Стану Солнцем для Тебя (СИ)

Он весело фыркнул и скинул с себя пиджак, отбросил тот в сторону, начал расстёгивать пуговицы на рубашке и взгляда от нее не отрывал, смотрел на Марину, предвкушал. Она сама напросилась, сама его довела, пусть потом не говорит, что он ей спать не дает. Специально же себя сдерживал, не трогал, боялся, что ей больно или неприятно будет, давал время привыкнуть к нему в ее постели, а она оказывается...

А Марина за его руками следила, не отрываясь. Как он пальцами пуговицы рубашки из петель освобождает. Как расходятся полы рубашки, обнажая белую кожу с курчавыми рыжими волосами на груди.

У нее сердце с ритма сбилось, и дыхание стало частым, тело ватным сделалось и неимоверно горячим, внизу живота болезненно запульсировало. Она уже была готова принять его всего. Уже изнывала по горячей плоти внутри себя, и пустота становилась невыносимо болезненной, но она и с места двинуться не могла, зачарованно смотрела, как Костя расстегнул рубашку, стащил ту с плеч и, как и пиджак, отбросил в сторону, пошел к ней.

Марина взгляд на него не поднимала, дышать боялась. А зря.

Костя подошел совсем близко, так что она сквозь кофту пижамную смогла жар его тела ощутить, собственной кожей.

- Посмотри на меня, - не просьба, а приказ, - Ну же, красавица моя, посмотри на меня!

Он рукой ласково ее за подбородок обхватил и потянул вверх, чтобы она ему в глаза заглянула.

И Марина посмотрела в серые, полные страсти и любви глаза. Его взгляд кричал, что ее сейчас отлюбят во всех мысленных и не мысленных позах, и отступить ей он ни за что не даст.

А дальше слов уже было не нужно: ни приказов, ни просьб.

Костя на ее рот набросился, жадно целуя, без прелюдий и нежностей, сразу глубоко и властно, потому что брал свое, то, что ему всегда принадлежало, и будет принадлежать. Всегда. Навечно. Этот ее мягкий чувственный рот, непередаваемый вкус: сладкий и нежный; бесстыдный язык, принимающий бесспорно весь его напор и жадность. И Марина в этом поцелуе тоже пассивной не была. Она пила его, наслаждалась жадными уверенными касаниями его горячего влажного языка, покусывала и посасывала, заставляя Костю стонать и рычать.

Они незаметно подошли к краю кровати и оба начали лихорадочно избавляться от одежды, целовались как сумасшедшие, не отрываясь практически, только когда с Марины кофту стягивал, сумел от ее губ отлепиться, а так, будто присосался весь, не мог насытиться ее вкусом, ее мягкостью. Тем, как отвечала, как отдавалась ему в этом безумно полном, невысказанной нужды, сладком поцелуе.

Спустился ниже. Провел языком дорожку по нежной шее, куснул местечко, где пульс яростно стучал и улыбнулся ее нетерпению, когда почувствовал ее шаловливые ручонки у себя под поясом брюк.

Ее ладошка скользнула по набухшей плоти, сжала, провела вверх-вниз по всей длине, а он вздрогнул всем телом. Она, выступившую влагу ощутила и улыбнулась довольно, губы облизала, и Костя от этого всего чуть умом не тронулся, чуть не кончил.

- Нет, моя красавица, так не пойдет, - прохрипел ей на ухо, прикусил мочку, обвел языком впадинку за ушком и дождался ее разочарованного стона.

Костя пихнул ее на кровать, а сам навалился сверху через мгновение, только от брюк и трусов избавился, а то непорядок: его Маришка уже вся голенькая и готовая. А он только на старте, можно сказать, начал тормозить.

Целовал ее ключицы, тонкие и невероятно красивые, они делали ее облик таким уязвимым, что он не утерпел и укусил сильней, чем следовало, но Марина только застонала в голос и выгнулась навстречу его губам и рукам. Открылась ему в своей слабости, в своем желании, у нее даже запах изменился или ему так казалось, но для него она пахла сейчас желанием.

У Кости башню уже сносило, и сил терпеть не было, но он должен был ее всю зацеловать, чтобы даже в мыслях она его с другой не представляла.

Рукой под ее спину нырнул и прижал горячее влажное тело к себе, погладил аппетитную попку, сильней сжал, добиваясь очередного жаркого нетерпеливого стона.

Губами спустился к груди, к затвердевшим горошинам сосков, согрел своим дыханием, облизал и ощутил, как Марина вся задрожала от этого.

