Чёрный лёд, белые лилии (СИ)

— Не сомневайтесь, я с вами разберусь. Понабрали. Воевать они будут, — выплюнул он и, кажется, посмотрел удовлетворённо, когда Таня невольно поёжилась.

Вздрогнула, когда дверь за Калужным захлопнулась и по комнате прошёл сквозняк. Нервно, на выдохе, фыркнула, скрывая подступившие слёзы обиды. Кретин. Урод. Да не хватит слов, чтобы назвать Калужного тем, кто он есть.

— Ну? — тихо-тихо спросила Валера, не отходя от неё.

— Ничего, — выдохнула она.

— Он не стоит этого, — нервно добавила Надя. — Придурок какой-то, честное слово... Всякие бывали, но этот правда какой-то бешеный...

— Мои последние печенья выкинул, — жалобно прибавила Машка.

Ну конечно, он не стоит. И всё-таки хотелось закрыть глаза и провалиться куда-нибудь.

— Жива? Говорят, что ваш новый старлей сегодня крушил и ломал, — улыбнулся Марк, поймав на перемене Танин локоть. — Всё в порядке? — серьёзней добавил он, ненавязчиво развернув её лицом к себе.

— Да, — кивнула она, вздохнув и опустив веки.. В светлых глазах Марка отразилось добродушное недоверие. Таня откашлялась.

— Да, — повторила она и улыбнулась: вышло уверенней и как-то смешней.

— Даже не думай расстраиваться, — уверенно прошептал он, притянув Таню к себе. — Мы его видели. Уже поняли, что он урод какой-то. Придумаем что-нибудь. Такие, как он, надолго не задерживаются. Сразу видно ― карьерист, в тылу решил отсидеться. Мы что-нибудь...

— Не нужно, — выдохнула Таня в плечо Марку, чувствуя тепло и защищённость. Боже, как хорошо просто стоять вот так. — Это... просто идиот. В армии таких полно, сам знаешь.

Они стояли ещё и ещё, даже не замечая времени, благо, перемена была длинной, а на третьем этаже учебного корпуса никого не было. Таня закрыла глаза, чувствуя тёплую руку на своей спине. Таня знала: он рад, что она в порядке. И это знание наполняло её до краёв чем-то тёплым и мягким.

— Ну, как говорится, армия — большая семья, но лучше быть сиротой, — усмехнулся Марк.

— Спасибо, — сказала она искренне, отстраняясь и поправляя значки на его форме, которые висели немного криво. Положила руки ему на плечи, чувствуя себя немножко мамой, и вгляделась в светлое, мягкое лицо с тонкими губами и голубыми, совсем светлыми, глазами.

— Тебе подстричься нужно, — заметила она, поправив его соломенные волосы, спадавшие на лоб, и хихикнула: ― А то ваш капитан снова тебя налысо побреет, а я не переживу этого ещё раз.

— Идём гулять? — вдруг весело спросил он.

— Конечно, — ответила Таня, улыбаясь. — Сходим наконец-то за шевронами в военторг. И поесть купим ― у нас старлей все запасы выкинул... В два на КПП, хорошо?

Он кивнул, и Таня, взглянув на часы и махнув Марку рукой, пошла вниз: перемена заканчивалась, а топография продолжалась.

— Ну, кто мне скажет, что такое аэрофотоснимок? — вещал капитан Логинов с кафедры. Бодарчук, сидящая сзади, тыкнула Таню ручкой и вручила ей сложенную вчетверо бумажку.

— Чего это? — тут же любопытно придвинулась сидящая слева Валера.

Пожав плечами, Таня развернула записку.

Взвод, обращаюсь к вам, ибо нет силушки терпеть измывательства старлея. Пошто издевается, ирод?

Валера прыснула, Таня — тоже. Почерк Машки, крупный, с прыгающими буквами, узнавался без труда.

Предлагаю выяснить, что он вообще здесь делает. Чего он мучает нас, когда все воюют? Почему он не на фронте? Он что, крыса тыловая?

— А она права вообще-то, — улыбнулась Валера. — Правда, здоровый молодой мужик, и что не воюется ему?

Таня только пожала плечами. Всё это только предстояло выяснить. Топография, или тупография, как её называли они с Валерой, наконец закончилась, и взвод в хорошем расположении духа отправился в общежитие. До увольнения оставалось меньше часа.

— Девчонки, здесь такое дело, — рассеянно произнесла Рита с тумбочки. — Сегодня в увольнение идут только Ярных и Корабельникова.

— Что?!

— Да я сама не в курсе, Калужный только что принёс список, — едва не плача, пробормотала Рита.

