Любовь и небо (СИ)

С каждой секундой скорость катастрофически нарастала, стрелки высотомера с бешеной быстротой вращались в обратном направлении, самолёт начал дрожать, и резкий свист за пределами кабины заставил подумать о предельно допустимой скорости. На высоте шести тысяч метров я потянул ручку управления на себя, но она, будто налитая свинцом, не двигалась с места. Только тогда я догадался убрать газ, выпустил тормозные щитки и двумя руками, с огромным трудом, мне удалось, наконец, переломить отвесное падение. Вибрация самолёта прекратилась, я с облегчением вытер рукавом пот со лба и зачем – то натянул маску.

Да – а, как ни стыдно признаться, но паника превратила меня в животное.

Конечно же, я никому не доложил о грубейшей ошибке. Но для себя тщательно проанализировал ситуацию, в которой оказался. По показаниям бароспидографа я добрался до высоты десять километров. Избыточное давление, поддерживаемое приборами в герметизированной кабине, делило высоту пополам. Всё равно она оставалась опасной, это вам каждый альпинист скажет. От обморока меня спасло видимо то, что в отрочестве я всерьёз занимался подводным плаванием и запросто проныривали двадцатипятиметровый бассейн. И сделал вывод, что небо мелочей не прощает. Даже пустяковых.

Рабы печати – журналисты, писатели и поэты воспринимались мной особой, загадочной кастой, людьми не от мира сего. С неординарным складом ума и мышлением , с непредсказуемыми поступками. У них исключительно развиты восприятие событий и фантазия. Мне уже приходилось общаться с творческой интеллигенцией, и я убедился, что ни одному из них и в подмётки не гожусь. Это был мир сказочный, таинственный, потусторонний. Встреча с любым из них для меня всегда была волнительной.

Мне повезло. В январе, помнится, в полк приехал корреспондент – организатор армейской газеты « Боевая тревога» капитан Каширин. Редакция располагалась в Ленинграде, в том же здании, что и штаб. Знать бы заранее, – непременно бы зашёл.

Вычислил меня Каширин быстро. Друзья подсказали, что есть среди них тип, который в училище гонорары лопатой загребал. Шутили, конечно. Военные печатные издания всегда сидели на дотации, и вознаграждения от них были более чем скромные.

Стройный, среднего роста, в серо – коричневой шинели и фуражке с «крабом», он тихо появился во время перерыва в классе предварительной подготовки к полётам и с лёгкой ироничной улыбкой, как мне показалось, представился.

– Не будете очень возражать, если побеседуем? – попросил он мягким голосом, усаживаясь рядом и расстёгивая шинель.

– Нет проблем, – ответил я и тоже улыбнулся.

– Насколько мне известно, вы были военкором. Знаю и о том, что писать сейчас недосуг, но не поверю, чтобы вы забросили это дело раз – и навсегда. Я прав?

Я неуверенно пожал плечами и неопределённо произнёс:

– Время покажет, всё может быть.

Музыкальная речь журналиста мне понравилась. Кроме того, обратил я внимание, на правой стороне груди корреспондента золотился авиационный знак с цифрой «2» по центру. Он перехватил мой взгляд и немедленно отреагировал:

– Военный штурман второго класса. К сожалению, бывший в употреблении. Списан на землю по состоянию здоровья.

Обличьем мой собеседник очень напоминал Сергея Есенина. Круглолицый, голубоглазый, привлекательный блондин. Разве что причёска была не на пробор. Зато взгляд с поволокой.

По моей просьбе он коротко рассказал о сотрудниках редакции. О редакторе подполковнике Ялыгине, человеке воспитательного толка, об Анатолии Хоробрых, международном мастере спорта по прыжкам с парашютом, о литературном сотруднике с редкой фамилией Красный, – обо всех понемногу. Естественно, об интригах, которые, безусловно, были, поскольку без них здорового коллектива не бывает, он умолчал: сор из избы не выносят.

К концу беседы мы перешли на «ты», и Сергей Иванович взял с меня слово активно сотрудничать с редакцией. Я получил список тем, над которыми работает газета.

– Пиши на моё имя, – сказал он на прощанье. – И не возмущайся, если вдруг увидишь свой текст с редакционными правками. Без них не бывает. Договорились, и ладненько. И для начала неплохо было бы увезти от тебя какой – либо материал, старик. Ну, например, о становлении молодёжи. Пару дней тебе хватит?

