Пятьдесят оттенков хаки (СИ)

– А на госпитальных койках все равны, не зависимо от цвета погон.

– Алиса, каждому свое: ты лечишь людей, я занимаюсь пропагандой. А это, к твоему сведению, наука побеждать. У конкурентов нет ни радио, ни телепрограмм, ни газеты, ни концертной бригады, ни хора. А у нас есть! Мы активно и целенаправленно формируем общественное мнение.

– Да ничего вы не формируете! Эта ваша идеологическая война – курам на смех! Бред сивой кобылы!

– Что ты себе позволяешь! Космос важен для страны.

– Никто и не спорит. Но ваше межведомственное противоборство к космосу не имеет никакого отношения. Перебор!

Полковник хотел возразить, но вдруг замер в бессилии: из радиоприемника неслась незнакомая, не согласованная с ним мелодия и еще более возмутительный текст: «Сегодняшний день подарил любителям и ценителям настоящей литературы великого писателя, который не стал трибуном эпохи и ее официальным классиком, но сумел покорить сердца миллионов читателей. Михаил Афанасьевич Булгаков вошел в нашу жизнь произведениями, способными изменить традиционные представления о душе и духовных качествах личности. Его герои не звали на баррикады и не вели за собой в бой. Они учили любить, страдать, сопереживать…» Слова песни «Мастер и Маргарита» окончательно вывели Онищенко из равновесия. В бессилии он ослабил ворот рубашки.

– Ишь, что удумала! Тоже мне нашла певца свободы!

– Молодец твоя Маша, – приняла сторону журналистки Алиса. – Булгаков – хороший писатель и сюжет о нем украсил передачу. Его книги многие читают. С удо-во-льстви-ем, – намеренно подчеркнула она.

– Ты еще мне будешь указывать! – возмутился супруг. – Он – диссидент, певец белой гвардии и форменный неудачник!

– Всем бы неудачникам такую известность!

Алексей, ни слова не говоря, вышел из кухни.

На службе Онищенко клокотал от негодования и, оставив дверь в свой кабинет приоткрытой, внимательно прислушивался к шагам в коридоре. Каблучки Маши простучали строго по расписанию: за пять минут до начала рабочего дня. Выждав пару минут, полковник потянулся к телефонному аппарату. Зная привычки шефа, Любовь Евгеньевна заблаговременно сняла трубку, положив ее на стол. Онищенко нервно повторил вызов, но снова услышал в ответ короткие гудки. Машинистка понизила голос и с порога сообщила Маше, что, по всей видимости, ей не миновать вызова на «ковер», и только потом вернула трубку в исходное состояние. Предчувствуя скорую расправу, Маша, не торопясь, повесила пальто в шкаф, поправила прическу и с усмешкой процитировала: «Любовь без радости была, разлука будет без печали». Телефонная трель не заставила долго ждать. После краткого «Есть!» Маша подмигнула коллеге («Где наша не пропадала!») и, скрывая досаду, проследовала на Голгофу. «Я мысленно с вами!» – шепнула вслед Любовь Евгеньевна.

– Ну, и что это за самодеятельность?! – при виде Маши взбеленился начальник. – С какой это радости вы решили славить Булгакова? И почему не поставили в известность меня?

– Не вы ли просили добавить что-нибудь изящное для финала? А тут такой повод.

– Какой? – брызнул слюной шеф. – Юбилей этого белогвардейца? Наши офицеры Булгакова не читают!

Зазвонил телефон. Онищенко схватил трубку и, не вникая, выпалил: «Я занят!» Нажав кнопку сброса, он забыл положить ее на рычаг. Маша хотела подсказать, но не успела – полковник то ли преднамеренно, то ли случайно уронил рядом с ней стул.

– А кто для вас «наши»? – вздрогнув от неожиданности, сухо поинтересовалась подчиненная.

– Офицеры российской армии! И они, смею вас заверить, Булгакова на дух не выносят!

– Это кто же вам сказал такую ересь?! Зайдите хоть в городскую, хоть в районную библиотеки и запросите статистику. Рейтинги Михаила Афанасьевича просто зашкаливают. За его книгами очередь. Вряд ли в гарнизонных клубах иная ситуация.

