Пятьдесят оттенков хаки (СИ)

…Готовясь к записи очередной радиопередачи, Маша по телефону наставляла собеседника:

– И смело называйте как можно больше фамилий. Людям приятно, когда их труд заметен. Особенно, если удалось ликвидировать какую-нибудь нештатную ситуацию. Почему нет? Кто вам сказал? Цензор против не будет, уверяю вас. А вы расскажите о той, где нет военной тайны. Ну, вот и договорились. Часов в десять устроит? До встречи в студии.

– В советской армии нештатных ситуаций быть не может, принято говорить исключительно о подвигах, – шутливо прокомментировала Любовь Евгеньевна.

– Страхуются, – согласилась Маша. – Хотя армия уже российская.

– Но разгильдяйства в ней тоже выше крыши, – вздохнула машинистка. – За тридцать лет службы я привыкла называть вещи своими именами. Нештатная ситуация – это всегда чей-то просчет.

– Так уж и всегда? – возразила Маша.

– Ваш стаж в погонах – всего ничего, а я «под ружьем» третий десяток лет. Поверьте моему горькому опыту, в большинстве случаев героизм одних это головотяпство других. На эту тему одних только приказов напечатано больше, чем полное собрание сочинений Льва Николаевича Толстого. Только вот ни писать, ни тем более говорить об этом в эфире не следует, – женщина присела напротив и пристально посмотрела на собеседницу. – Вы работаете так много, будто, прячетесь от жизни. Так же нельзя: сплошная работа…

– Мишка тоже недоволен.

– Вам плохо?

Маша опустила голову, пряча глаза.

– Простите, если вмешиваюсь не в свое дело, но вам следует беречь себя – у вас ведь сын. И помните, что ему еще горше. Вы с Мишей мне не чужие. Когда я сразу после перевода на космодром загремела на сложнейшую операцию в столичную клинику, именно вы протянули руку помощи моей ребятне. Муж тогда ушел к другой, не вспомнив о детях ни разу. В кардиологическом центре за тысячу верст от дома сердце мое не разорвалось и потому тоже, что о них заботились вы. Долг платежом красен: вы можете смело рассчитывать на всех нас…

По щеке журналистки катились слезы. Любовь Евгеньевна протянула ей салфетку и стакан воды. Постучав, но так и не дождавшись приглашения, в комнате появилась изящная брюнетка. Машинистка демонстративно отвернулась, села за стол и принялась отчаянно барабанить по клавишам. Маша незаметно промокнула глаза. Гостья внимательно осмотрела цветочные горшки и миролюбиво заметила:

– Ох, и легкая у вас рука, Любовь Евгеньевна, – но, видя, что та не расположена к беседе, подсела к Маше. – Поскольку Онищенко в отъезде, я оставлю прессу тебе?

– Оставь, Любовь Евгеньевна положит ему на стол – не хочу лишний раз общаться с шефом! Тем более, мне пора в студию.

– Если хочешь, подвезу. Ты же знаешь, я на колесах.

Маша предпочла сменить тему и протянула приятельнице пакетик.

– С днем рождения! Прекрасно выглядишь! Вижу, не обошлось без обновки. Хороший у тебя вкус, Оксана!

– И вот хоть бы кто похвалил, кроме тебя! – зарделась от удовольствия дама. – А как при моей должности иначе?

– Всему виной как раз ваша должность: почтальонов, как правило, не замечают, – язвительно уколола Любовь Евгеньевна.

– Следить за собой нужно всегда, – приняла вызов собеседница.

– Время сложное – людям не до зрелищ, когда даже хлеб в дефиците.

– Мне тоже трудно – я в разводе.

– Это потому, что с вашими запросами никакой офицерской зарплаты не хватит! Мы здесь тоже безмужние, но не позволяем себе…

Машинистка поймала укоризненный взгляд Маши и из уважения к ней прекратила дискуссию. Оксана приняла этот жест как свою победу и торжествующе отвернулась.

– Маша, пока твой шеф в отъезде, можем почаевничать.

– Тебе выделили отдельный кабинет?

– Зачем? Смотаемся к Локтеву. У него для своих людей всегда припасен бальзам, шоколад и прочие вкусности.

