Любовь и небо (СИ)

– Разрешите? – склонил я голову в почтительном поклоне, широко и призывно улыбаясь. Слегка порозовев, девушка робко шагнула навстречу, и я медленно повёл её по кругу, придерживая ладонью тонкую талию.

– С Новым годом, прекрасная незнакомка! – поздравил я свою юную партнёршу, привлекая к себе. Её небольшая грудь коснулась моего тела, и я чуть не застонал от наслаждения.

– Примите и мои добрые пожелания, – прощебетала она еле слышно и подняла своё чудесное личико.

– И как же зовут милую прелесть? – расцвёл я самой обворожительной улыбкой, на которую был способен.

– Лена.

– Красивое имя, – одобрительно сказал я. – Что– то я вас раньше не видел. Вы здесь живёте или приехали в гости?

– Я родилась в Сиверской.

– Любопытно. И чем вы занимаетесь, если не секрет?

– Заканчиваю школу, а там видно будет. Я ещё не решила.

«Только промокашек мне и не хватало, – думал я, сопровождая Лену к месту её стоянки. – Господи, да по лицу видно, что она невинна, как Ева. Пока её раскрутишь – любовью изойдёшь. Переключиться на другую? Вон их сколько подвалило, одна другой краше. Нет, пожалуй, не стоит. Лошадей на переправе не меняют», – пришёл я к циничному заключению.

Мы уселись в свободные кресла, и я, чтобы не молчать, заговорил:

– А знаете, «Маленький цветок» сочинён в застенках гестапо. Не помню фамилии композитора, но перед казнью ему предложили исполнить последнее желание. И он отдал ноты, и под эту мелодию, переполненную тоской и отчаянием, его расстреляли.

– Я знаю эту легенду. Между прочим, местом казни называют Сиверскую.

– Вот как! – удивился я. – Мне определённо повезло с назначением. Здесь каждый камень окутан тайной.

– А вы что – новенький?– полюбопытствовала Лена.

– Разве по мне не видно? Конечно не старенький, – в шутку сказал я. – И очень одинок.

– Я тоже одна, – призналась девушка. – Правда, у меня есть замечательная подруга, и скучать не приходится.

– Это правильно, – одобрил я. – Без друзей тоскливо. Хотите, я составлю вам компанию?

Подняв свои тёмные, как беззвёздная ночь, глаза и, порозовев от смущения, неопределённо сказала:

– Посмотрим. Пойдёмте танцевать?

Лопались хлопушки, бисером осыпая головы и плечи конфетти, длинными змеями взлетал над танцующими серпантин, взрывались шутихи. Зал был полон беззаботного веселья. Я нежно сжимал тонкие пальцы школьницы, не отрываясь, смотрел на её лицо, а правая рука властно и твёрдо удерживала её гибкую, как ивовый прутик, талию. Я по опыту знал, что девушки склонны подчиняться сильным и властным и не терпят назойливых.

Кстати, эта аксиома верна и сейчас, но нравы изменились с приходом вседозволенности, спрятанной под личиной демократии.

С каждой минутой спадала напряжённость между мной и Леночкой. Исчезли неловкость и чувство смущения, откровеннее становился разговор, теснее соприкасались наши тела в танцах.

Отдых – не работа, время идёт стремительно быстро, и в четвёртом часу ночи Леночка стала проявлять признаки озабоченности.

– Всё. Навеселилась, – после жаркого фокстрота сказала она, переведя дух. – В гостях хорошо, а дома лучше. Пора и честь знать. Пока до дома доберёшься…

Я с сожалением взглянул на часы, но возражать не стал:

– Ну, расстояния лётчика не страшат, – бодро ответил я, и в этот момент распорядитель бала объявил белый танец:

– Дамы приглашают кавалеров!

Леночка вопросительно взглянула на меня, я с достоинством кивнул, и мы закружились в вальсе. Вальс танцевала она неумело.

На выходе из клуба к нам присоединилась и Ленина подружка. Что ж, вполне логично: вместе пришли, вместе и возвращаются. Я был настроен лирически, и ускоренный роман с новой пассией не входил в мои планы. Непринуждённо разговаривая и шутя, рассказывая анекдоты, мы неторопливо шагали по снежному насту, миновали станцию и мост через речку, и долго двигались по прямой, как рулёжная дорожка, широкой улице, освещённой фонарями. Справа и слева, как солдаты на плацу, выстроились высокие сосны и ели, а за их спинами светились окнами частные постройки: население продолжало встречу Нового года.

