Любовь и небо (СИ)

В конце обеденного зала, в красном углу и лицом к выходу стоял длинный, накрытый белоснежной скатертью стол для руководящего состава. Лукашевич считал, что видеть личный состав хотя бы за приёмом пищи полезно не только ему.

Окна столовой были задрапированы шёлковыми шторами, а между ними висели репродукции с натюрмортами.

Слева сбоку, за ширмой, судя по звукам и запахам, размещалась кухня.

Столовая сообщалась с клубом. Это было удобно, и по торжественным дням после официальной части именитые гости прямо из президиума чинно следовали в банкетный зал.

Через несколько дней я уже немало знал об этом замечательном местечке, расположенном на берегу небольшой, но полноводной речки со сказочным названием Оредеж. Речка была притоком Луги и катила свои воды в легендарное Чудское озеро.

Сиверская находилась в семидесяти километрах от Северной столицы и была напичкана домами отдыха и пионерскими лагерями. Два года назад здесь, на крутом берегу, под корнями вековой сосны местная пацанва нашла самый настоящий клад с подробным перечислением спрятанных сокровищ. Золотые монеты и драгоценности мгновенно растащили, но по описи профессиональные сыскари сумели собрать незаконно присвоенное добро, за исключением нескольких колец и кулонов, успевших осесть в винных магазинах.

Во время войны в Сиверской размещалась ставка маршала Геринга, и в разгар наступления на Ленинград сюда, по легенде, прилетал сам Гитлер.

Служебный городок с жилым массивом связывала неширокая бетонированная дорожка, проходящая мимо военторга и упирающаяся в кирпичные четырёхэтажные дома. От внешнего мира их отделял невысокий дощатый заборчик, построенный вдоль автотрассы, ведущей на Рождествено и далее – на Псков.

Между трассой и до самого берега реки рассыпались частные дома с небольшими огородиками, садочками и палисадниками. За пределами обжитых участков и по всей территории росли могучие, высоченные сосны – ровесницы века. И оттого воздух насквозь пропитался запахами хвои и озона, и дышалось легко и сладостно.

Дом, где нас поселили, находился в самом конце городка. Недавно отстроенный, он стоял в кучах строительного мусора, терпко пахнущий бетоном, краской и цементом. Для нас была предоставлена трёхкомнатная квартира на первом этаже. В ней разместили пятерых лейтенантов – холостяков. Батальонная коммунально – эксплуатационная часть обставила квартиру с роскошью, на которую была способна. Узкие солдатские кровати с комплектом постельных принадлежностей, простенькие коврики на стенах, стандартные шкафы, столы и стулья с инвентарными номерами, графины для воды и гранёные стаканы, а на полу – вигоневые дорожки. На большее у скромной КЭЧ фантазии не хватило.

В каждой комнате стояло по две кровати, одна пустовала на случай подселения.

– Давай, старик, располагайся и чувствуй себя, как дома, – пригласил Толя Летунов – наш однокашник – на правах старожила. – На столе найдёшь справочник по работе предприятий быта. Жильё хорошее, тёплое. Только жаль, что ванной комнаты нет. Но зато, говорят, здесь классная баня имеется, с парилкой.

Весь остаток дня я разгружал чемоданы, заполняя одеждой полупустой шкаф, один из баулов закинул на антресоли, другой сунул под кровать.

После ужина прилёг, успел подумать – «на новом месте приснись жених невесте», и провалился в глубокий сон.

…«Летать любит. Летает смело и уверенно. В усложнившейся обстановке принимает грамотные решения. Морально устойчив, идеологически выдержан», – такую краткую характеристику дал мне капитан Сулима в выпускной аттестации. В общем – то инструктор душой не покривил, но про мораль – это он загнул. Какая, к чёрту, мораль, если её рассматривать в классическом виде, если мимо моего взгляда не ускользала ни одна мало – мальски выглаженная юбка. И я очень сомневаюсь, что у молодёжи могут быть какие – то моральные устои. Врождённый инстинкт размножения с потрясающей силой толкает особи в объятья друг к другу. Возникает любовь, сущность которой никому непонятна и ничем не объяснима. А сохранение морали в молодости, с моей точки зрения, посильно только импотентам, онанистам и фанатикам, да и то с большой натяжкой.

