Энциклопедия философских наук. Часть первая. Логика

(там же, стр. 221, г. Толюк говорит о треножнике), на котором может быть

основана вера, учение о троичности «никогда не явится». Не являлось ли, однако,

это учение, как самое святое, всегда или, по крайней мере, с давних пор главным

содержанием самой веры в качестве credo и не было ли оно фундаментом

субъективной веры? Как может без этого догмата обладать более чем моральным или,

если угодно, более чем языческим смыслом, как может обладать христианским

смыслом учение об искуплении, которое г. Толюк с такой энергией старается

23*

356

ПРЕДИСЛОВИЕ

форме благочестия из предисловия к 5–му выпуску «Permentis cegni-

tionis», стр, IX и сл.

До тех пор, — говорит он, — пока наука не возвратит снова

религии уважения, основанного на свободном исследовании и,

следовательно, подлинном убеждении, вы, благочестивые и

неблагочестивые, со всеми вашими заповедями и запретами, со всеми вашими

разговорами и действиями, не поможете беде, и не пользующаяся

уважением религия не будет пользоваться также и любовью. Ибо

любить настоящим образом, от души, мы можем только то, что

пользуется искренним уважением и что мы признаем несомненно

достойным такого уважения; только такого рода amor generesus может

служить на пользу и религии Другими словами: если хотите, чтобы снова

процвела религиозная практика, то позаботьтесь о том, чтобы мы снова

получили разумную теорию этой практики, и не очищайте поля битвы

вашим противникам (атеистам) неразумным и богохульным

утверждением, что нечего и думать о такой теории религии, ибо она невозможна,

утверждением, что религия есть дело сердца, в котором мы имеем право

и даже должны отказаться от услуг головы *).

поднять на высоту чувства? И о других, более частных, догматах мы также

ничего не находим в этом произведении; г. Толюк, например, всегда доводит

своих читателей лишь до страданий и смерти Христа, а не доводит ни до его

воскресения и восседания одесную Отца, ни до сошествия святого духа. Одним

из главных определений в учении об искуплении является наказание за грехи

последним является у г. Толюка (стр. 119 и сл.) угнетенное самосознание и

связанная с этим отверженность, в которой находятся все те, которые живут вне

бога, единственного источника блаженства, равно как и святости, так что грех,

сознание вины и отверженность не могут быть мыслимы друг без друга (здесь,

таким образом, нас доводят также и до мышления, и точно так же на стр. 120

•автор показывает, что определения проистекают из природы бога). Это

определение наказания за грехи есть то, что получило название естественного

наказания за грехи и что (так же, как и безразличное отношение к учению о

троичности) является результатом и поучением обычно столь поносимых г. Толюком

разума и просвещения. — Недавно в Верхней палате английского парламента

провалился билль, касавшийся унитариев. По этому поводу одна английская

газета сообщила о многочисленности унитариев в Европе и Америке и затем

прибавила: «На европейском континенте протестантизм и унитаризм являются

в настоящее время большей частью синонимами». Дело теологов решить,

отличается ли догматика г. Толюка от обычного учения в одном или, самое

большее, в двух пунктах; при более близком рассмотрении окажется, может быть,

что и в этих пунктах между ними нет никакого различия.

!' ' *) Г–н Толюк несколько раз цитирует места из трактата Анселъма «Cur

^DeUsuomo» и хвалит (стр. 127) «глубокое смирение этого великого мыслителя»;

357

Относительно скудости содержания мы можем еще заметить, что

о ней можно говорить лишь как о внешнем состоянии религии в

определенную эпоху. Пожалуй, достойна сожаления такая эпоха, которая

нуждается единственно лишь в том, чтобы вызвать веру в бога, о чем

так старался благородный Якоби, и чтобы только пробудить в душах,

вдобавок к этой вере, концентрированное христианское чувство. Но

нельзя вместе с тем не заметить, что даже в этом стремлении скрыто

содержатся более высокие принципы (см. введение к «Логике», § 64).

Перед наукой же простирается богатое содержание, созданное веками

и тысячелетиями познающей деятельности, и это содержание

простирается перед нею не как нечто данное, которым обладали лишь

другие, а не мы, не как содержание, которое для нас стало прошлым,

результатом которого являются лишь знания, дающие пищу памяти

и материал для проявления нашего остроумия в критике исторических

сообщений, но как познание, питающее дух и удовлетворяющее нашу

потребность в истине. Все наиболее возвышенное, глубокое и

сокровенное было открыто в религиях, философских учениях и произведениях

искусства в более или менее чистых, более или менее ясных, а иногда

весьма отпугивающих, образах. Надо признать особой заслугой

г. Франца фон–Бадера, что он не только продолжает напоминать

об этих формах, но и глубоко спекулятивно показывает научное

значение их содержания, выявляя их философскую идею и убедительно

доказывая правильность своего понимания этого содержания.

Глубокомыслие Якова Беме доставляет для этого особенно подходящие

повод и формы. Мощный ум Бёме справедливо получил название

philosophus teutonicus. Отчасти Бёме расширил само содержание

религии до всеобщей идеи, открыл в нем высшие проблемы разума и

стремился постигнуть в нем дух и природу в их определенных сферах и

формациях, кладя в основание своих изысканий ту мысль, что дух человека

и все вещи созданы по образу и подобию бога, — само собою

разумеется, триединого бота, — и цель жизни и существования состоит

лишь в том, чтобы потерявшая образ божий душа снова

возвратилась к своему первоисточнику. Отчасти же он, наоборот, применял

формы вещей природы (сера, селитра и т. д., терпкое, горькое и т. п.),

но почему он не вспоминает и не цитирует также и (цитированное в § 77

«Энциклопедии») место из того же трактата: Negligentiae mihi videtur, si non studemus

quod credimus intelligefe? — Если credo сводится к немногим догматам, то

остается мало материала для познания, и познание не приведет к большим

результатам.

358

ПРЕДИСЛОВИЕ

насильственно заставляя их служить для выражения форм духа и

мысли. Гнозис г. фон–Бадера, который примыкает к Бёме,

представляет собою своеобразный способ возбуждать интерес к философии.

Этот гнозис энергично восстает как против успокоения на

бессодержательной поверхности просветительства, так и против благочестия,

желающего оставаться лишь напряженным благочестием. Поэтому

г. фон–Бадер доказывает во всех своих произведениях, что он далек

от того, чтобы считать этот гнозис единственным способом познания.

В этом способе познания есть свои неудобства, его метафизика не

заставвляет себя перейти к рассмотрению самих категорий и методическому

развитию содержания; он страдает несоответствием понятия тем диким

или остроумным формам и образованиям, какие применял Бёме; он

вообще страдает тем, что для него абсолютное содержание является

предпосылкой, исходя из которой он объясняет, резонирует и

опровергает *).

*) Мне очень приятно убедиться как из содержания новейших

произведений г. фон–Бадера, так и из определенных его указаний на многие мои

положения, что он согласен со мною в этих пунктах. Относительно же большей части

тех положений, а может быть, и относительно всех положений, которые он

оспаривает, мне было бы нетрудно прийти с ним к соглашению, а именно показать,

что они на самом деле не противоречат его воззрениям. Здесь я хочу коснуться

лишь одного упрека, который он делает мне в «Bemerkungen uber einige