с одной стороны пароходом Северного немецкого Ллойда "Неккар", который с начала войны стоял в Балтиморе и теперь служил нам базой с пего можно было свободно наблюдать за нашей лодкой. С другой стороны была сооружена целая система тяжелых плотин и грубых сетей, достигавших дна, вследствие чего даже водолазу не удалось бы проникнуть к нам. Помимо того, днем и ночью наготове стояло несколько охранных судов, между ними "Тимминс", который в продолжение всей ночи беспрерывно освещал местность своим прожектором.