Постоянно публиковаться в армейской газете считается неприличным. Не классик же, в конце концов. Об этом я знал ещё с училища. Поэтому отправлял свои опусы не чаще, чем два – три раза в месяц. Писал не только о лётчиках и техниках, но и тыловиках, связистах и солдатах, обо всём, что, на мой взгляд, могло заинтересовать читателя.

Иногда Каширин присылал конкретное задание, тянувшее по значимости на корреспонденцию или зарисовку. Оно требовало подбора и анализа фактуры, глубокой логической осмысленности. Для этого нужно время, а его не хватало даже на любовь.

Наши отношения с Леночкой с каждой встречей становились всё более опасными. Светлану я не забывал, мы переписывались, и в июне месяце ей предстояла защита диплома. Но она была далеко, а рядом крутилось милое создание, проявляющее явный интерес к моей особе. Её непосредственность, серебристый смех и томные взгляды сводили меня с ума, и, обнимая девушку, я чувствовал, как во мне разгорается страсть и непреодолимое желание обладать ею.

А что – Светлана? Не трудно догадаться, что работа зоотехника связана с сельской местностью. Двухгодичная отработка после окончания института в те времена являлась обязаловкой, открутиться от которой практически было невозможно. Впрочем, свободный диплом выдавался в случае бракосочетания, и я, откровенно говоря, надеялся, что если у Светки нет возлюбленного, то у меня есть какие – то шансы стать её мужем.

Господи, какие дураки – однолюбы! Ну, зачем, скажите на милость, мне женщина, готовая выскочить замуж по расчёту? Жена – это же не пальто на какой – то сезон. Это насовсем, на всю жизнь, навечно. И здесь без взаимной любви никак не обойтись. Хотя бы на время, пока молоды, потому что любовь до гроба бывает только в сказках. Привязанность, уважение – да, любовь – нет…

Этот день своего рожденья я запомнил не только потому, что встречал его в офицерском звании, но и тем, что Леночка отдалась мне тихо и безропотно.

С самого утра мы нагрянули непрошенными гостями к моему двоюродному брату с бутылочкой сухого вина и роскошным тортом. Встретили нас радушно, по – ленинградски. Мы много болтали, шутили и фотографировались на память. У Вани имелся замечательный трофейный аппарат «Лейка», которым он явно гордился. Я был уже знаком с фотографией, потому что в четырнадцать лет вздыхатель моей замужней сестры подарил мне, желая понравиться ей, широкоформатную камеру «Смена». Снимки получались любительскими, но и они приводили меня в восторг, когда я наблюдал, как в кювете с проявителем на совершенно белой бумаге, словно по волшебству, появлялись знакомые лица родных и друзей.

Вечером мы были уже дома. В отдельной комнатке Леночки, небольшой, но уютной, обставленной по– девичьи скромно и со вкусом. Из – за тонкой перегородки доносился оживлённый разговор хозяйки с неизвестным мужчиной. Но нам до них не было никакого дела.

Сидя на постели, мы взасос целовались. Я жадно и с наслаждением ласкал небольшие груди девушки, согревал их горячим дыханием, лизал её лебединую шею и прикусывал мочки ушей. Руки, как у пианиста по клавишам, скользили по её телу, и она, не выдержав атаки, сдалась на милость победителя, опрокинулась на подушки и потянула меня за собой.

В ярчайшем возбуждении мой готовый на подвиги хозяин рвался из брюк, свинцово тяжёлый и натянутый до предела. Руки непроизвольно скользнули вниз и поползли под платье.

– Не надо, – шепнула чуть слышно Леночка, почувствовав, как оттянулась резинка на её трусиках. – Я сама.

Легко и просто, словно ящерица, сбрасывающая хвост, она выскользнула из одежды, обняла и поцеловала.

Совершенно обезумевший от желания, я только и сумел судорожно приспустить брюки и, не целясь, вогнал свой пестик в тычинку и чуть не заорал от восторга. Тело Леночки передёрнулось, ноги взвились вверх и обмякли. Плотно сжатые губы, закрытые глаза и пальцы, собранные в кулаки, говорили о том, что девушка переживает огромное напряжение. Через пару минут я почувствовал начало оргазма и невольно замычал, подавляя готовый вырваться на свободу победный крик. Леночка молча прижала к моим губам ладонь, будто подсказывая, что за стеной нашу любовь могут подслушать.