– Я давно уже не вхожу в число своих…

– Не наговаривай на себя, – Оксана понизила голос и постучала по браслету прелестных часиков. – Подарок ко дню рождения. Домой привез. Лично. А какой торт заказал! А букет! – она с восхищением зажмурилась и перешла на шепот: – Головин, к слову, подарил французские духи, а Тополевский – зеркало в прихожую и перламутровый сервиз.

– Какое зеркало? – вспыхнула Маша. – Что за сервиз?

– Зеркало? Большое, – не замечая ее беспокойства, в эйфории похвасталась именинница. – В очень красивой раме. Помнишь, у него в прихожей висело? А сервиз, – она задумалась. – Нормальный такой, перламутровый, к чаю, на двенадцать персон. Сгодится!

– Тоже лично привез? – скрывая интерес, уточнила журналистка.

– Нет, с водителем прислал, – Оксана полюбовалась маникюром и поправила со вкусом уложенные волосы. – Так мы идем пить чай или как? – игриво поинтересовалась она, нетерпеливо глядя на часы. – Локтев не терпит опозданий. Он ждет!

– Тебя, – уточнила Маша, давая понять, что разговор завершен.

– Было время, и тебя ждал, только ты не оценила это по достоинству, – повторила Оксана явно не свои слова. – Надо брать от жизни все.

– Начну с завтрашнего дня, – отшутилась Маша.

– Не тяни и зри в корень. Ты вот изо дня в день на перекладе толкаешься, а у меня всегда машина под рукой.

– Под задницей, – съехидничала Любовь Евгеньевна.

– Привезут, увезут, по магазинам прокатят, – проигнорировала ее выпад почтальонша. – С командованием работать, конечно, хлопотно, но кто-то же должен это делать, – вздохнула она и, встав, посетовала. – Столько дел, ничего не успеваю! – перед выходом Оксана величественно посмотрела на машинистку, готовую бросить ей вслед что-то обидное, дружелюбно улыбнулась Маше и напомнила: – Кстати, предложение прихватить тебя в город в силе. Где-то через часок. Иди сразу к машине, скажи водителю, что я разрешила.

– Благодарю за честь, – усмехнулась Маша, – но я спешу.

– Как знаешь, – гостья с достоинством удалилась.

– Нет, вы только посмотрите! – тут же взорвалась машинистка. – Тяжкий труд разнести стопку газет! И пять раз попить чай!

– Почему пять? – удивилась Маша. – У нас ведь семь замов!

– Но чай ей предлагают далеко не все!

Маше очень хотелось узнать, кто те двое, кто обходят Оксану своим вниманием, но уточнить она не решилась. К ее великому сожалению, зеркало и сервиз свидетельствовали далеко не в пользу Тополевского. Она поймала себя на мысли, что данный факт ей не приятен, но ничего поделать с собой не могла. Лгать Оксане не было никакого резона. Да она и была не из болтливых: лишнего не говорила и уж тем более не наговаривала. Размышления Маши прервала Любовь Евгеньевна, протянув коллеге стопку отпечатанных листов.

– Уже напечатали? Ну, вы и мастерица!

– У меня же не такая тяжелая работа, как у вашей приятельницы!

Женщины посмотрели друг на друга и рассмеялись.

– Поедете в студию прямо сейчас? Может, повремените? Я напою вас чудным чаем с лимонником, мятой и вареньем из морошки. А там подойдет время возвращаться в город нашей почтальонше. Уверена, она с удовольствием подвезет вас прямо до студии.

Маша с благодарностью посмотрела на машинистку:

– Далась вам эта Оксана! Она ведь, в самом деле, очень эффектная женщина и, в сущности, неплохой человечек. Просто очень одинокий.

– А гонору выше крыши!

– Быть может, это защитная маска?

– О какой защите вы говорите? Эта дама только нападает. Вот вы, кстати, не хотите воспользоваться машиной ее покровителя? Так?

– А вдруг водитель не поверит, что Оксана разрешила мне подсесть, – отмахнулась журналистка.

– Не в бровь, а в глаз! Она попутчиц брать не любит.

– Чтобы не привлекать к себе внимание, ведь прокатятся и непременно станут злословить за спиной.

– Ой, ли, – усомнилась Любовь Евгеньевна. – И почему только вы все время защищаете эту мадам? У вас ведь нет ничего общего!

– У нее, например, золотые руки, – Маша встала. – И открытое сердце. Спасибо за чай.

– Спешите на запись?

– Запись только завтра. А сегодня покажу текст цензору.

– Привет Тополевскому, – со значением пошутила коллега.