Стану Солнцем для Тебя (СИ)

Кажется, свое решение он уже принял.

- Шестерых хватит, они будут в гражданской одежде, ничем не будут привлекать внимания: никаких раций в ушах или телефонов у уха, - Руслан замолчал, подумал и добавил, - Пневматика или боевые?

Руслан смотрел на Костю и ждал его решения. Если пневматика значит все будет официально, понаедут менты и журналюги, делу дадут огласку и ход, ее скорей всего посадят. Но, во-первых, добраться до нее там будет сложней, а во-вторых: кто даст гарантию, что оттуда она не доберется до его семьи?

- Боевые, Руслан, боевые.

И никто больше и слова не проронил, все и так стало понятным. Он только что подписал для Насти смертный приговор, потому что как только эта тварь появится он спустит с поводка охрану, а самое главное Зиму, а она еще за всю свою многолетнюю карьеру не промахивалась. И ему с этим решением жить и спать, желательно спокойно и в одной постели с женой под боком: живой и невредимой. Если так нужно, если другого выхода Костя не видел, значит будет идти по головам, будет глотки рвать и убивать, сам себя удавит, но не даст какой-то чокнутой на всю башку бабе навредить его семье.

Марина волновалась.

Ходила из угла в угол и никак не могла успокоить бешено стучащее сердце, руки заламывала, разминала, кулаки сжимала и разжимала. Специально себя занять пыталась, чтобы не думать, не гадать.

- Мам, ты чего?

Илья заглянул на кухню, посмотрел на мечущуюся туда-сюда мать, о чем-то задумался, а потом все-таки подошел к ней, поймал за руку и обнял.

- Ты себя плохо чувствуешь?

Сын обеспокоенно заглянул ей в лицо, своими серыми глазами ей всю душу наизнанку выворачивая. Вот этим открытым беспокойством и выворачивал.

- Нет, зайчик, все хорошо, я просто волнуюсь за папу, - Марина прижала сына к себе, пытаясь так успокоиться, а сердце глупое все стучало и стучало.

- Ой, как стучит быстро, мам, может тебе чаю с мятой заварить?

- Нет, зайчик, все нормально, это пройдет.

- А что с папой? Он же на работе просто.

- Да-да, на работе, там у них проблемы, вот я и волнуюсь.

- Мама, я же не маленький мальчик, зачем ты мне врешь? Не хочешь говорить, так и скажи, ладно? - он снова заглянул ей в лицо, потянул ее на себя и поцеловал в щеку, - А чай я все-таки заварю.

Сын стал спокойно доставать с нижней полки заварку для чая, в холодильнике взял мяту свежую, и включил электрочайник.

Вырос ее мальчик, вон как быстро на кухне управляется.

- А Любаша где?

- Я их с Васей отпустила, им надо было на дачу съездить, пусть отдохнут, сами с ужином не справимся, что ли?

- Справимся-справимся, - мальчик для убедительности покивал головой, а потом хитро на нее глянул, - А может, пиццу закажем?

- А моська у тебя не треснет?

- Четыре сыра, м-мм..., а еще пепперони... Такую вкусную, с хрустящей корочкой?

Признаться, у нее чуть слюнки не потекли, что-что, а пиццу в их семье любили и уважали. Да и настроение не располагало стоять у плиты, что-то готовя, только продукты перепортит, Любаша еще потом два дня пилить будет. Лучше уж тогда пиццу.

- Закажем одну пиццу нам, одну парням, и еще горячие супы и салаты!

- Ну, мам! - сын недовольно поджал губы, - Салаты, фу. Я что, девчонка, что ли?

- Девчонка не девчонка, а гастрит появляется независимо от принадлежности к полу, тащи телефон и ноут мой, посмотрим, что там у них есть, и у ребят спроси, может им тоже горячее заказать.

Сын убежал сначала в комнату, где размещались те парни из охраны, что отсыпались, то есть не дежурили. А тех, кто сейчас исполнял свои обязанности, Костя подкармливать запретил, Сава тоже звонил, говорил, парней от работы не отвлекать, типа они не барышни кисейные, от голода не дохнут. Так что, она поступала так, как велели, нечего мужиков лишний раз из себя выводить.