– Вот мы и пришли, – пропели девушки дуэтом, остановившись у тёмных силуэтов высоких домов.

– Здесь живу я с мамой, а рядом Марина, – пояснила Лена и созорничала: – В гости придёте – смотрите, не перепутайте.

Мы договорились о предстоящей встрече, и, как истый джентльмен, я чопорно поцеловал тыльные ладони девушек.

В шесть утра, совершенно измотанный, но довольный, я добрался, таки, до своей постели и провалился в глубокий сон.

Прошло полтора месяца. Каждый свободный вечер, а в субботу – обязательно, тщательно одевшись, я отправлялся на свидания с Леночкой. Ребята провожали меня понимающими взглядами, отпускали солёные вопросики:

– Опять на родительское собрание или на этот раз директор школы вызывает?

Я отшучивался, как мог, улавливая по интонации скрытую зависть, хотя каждый из друзей уже обзавёлся подружками.

Интересно, но нигде, кроме Сиверской, мне не приходилось встречать такое обилие красивых женщин. Будто кто – то нарочно собрал их в этом райском уголке.

И всё же самым страстным моим увлечением оставались полёты. Ими я жил, бредил и наслаждался. Самолёт, на котором я летал, не был последней разработкой серии истребителей. В частях появились новые модификации МиГов, форсажных, скоростных, маневренных и хорошо вооружённых. О них мы мечтали и с ними связывали свою дальнейшую судьбу.

Накануне моего прибытия в полку произошло событие, о котором не переставали говорить. В течение нескольких дней здесь работала комиссия по отбору кандидатов в отряд космонавтов. Собственно, в беседах с подходящими кандидатами речь шла не о космосе ( это было строжайшим государственным секретом), а предлагали летать на больших скоростях и высотах, – голубая мечта каждого истребителя.

Из десятка молодых пилотов отбор прошли только двое. Одним из них был Герка Титов. В училище он был в нашем потоке, но закончил его на год раньше. Не приди этот дурацкий приказ о продлении освоения реактивной техники, – вполне возможно, что судьба моя сложилась совсем бы по – другому.

Перед нами стояла задача минимум. К концу года необходимо было достичь уровня военного лётчика третьего класса. Предстояло освоить сложный пилотаж, умело поражать воздушные и наземные цели из бортового оружия, летать на максимально допустимых и минимальных высотах в простых метеоусловиях и многое другое, без чего победить и выжить в реальном бою практически невозможно.

Мы работали, как звери, на предельно – допустимых перегрузках, и после посадки наши мокрые от пота рубашки прилипали к горячим телам. Однако ни командира звена Кулявцева, ни майора Прошкина это не устраивало.

– В воздухе ваши шеи должны вертеться на триста шестьдесят градусов! – кипятился комэск, прошедший Вторую мировую. – Иначе собьют, как куропатку. Ну, что у тебя за виражи? Размазня, блины на сковороде. А они должны походить на оладушки. Чем меньше радиус, тем больше шансов поймать противника в прицеле, ибитть, – наставлял он, по привычке поддёргивая ширинку.

Мы жадно ловили советы асов, старались воплотить их в жизнь, но не всегда и не во всём это удавалось.

В нашем звене должность старшего лётчика оставалась вакантной. Мы полагали, что ведущим второй пары будет кто – нибудь из ребят старшего поколения, такие были. Но командование решило по – другому, и в канун праздника Вооружённых Сил приказом командира полка я получил повышение. Теперь я стал ведущим второй пары в звене. В связи с этим у меня возникло двоякое чувство. С одной стороны, я испытывал большое моральное удовлетворение, с другой – чувство вины перед товарищами, как – будто залез в чужой карман.

Наступил март и принёс с собой весну. Снег заметно потемнел и подтаял. Из – под сугробов сочились ручьи, с крыш капало, и сосульки, срываясь, пугали прохожих.

Настроение заметно улучшилось, я продолжал регулярные встречи с Леночкой, и наши отношения становились всё более тесными. После танцев я провожал её домой, мы выбирали уединённое место под кронами сосен и неистово целовались. Делала она это неумело, и на страстные объятья отвечала робкими прикосновениями горячих губ.