Она и вправду дрожала, горела под его умелыми губами и руками, стонала, брыкалась, но не отталкивала, а наоборот пыталась стать еще ближе, еще тесней. Цеплялась за его плечи и тянула к себе, пыталась до него дотянуться, чтобы еще раз поцеловать, но Костя не сдавался. С упорством танка целовал ее тело, покрывал всю ее кожу жаркими влажными касаниями, и не пропустил шрам. Длинный и тонкий, он начинался на груди и заканчивался внизу живота, он его лизал, прикусывал и точно оставил засосы, но Марине было плевать. Она кайфовала от его настойчивости, от его жадности, от его утробного рычания и того, что он себя сдерживал ради нее, потому что хотел ей что-то доказать.

Пусть. Лишь бы вот так продолжал ее целовать и ласкать. Пусть доказывает.

Марина гладила его руки, целовала все, до чего могла дотянуться: шея, плечи, грудь. Урывками впивалась своими ногтями в его кожу, оставляя красные следы, когда он ее доводил до вершины, а потом отступал, давал передышку, и начинал заново: снова целовал, снова сжимал ладонями, грел дыханием ее грудь, доводил пальцами до оргазма.

- Я больше не могу так, хочу тебя внутри! - со стоном проговорила ему в рот и выгнулась навстречу его рукам, шире развела ноги, потерлась лобком об его горячий твёрдый пах, - Пожалуйста!

- Скажи, что больше никогда не будешь представлять меня с другой! Только с собой! - он намеренно медленно начал погружаться в ее горячую влажность, специально растягивал удовольствие, хоть и сам еле сдерживался, чтобы не войти в нее одним резким толчком, - Скажи!

Костя ей в ухо рычал, она от удовольствия и потребности в его сильных и мощных толчках уже не соображала ничего.

- Только со мной, - послушно повторила и выгнулась ему навстречу еще больше, и застонала, почти, срываясь на крик, когда Костя в нее вошел целиком и до конца.

- Только с тобой! - шептал ей на ухо, двигаясь в ней быстро и сильно, на грани с оргазмом, снова доводил ее, снова замирал и начинал по новой, - Только с тобой, Мариша, только с тобой!

Долго сам не выдержал, ускорял темп, двигался в ней и стонал от удовольствия. Такая узкая, такая тугая и только его. Для него специально сделана. Для него вся такая идеальная: снаружи сущий ангел, а внутри выкованная из самого прочного метала, который в его руках плавится. Для него она идеальная, потому что любимая.

- Я люблю тебя!

А потом их накрыл оглушающий по своей силе оргазм. Так тряхнуло, что сердце остановилось и в глазах темнота. Так хорошо, нереально просто.

И сил, чтобы оставить ее, и покинуть тело уже не было, еще хотел в ней быть, чувствовать, как она вся сжимается, как дрожит, но скатился с нее, боялся придавить. Сумел только на бок перевернуться и Маринку к себе прижать тесней, поцеловать в тонкое, еще вздрагивающее от полученного удовольствия плечико, и отрубиться до самого утра.

ГЛАВА 19

- Мне это не нравится!

- А тебе и не должно это нравиться, но другого выхода я лично не вижу, или ты собираешься до конца света ждать ее появления?!

Руслан Дарчиев на него выжидательно смотрел, а Костя себя внутренне усмирить пытался, и свой страх и свое недовольство всей ситуацией.

- Скажешь, сам бы стал так рисковать?

Руслан отвел взгляд. Конечно, он бы не стал, а Косте придется поставить на кон жизнь любимой женщины в попытке ее же защитить. Дурдом.

Как же его, бл*ть, злила эта необходимость. Но, по-другому не получалось. Марина уже с ума дома сходила, понимала, и сама рисковать не хотела, так что сидела дома и выходила только в окружении охраны, и всегда, незримой тенью, где-то рядом терлась Зима.

Это, кстати, ее план был: на живца вот так ловить ту долбанную сумасшедшую.

Если убрать эмоции, если только разум оставить, то Костя мог согласиться. Но, слов из песни не выкинешь, то есть эмоции убрать и отстраниться не получалось. У него перед глазами все темнело, когда он только представлял, какая свистопляска может начаться. Бешеный риск. И на кону жизнь Марины. Наконец, его жизнь, жизнь Ильи. Как тут можно эмоции в сторону убрать и думать хладнокровно, и дать этим ненормальным подставить его женщину под удар?