– Чушь собачья! Я лучше знаю, что читают наши военнослужащие! – взвизгнул Онищенко. – И вообще, мне надоело ваше самоуправство! Подобными сюжетами вы развращаете мировоззрение личного состава! – он задохнулся от негодования. – Я отстраняю вас от работы! Придется подумать о целесообразности вашего дальнейшего пребывания в Вооруженных Силах!

– Ваше право, – направилась к выходу подчиненная.

– Стоять!

– А то будете стрелять? – уточнила она, обернувшись.

– Сгною в части, – шипя, пригрозил вдогонку шеф.

– Кто б сомневался!

Придя на рабочее место, Маша стала лихорадочно листать подшивку газет. Не то, чтобы искала что-то, просто сдерживала эмоции, переводя дух. Любовь Евгеньевна поставила перед ней стакан чая. Маша машинально сделала глоток и закашлялась.

– Пойду, прогуляюсь, – дипломатично предложила машинистка, давая коллеге возможность собраться с мыслями.

На столе Маши зазвонил телефон. Она долго сомневалась, снимать ли трубку, но, поразмыслив, с вызовом произнесла:

– Отдел по борьбе с личным составом слушает!

– Какой, какой отдел? – смеясь, уточнил приятный баритон и представился: – Генерал Щеглов, управление командующего.

– Прапорщик Пилипенко. Слушаю вас, товарищ генерал.

– Ваш начальник до такой степени занят, что не могу до него дозвониться. Пожалуйста, срочно пригласите его к телефону.

Генералу повезло, что в этот момент он не видел выражения лица женщины: служить бы ей в лучшем случае на самой дальней из площадок. В худшем пришлось бы немедленно паковать вещи и отправляться в самый глухой из гарнизонов бескрайнего Отечества. Но делать нечего, указание московского генерала не обсуждается. Маша нехотя встала и поплелась в кабинет Онищенко. На свое счастье прямо в дверях она столкнулась с Тищуком.

– Щеглов ищет вашего шефа, – сухо сообщила журналистка.

– А у вас что, другой начальник? – растерялся Леонид.

– Уже да. Общаться с генералом будете?

– А где он? – испуганно оглянулся офицер.

– На проводе, – кивнула на аппарат Маша.

Капитан ястребом метнулся к телефону:

– Товарищ генерал! Полковник Онищенко убыл на итоговую проверку. Что ему передать? Есть! Кого? – он удивленно посмотрел на Машу. – Марьей Андреевной зовут. Сейчас дам. Вас, – в недоумении протянул трубку он.

– Слушаю вас, товарищ генерал.

– Говорите, отдел по борьбе с личным составом? – чувствовалось, что комментарий пришелся Щеглову по душе. – Надо признать, весьма остроумно подмечено.

– Вы ослышались, това…

– Господь с вами, Марья Андреевна. Чудная игра слов. Хотел по случаю уточнить, не вы ли писали стихи к юбилею командующего?

– И я тоже.

– Достойно, – оценил признание генерал. – Скромничать, право, ни к чему – стилистика не армейская, не спутаешь. А нельзя ли попросить вас дописать парочку абзацев о размахе сегодняшних дел Владимира Николаевича, чтобы было эпохально и брало за душу. Мои орлы готовы сбросить по факсу материалы хоть сейчас. Идет?

– А сроки?

– Как обычно, еще вчера…

– Ясно, – разочаровалась Маша. – Сбрасывайте, но за качество не ручаюсь – я срочно убываю в командировку, времени в обрез.

– Даю команду. Премного благодарен.

– Пока что не за что, – она положила трубку и демонстративно стала извлекать из стола папки и бумаги. – Леня, чем вы так удивлены? Как я понимаю, вы собираетесь работать парламентером?

Тищук выразительно промолчал.

– Так вот, мой ответ «нет».

– Можно вопрос? Камень преткновения снова в форме?

– На сей раз в содержании.

– Я серьезно.

– Я тоже. Шеф показал мне красную карточку, а я не выбросила белый флаг. Как видите, пакую вещи.

– А вы зря шутите, – капитан оглянулся и, убедившись, что они одни, добавил: – На кой вам надо конфликтовать? Подумаешь, читают, не читают Булгакова. Кому это важно? Хотят они, – он ткнул пальцем в потолок, – считать, что мы кого-то не читаем – на здоровье. Уступите. Лично вас шеф тут же простит. Здесь все же спокойнее, чем в части.

– Вы находите?

Леонид торопливо кивнул в ответ: «Убежден».