Чёрный лёд, белые лилии (СИ)

― Оглохли? Кто Ланская, я спрашиваю?

― Я! ― воскликнула Таня, шагая вперёд, прежде чем как следует подумала. Оставалось надеяться на то, что это действительно какой-то левый офицер, который сейчас уйдет и больше никогда-никогда не встретится ей. Не запомнит же он её в лицо, в самом деле?

Входная дверь хлопнула. На пороге появилась Валера, стягивающая с себя бушлат, со счастливой до ужаса улыбкой на лице. Заметив построение, она замерла. Таня едва не задохнулась, но тут же, пользуясь тем, что лейтенант отвернулся, начала активно жестикулировать, призывая Валеру к осторожности.

― И где это мы были посреди ночи? ― спросил офицер, сканируя Валеру взглядом не хуже рентгеновского аппарата.

Танино сердце билось так, что, казалось, сейчас выскочит из груди.

― Я… помогала подполковнику Радугину. С документами, ― выпалила Валера, даже не покраснев, и испуганно посмотрела на Таню, видимо, не понимая её жестов.

― В одиннадцать часов?

― Их было очень много, ― уверенно отрезала Ланская.

― Я узнаю у подполковника, ― произнёс он с непроницаемым лицом. ― А пока заступаешь в наряд. Фамилия?

Нет. Нет. Боже, ну нет, ну как же так!..

― Курсант Ланская! ― весело выпалила Валера, видимо, очень довольная, что отделалась таким простым наказанием.

Танина грудь издала какой-то невнятный булькающий звук. Строй замер. Никто, кажется, не дышал, и она — тоже. Спустя несколько бесконечно долгих секунд офицер обернулся. Помолчал, сверля в ней дырку прищуренными глазами, и только его высоко вздёрнутый твёрдый подбородок кричал о том, что он думает о Тане.

― А как фамилия этой, курсант Ланская? ― бесстрастно обратился он к Валере, не отрывая от Тани глаз.

― Курсант Соловьёва, ― непонимающе ответила Валера.

― Курсант Соловьёва, ― удовлетворённо кивнул он, кривя губы в пугающе холодной полуулыбке. ― Прекрасно. Ты знаешь, курсант Соловьёва, я не люблю, когда из меня делают дурака. Я обещаю, что ты пожалеешь о том, что поступила сюда.

Таня вздрогнула, ощутив неприятное ноющее чувство в желудке; захотелось прямо сейчас исчезнуть куда-нибудь или стать невидимкой, чтобы больше никогда не сталкиваться с этим брезгливо-пренебрежительным выражением лица. Она и не столкнётся, правда ведь? Да сколько она уже угроз слышала в свой адрес за своё пребывание здесь, сколько мата, сколько... И ничего, жива-здорова, учится себе спокойно... Ну, словом, он сейчас свалит, и всё закончится, и...

― Старший лейтенант Антон Александрович Калужный, ваш новый командир роты. И не стану врать, что рад знакомству.

====== Глава 2 ======

Мы смотрим в лицо своим страхам,

Безоружные на этом поле боя.

Lea Michele ― Battlefield

Таня всегда была не лучшего мнения о петербургских утрах, но сегодняшнее было готово побить все рекорды. Началось всё с того, что она, проснувшись на двадцать минут раньше праздничного воскресного подъёма в семь, поплелась в туалет, стуча зубами и трясясь: топили очень плохо, и училище замерзало ночами. Несколько раз прокрутила ручки крана туда и обратно, прежде чем убедилась: горячей воды снова нет. Разве может быть что-то ужасней?

Без проблем. На лбу красовался огромный расплывчатый сине-жёлтый синяк от вчерашнего столкновения с косяком. Да блин! Очевидно, она и так не больно понравилась новому командиру роты, а если он узнает, что это Таня была вчера на шестом этаже в неположенное время… Господи, да что ж за фигня такая началась!

― Ох, ну заткнись, умываться я пришла, ― пробурчала она, недовольно косясь на зеркало. Оттуда выглядывало совершенно уставшее осунувшееся лицо. Даже редкие веснушки на нём были какими-то серыми.

Портить отношения со старшим лейтенантом не хотелось, ведь именно от него зависело, кто будет в наряде стоять, а кто в увольнение пойдёт. Тем более, сегодня воскресенье, а значит, отпустят уже с часу дня. Тане очень хотелось в город, несмотря на то, что рассчитывать на Валеру не приходилось: она почти наверняка пойдёт гулять с Мишей. Может, удастся выдернуть Марка, Надю или Веру... Да всё равно, кого, лишь бы выбраться из этого гудящего училища, ежесуточное пребывание в котором порядком надоедало.