Пока сын бегал по делам, Марина снова на часы глянула. Уже почти девять, а Костя так не приехал и не позвонил.

Ну вот, что за человек? Трудно ему, что ли позвонить и сказать: «Марина, я занят?» Или у нее от сидения дома просто уже крыша поехала? И она стремится контролировать все и всех? Мужа, в том числе?

Знает же прекрасно, что ему сейчас трудно, что на работе завал полный и еще эта чокнутая на их голову свалилась.

Правда, Косте она не станет ничего подобного говорить и жалеть его тоже не будет.

Она пытается наладить новую жизнь, прямо с той ночи, точнее с утра. Привыкает быть слабой, позволять решать свои проблемы мужу. И Костю мысленно только мужем называет, а иногда и вслух, когда одна и никто не слышит. Перекатывает это слово на языке, смакует, как звучит.

Ее муж решит их проблемы.

Ей позвонил муж и сказал ждать его на обед.

Она кормит мужа обедом/ужином/завтраком.

Она занимается любовью с мужем.

Марина помешалась. Скорей, потерялась или даже затерялась в новой для себя роли, в новых обстоятельствах. Но старательно привыкала и позволяла своей натуре начальника и биг босса вылезть только на работе, пусть пока она там появилась от силы три раза, а все остальное время через скайп, но хоть так могла удовлетворить свое желание покомандовать и побыть главной.

Это она уже поняла и приняла. Ей нет необходимости больше быть «мужиком» в семье, и уж тем более, в спальне.

У нее есть муж. И это его прерогатива: защищать и заботиться, решать проблемы.

Поэтому она терпеливо ждала его звонка после важной встречи. Ждала его решения. И одновременно боялась этого решения и последствий не для нее, для Кости.

Он сам говорил, что Марина не белая и пушистая, что она подстроилась под мир, в котором работала и перешла на «темную сторону Луны». На ту сторону, где полно грязи, мразей, подонков, нечестных на руку игроков. И сама, отчасти стала такой же. Поэтому, ей легче было принять, что ради себя и своей семьи она пойдет на убийство, не своими руками, конечно, но сути это не изменит.

И была уверена, что на это же пойдет Костя, вот только он на самом деле с другой, «светлой стороны Луны», где бывает, и встречается всякое, но люди продолжают оставаться людьми, не успевают замараться по самые гланды. И для Кости она хотела другого, чтобы и он не успел замараться, чтоб потом не терзался и смог жить с принятым решением.

Марина была уверена: Костя об этих мыслях знал и понимал ее, но не хотел, чтобы она решала, чтобы их отношения возвратились к исходной точке.

Так что, она сидела дома, в квартире, под охраной, и ждала мужа с работы, чтобы узнать его решение и дальнейший план действий.

Видит Бог, он не хотел возвращаться опять поздно и трепать этим самым Маришке нервы, но так получалось, что ему просто нужно было остаться один на один с самим собой. Принять то, с какой легкостью он практически подписал смертный приговор человеку. И не важно, плохой это человек или нет, но его совесть грызла за это, и в глаза себе смотреть было стыдно.

Но что его совесть, по сравнению с жизнью и благополучием его собственной семьи? Пшик! Просто пшик!

А то, что вот он сейчас думает и рассуждает..., ну так и он никогда святым себя не считал, мало, что ли, он сам делов наделал? Чего сейчас размусоливать и разводить сопли и стенания.

Сделал, да! Приказал, да! Переживет и он, и его совесть. Главное, чтобы его семья была цела и невредима, а с остальным он как-то да справится.

А дома его ждал ужин, накрытый по всем правилам, и даже со свечами и музыкой, тихо играющей, фоном.

Но самым главным были люди в гостиной: Марина стояла возле окна и покачивалась из стороны в сторону в такт тихой музыке, и Илья, пытающийся стянуть с большой тарелки самый вкусный, на его взгляд, кусок пиццы. И то, как эти два человека повернулись в его сторону и радостно улыбнулись, стоит всех мучений совести, сомнений, да вообще всего стоит.

- Я дома!

Они спокойно отужинали, посмеялись над нежеланием Ильи есть салат со шпинатом и кедровыми орешками, пытались не хихикать над его замечаниями по поводу «девчонок». Вместе собрали посуду, и отправили сына наверх переодеваться и чистить зубы.