Ложе из роз

Черная Гора Суббота, семнадцатое ноября

Они сидели в углу кремово-лиловой кухни за круглым полированным деревянным столом, в блестящей поверхности которого отражался дымящийся кофейник и еще теплые булочки с черникой. Канареечно-желтый блокнот Хоуп был почти полностью исписан – то были строки, предназначенные для Кассандры. Теперь ей следовало внимательно просмотреть их, а возможно, и выучить наизусть.

– Начнем с самого простого, – сказала Хоуп. – Тебе нужна мантра.

– Мантра?

– Да. Ты должна повторять про себя что-нибудь утешительное, пока Люциан Ллойд будет подвергать тебя перекрестному допросу.

– Значит, я буду нуждаться в утешении?

– Вне всякого сомнения. Столь же уважаемый, сколь и подлый, мистер Ллойд будет стараться вывести тебя из равновесия, расстроить. Для этого он не побрезгует ничем. Слышишь, Кассандра? Ничем. Включая нападки на тебя лично. Правда, это и все, что он может сделать, потому что ты не совершила ничего дурного. Но он все равно будет доводить тебя до белого каления. Он постарается привести тебя в ярость; твоя же задача – оставаться спокойной.

– Отсюда мы извлечем мантру, – задумчиво сказала Кассандра, разглядывая булочку. – Как насчет «Хоуп» или «Друг»? Или лучше: «Хоуп – мой друг»? – Ее огромные синие глаза наполнились слезами. – Черт возьми! Я давно хочу тебе это сказать, Хоуп Тесье! Я скучала по тебе!

– Кэсс! – Хоуп, сама готовая заплакать, глубоко вздохнула. – Я тоже скучала по тебе. Очень-очень.

Кассандра подняла свою исполосованную шрамами головку, и почти прежняя шаловливая улыбка коснулась ее губ.

– Похоже, мы придумали мантру, которая не будет действовать.

– И я так думаю, – согласилась Хоуп, смахивая слезы. – Ладно, на сегодня достаточно! Я еще поработаю над твоей мантрой, а потом поеду покататься верхом с Ником.

Блеск в синих глазах Кассандры, казалось, стал ярче.

– Кто такой Ник, Хоуп Тесье?

Человек, которого я люблю.

Эта мысль, не высказанная вслух, звенела и пела в Хоуп все следующие восемь дней, когда она галопом проносилась по пастбищам с Ником, разговаривала с Ником, смеялась с Ником.

– Кассандра считает Роберта виноватым? – спросил Ник однажды, следя за волнистыми струйками дыма, поднимавшимися от обреченных на сожжение виноградников.

– Я не уверена, – честно призналась Хоуп. – Но ведь это так ужасно – сознавать, что человек, который любил тебя, пожелал твоей смерти…

Ник смотрел на серое небо, и глаза его были прищурены.

– Разве твоя мать не сделала того же с тобой?

– Что?

Она словно не услышала вопроса, и Ник не стал повторять его.

– Ты помирилась с Виктором? – спросил он.

– Скорее да, чем нет. То, что я тогда сказала ему на горе, было не только неправильно, но чудовищно несправедливо. Какой-то частью своего существа я сразу поняла это. Я ведь видела, как и все мы, эгоизм моей матери в действии. Наверное, теперь я должна извиниться перед ним, как ты считаешь?

– Сомневаюсь, что он на это рассчитывает.

– Ладно. Наступит день, когда мы с Виктором Тесье поговорим обо всем. Кстати, когда-то, много лет назад, Сибил намекнула, что между Виктором и Джейн были какие-то особые отношения, что там вышла довольно неприятная история… И теперь Кэсс ни за что не хочет видеть Джейн.

– Джейн ни разу ни слова не сказала о Викторе.

– Вы ведь близки, да, – ты и Джейн?

Между ними и вправду существовала удивительная близость – узы, которые, как он полагал, естественны для двух художников. Ник знал, что Джейн Периш нуждается в его обществе, и он всегда был рядом, не сомневаясь, что, если понадобится, Джейн ради него перевернет небо и землю.

– Джейн держит на расстоянии Сибил Рейли, и я глубоко благодарен ей за это.

– Правда? А что нужно от тебя Сибил?

– Она хочет, чтобы я написал портреты всех гостей, которые посещают ее вечера. Это была бы не такая уж плохая мысль, если бы только она не исходила от Сибил.

– Значит, ты пишешь и портреты?

Ник немного поколебался, прежде чем ответить.

– Это еще неясно до конца мне самому. За последние несколько лет я написал всего четыре портрета, и на всех изображен один и тот же человек.

– О! – удивилась Хоуп, вспоминая уроки по истории искусств, которые ей давали в Валь-д’Изере. – Это что-то вроде портретов Моне в «Руанском соборе». Одна и та же тема повторяется в разное время дня и при разном освещении.

Ник улыбнулся:

– Да, что-то в этом роде. Конечно, я говорю об идее, а не об исполнении.

Сверкающие зеленые глаза Хоуп устремились на него, требуя немедленного ответа.

– И этот твой квартет имеет название?

– «Времена души».

Времена: Рождение. Возмужание. Закат. Смерть.

– Это автопортреты, Ник? Портреты художника в детстве и юности, а потом в молодом и зрелом возрасте?

– Едва ли это можно назвать так. – Ник засмеялся тихим странным смехом, и она больше не задавала вопросов.

Восемь дней промелькнули слишком быстро. В воскресенье, предшествовавшее предварительным слушаниям, Чейз и Кассандра должны были отправиться на машине в Лос-Анджелес, в свое двухкомнатное бунгало при отеле «Бель-Эйр», а Хоуп – вернуться в Сан-Франциско: ей надо было готовиться к вынесению приговора Крейгу Мадриду.

Слушания по делу Мадрида были назначены на среду и проходили днем, как раз в то время, когда Кассандра должна была отвечать на вопросы в Санта-Монике. Конечно, Хоуп могла передать это дело кому-нибудь другому, но Кассандра и в этом случае осталась верна себе – когда-то, будучи невестой, она не хотела присутствия друзей на свадьбе, теперь же на суде она не хотела видеть никого, кроме Чейза, потому что там она должна была говорить чужим людям о насилии, совершенном над ней.

В то же воскресенье днем, въезжая на Черную Гору, Ник вспоминал сентябрьский день девять лет назад. Тогда по этой же дороге, крутой и извилистой, спускалась мать Хоуп в машине своего любовника, а через несколько минут произошла катастрофа.

Когда Ник остановил свой старенький синий пикап у входа, Кассандра и Хоуп как раз направлялись к машине Чейза. Несмотря на все то, что Хоуп рассказала ему, Ник оказался неподготовленным к встрече с Кассандрой. Сейчас Кассандра улыбалась, и ее синие глаза были лучистыми и яркими, а рот с одним опущенным уголком обнажал в улыбке белые зубы.