Война — это война, что же тут поделать. Война — значит, что о ней будут говорить на каждом углу, на каждой паре, и каждый преподаватель будет твердить: «Учитесь, учитесь, скоро будет поздно!» В кино, в театрах, на улицах, в магазинах и очередях люди будут качать головами, и плакать, и волноваться за родных и близких. Тане просто хотелось хотя бы на миг отдохнуть, выйти отсюда и просто поболтать обо всём и ни о чём.

Зайдя в свой пятый кубрик и укрыв Валеру, которая, как обычно, во сне сбросила одеяло на пол, Таня вытащила из шкафа всеобщие запасы тональника и пудры. Через десять минут лоб приобрёл почти здоровый оттенок, и она принялась будить девчонок.

— Поднимаемся, уже утро! — тщетно вещала Таня, стаскивая одеяла с недовольных подруг. — Давайте, пора! Эй, ну вставайте же, потом опять ничего не успеете, а я крайняя буду, — пыталась она поднять хотя бы замкомвзвода Надю Сомову, но и та отвернулась головой к стенке, что-то невнятно пробормотав.

— Взвод, подъём! — прибегла Таня к последнему, самому проверенному средству.

Все три одновременно подскочили и, ничего не соображая, принялись натягивать на себя одежду, сшибая всё на своём пути.

— Эй, стоп, просыпаемся! — заорала Таня почти в самое ухо Машке, и та, наконец, открыла глаза. — Десять минут ещё до подъёма, успокойтесь.

— Десять минут?! А нельзя было нормально разбудить? Вот всегда ты так, — проворчала Машка и, не слушая Таниных возмущённых возгласов о том, что они не могли проснуться полчаса, поплелась в туалет. Надя завалилась обратно на кровать, а Валера, протирая глаза, встала.

— Ты точно не обижаешься, Лисёнок? ― сонно спросила она.

— Точно, — закатила глаза Таня. — Я тебе сто раз вчера сказала. Просто будь ты осторожней и не броди так поздно. Лейтанант наш, видимо, злобный, будет плохо, если попадётесь.

― Не знаю, что буду делать без Миши. Когда он уедет. Что мне останется, ― Валера была готова разрыдаться. И это только утро... Таня вздохнула, подняв глаза к потолку и моля небо послать ей сил пережить ещё один день.

― Так, всё, хватит, собирайся, одевайся и не реви. Думать об этом будем потом.

На Валеру сердиться не получалось. Даже когда из-за её рассеянности и забывчивости влетало всему взводу, максимум, что могла сказать Таня, это «Валера, будь осторожней».

Зарядка и завтрак прошли ужасно. Утром пятнадцатого ноября Питер радовал ПВВКДУ проливным дождём. Сидя в неотапливаемой столовой и уплетая несъедобную кашу, взвод сто раз успел обсудить старшего лейтенанта. Красавица Бондарчук сочла его резким и грубым, но божественно красивым, что с лихвой покрывало любые недостатки.

— Мне нравится грубая мужская сила, — томно провозгласила она, ковыряя подгоревшую овсянку.

Относиться к старшему лейтенанту заведомо плохо только из-за того, что вчера вечером он поднял их из кроватей и как следует отчитал, было по меньшей мере глупо. В конце концов, у всех бывают неудачные, противные дни, как вот этот. Ну, наорал — они привыкли к крикам. Ну, сказал, что заставит её пожалеть — преувеличил или пошутил. Да ведь?

Но едва они вошли на свой этаж, как услышали странные и крайне подозрительные звуки. Удивлённо переглянулись. В это время из третьего кубрика вышла Рита с полными ужаса глазами и пакетами в руках.

— Эй, это же моя книга! — воскликнула Арчевская, указывая на пакет.

— Мои джинсы!

― Лармина, поставь быстро на место! Там моя косметика!

— Моя еда!!! — громче всех завопила Машка, кидаясь к свои запасам.

Оглушённая и растерянная Рита не успела ничего сказать: из кубрика вышел лейтенант и, проведя рукой по коротко остриженным тёмным волосам, взглянул на них. Неприязнь. Этот взгляд удивительно точно характеризовался этим коротким и ёмким словом. Будто они ― грязь. Таня поёжилась и сложила руки на груди.