Однако это к делу не относится, и вы без ущерба для здоровья можете спокойно пропустить просмотренный абзац.

Аттестацию я раньше не читал и узнал про неё от капитана Кулявцева, моего нового командира звена. Спокойный и невозмутимый, по – спортивному стройный и всегда подтянутый, слыл он в полку лётчиком немногословным, замкнутым и в принимаемых решениях однозначным. Его неторопливые, чётко выверенные движения на земле в точности повторялись и в воздухе. Тонкий расчёт и глубина мышления в воздушных учебных боях вызывали к нему невольное уважение не только у нас, но и у лётчиков старшего поколения.

Меня всегда тянуло к сильным личностям, потому что я был твёрдо убеждён: от них есть что перенять. Как говорят, с кем поведёшься, – от того и наберёшься. И я остался доволен, что попал в звено к Кулявцеву.

Больше месяца мы, новоиспечённые лейтенанты, постигали особенности нового самолёта – МиГ-17, на котором предстояло летать. Попутно изучали район полётов, местные климатические условия, спасательные средства и даже катапультировались на наземном тренажёре. Устройство представляло из себя два направляющих рельса, расположенных градусов под семьдесят к горизонту, по ним, как на салазках, скользило настоящее кресло лётчика, приводимое в движение энергией пиропатрона.

Мы садились в кресло, надевали привязные ремни, строго фиксировали положение тела, отбрасывали предохранительную скобу и нажимали красную ручку. Толчок, получаемый под задницу от взрыва пиропатрона, можно было бы сравнить с ударом телеграфного столба.

Взлетев метров на восемь, где сиденье автоматически вставало не замок, мы сбрасывали привязные ремни и имитировали отделение от кресла. Потом нас осторожно спускали лебёдкой на стартовую позицию. Вот и все дела.

В начале декабря я выполнил с Кулявцевым ознакомительный полёт над предстоящим районом и был восхищён, увидев с высоты Финский залив, Балтийское море и даже полоску земли сопредельного государства. А в конце месяца завершились и контрольные полёты, и мы приступили к самостоятельному совершенствованию техники пилотирования, строго придерживаясь метода «от простого – к сложному».

Накануне Нового года я впервые получил денежное содержание, проще говоря, получку. В кармане оказалась куча купюр, и я решил, что самое время обзавестись гражданской одеждой.

Ближайшим субботним утром пригородный поезд уже вёз меня в Северную Пальмиру. И не только за покупками. Настало время нанести визит брату.

Я быстро отыскал 8-ю линию на Васильевском острове и, полный оптимизма, с букетом роскошных цветов поднялся на третий этаж и нажал кнопку звонка.

Дверь открыл плотный, упитанный, ниже среднего роста мужчина, обличьем напоминающий моего дядю из Баку. Такой же курносый, круглолицый, с блуждающим взглядом из – под пушистых бровей и манерой говорить медленно, осторожно, взвешивая каждое слово. Передо мной стоял двоюродный брат собственной персоной. Бывший фронтовик, он воевал в составе Северного флота, был агентом внешней разведки, и это обстоятельство наложило определённый отпечаток на формирование его поведения.

Моему появлению Иван Николаевич чрезвычайно обрадовался. Мы обменялись рукопожатиями и вошли в его коммунальную, метров в восемнадцать, комнату.

Семья была в сборе. Жена, Нина Львовна, типичная еврейка, была женщина в теле, с явными чертами былой красоты, жеманна и кокетлива. При знакомстве она так и не успела снять с себя нарядный фартучек, под которым прятала распаренные горячей водой после мытья посуды руки. Их пятнадцатилетняя дочка Танечка, тоненькая и застенчивая, осторожно протянула руку для знакомства и чуть ли не сделала книксен.

Комната выглядела богатой. Паркетный пол, натёртый до сияния, столь же тщательно отполированные шкафы, за зеркально блиставшими стёклами которых просматривались золотые корешки привлекательных книг, а между шкафами – красивый мягкий диван с подлокотниками.