— Так, ты-то чего нюни распустила? Мы сейчас пойдём с ним поговорим сами, — пылая праведным гневом, решительно произнесла Машка. — Уж он у нас попляшет! Так, кстати, что вы думаете по поводу моей записки?

— Я согласна! Может, он вообще дезертир! — воскликнула обиженно тоненькая и бледная Вика Осипова.

— Да! Нужно выяснить, что он здесь делает.

— Согласна! Только где его найти-то?

— Я слышала, что Мымрину канцелярию будут ремонтировать, так что его поселили на шестом. Ну, первый курс же не набрали, там всё пусто.

В эту секунду у тумбочки зазвонил телефон, и через пару мгновений Рита сказала:

— Соловьёва, к тебе мама приехала, с КПП звонили.

Мама? Что она делает здесь?! Боже, мама приехала. Невыразимая нежность наполнила всё Танино существо. Она не видела маму почти год: летний отпуск им не дали, так как ситуация в стране была напряжённая, а из Москвы в Петербург, да ещё и с тремя детьми, мама приезжать часто не могла. Вероятно, случилось что-то важное, раз она сорвалась сюда.

Для того, чтобы увидеть маму, нужно было пойти в увольнение. Для того, чтобы пойти в увольнение, необходимо отправиться к Калужному.

— Идите, девчонки. Таня, поможешь заполнить журнал? Понятия не имею, как это делается, — попросила Рита.

Печально вздохнув и пожав плечами, Таня осталась помочь Ларминой, тогда как воинственно настроенный взвод в полном составе отправился на шестой этаж. Закончили они с журналом довольно быстро, и Таня уже хотела пойти ко всем, но в этот момент девчонки ввалились в дверь сами, расстроенные и, кажется, напуганные.

— Что случилось? — настороженно спросила Таня, предвидя ответ.

— Наорал и выгнал, — насупилась Машка. — Сказал, что если ещё придёт кто-нибудь, то он по стенке размажет. Дебил какой-то, — вздохнула она.

— Я хотела с Мишей сходить погулять, — расстроенно пробормотала Валера, подходя к Тане.

Таня сжала челюсти, чувствуя, как ярость разливается по всему телу. Крики и вопросы ударились об лопатки, когда она резко открыла дверь на лестницу и пошла наверх. Начала торопливо считать ступени: это всегда помогало успокоиться.

Одна, вторая.

— Таня, да он наорёт только!

Шестая, восьмая, десятая, пролёт, двенадцатая…

Она постучалась громко и как-то зло.

— Да? — донёсся из-за двери бесстрастный ответ.

Она ненавидела, когда её не замечают. Ненавидела безразличное отношение к себе. Даже ненависть лучше.

— Разрешите войти, товарищ старший лейтенант? — прошипела она, резко открывая дверь. Лучше уж всё сразу.

Комната была той же самой, в которой она увидела лейтенанта в зеркале вечером. Вон и злополучное зеркало висит на шкафу. Таня вздрогнула.

— Мне твои извинения не нужны, если ты об этом, — как же бесит этот спокойный тон. Даже глаз от своих каких-то бумажек не поднял.

— Какие? — да пусть подавится. Она быстрее сдохнет, чем извинится.

— За утреннее поведение.

— Если и стоит ждать извинений, то от вас, — заявила она, вздёргивая подбородок. Смело. Глупо.

Он вдруг ухмыльнулся, издевательски хохотнув. Это было… как-то отчаянно немного.

— Тебе бы клоуном в цирке работать, Соловьёва. Что нужно? — усмешка в одно мгновение сменилась непроницаемым выражением лица и ледяными глазами.

Она вздрогнула. Было довольно глупо вести себя сейчас так нагло, учитывая то, что от него сейчас зависит, увидит Таня маму или нет. Но она просто не могла по-другому. Не могла и всё тут.

— Мне очень нужно в увольнение…

— Ты что, слепая? Глухая? — раздражённо проговорил он, демонстрируя выражение полнейшего отвращения на лице. — Здесь только что был твой взвод. Я, кажется, крайне понятно им всё объяснил.

— Товарищ старший лейтенант, я не понимаю, по какой причине я не могу пойти в город, — нетерпеливо произнесла она, считая про себя до трёх.

— У тебя три по огневой, — растянул он рот в ухмылке.

— Три?.. — немного опешила Таня. Училась она хорошо, даже очень, и была одной из лучших на курсе. Стреляла тоже неплохо... А ведь её даже не было на последнем занятии, откуда тогда могла появиться тройка? Хотя, учитывая характер Сидорчука, удивляться не приходилось ничему.