Чайная роза

Фиона уперлась локтями в стойку и закрыла лицо руками. Голова болела невыносимо. Все вышло не так, как было задумано. Совсем не так. Она представляла себе теплый прием. Объятия тети. Сандвичи, чай и веселый пухлый малыш, которого она держит на коленях. А тут такое… Спустя минуту девушка встала. Нужно уйти отсюда. Приезд в Нью-Йорк был ошибкой. Здесь нет родных, которые смогут ей помочь. Она сама по себе.

Майкл посмотрел на нее с ужасом.

— Нет! — взмолился он, схватив Фиону за руку. — Ты хочешь уйти? Не уходи!

— Мы устали, — вырвав руку, ответила она. — Сими проголодался. Нам нужно где-то остановиться.

— У меня… вы можете остановиться у меня… пожалуйста. У меня никого нет, — сквозь слезы сказал Майкл, становившийся то угрюмым, то сентиментальным. — Правда, там не убрано, но я все уберу.

Фиона горько рассмеялась. Уберет? Да он не в состоянии поднять монеты с пола…

Майкл снова взял ее за руку и попросил:

— Пожалуйста…

Сама того не желая, она посмотрела дяде в глаза. В них стояло такое неподдельное, такое глубокое горе, что отказ застрял у нее в горле. День подходил к концу. Еще через час начнет смеркаться. Фиона понятия не имела, где искать ночлег.

— Ладно, мы останемся, — сказала она. — По крайней мере, на сегодняшнюю ночь.

Майкл порылся в кармане, достал ключ и протянул ей.

— Ступайте. Я приду позже и все приберу… — Он рыгнул. — Не останется ни пятнышка. Тим, дай нам еще…

Вернувшись на Восьмую авеню, Фиона отперла дверь, пропустила вперед Сими и поднялась на второй этаж. В квартире дяди воняло кислым молоком и протухшей едой. В прихожей было темно; они едва различали друг друга. Велев Сими не двигаться, Фиона ощупью пошла по узкому коридору и добралась до кухни. На окне висела старая тюлевая штора. Девушка нажала на рычаг, и висевший за шторой навес с пугающим шумом взлетел вверх. Послышался стук маленьких лапок, и Фиона громко топнула ногой, разгоняя незваных гостей. В кухню ворвался свет. Солнечные лучи пробились сквозь пыль, поднятую ее движениями, и осветили самый отчаянный беспорядок, который Фионе доводилось видеть.

В раковине громоздилась грязная посуда. Она стояла на столе и даже на полу. По тому, что оставили мыши, ползали тараканы. На дне стаканов осел кофе и недопитое пиво. Липкий пол был усеян крошками. От вони тошнило. Задыхавшаяся Фиона открыла окно.

— Фи… — позвал из коридора брат.

— Оставайся на месте, Сими! — приказала она, вышла с кухни в гостиную, открыла там окна и увидела тот же хаос. Повсюду валялись пустые бутылки из-под виски и разбросанная одежда. На полу лежала почта. Фиона подняла запечатанный конверт с грифом Первого Купеческого банка и пометкой «СРОЧНО». Сложенный лист бумаги оказался запиской от мясника с требованием немедленной оплаты счета. Ее внимание привлек еще один невскрытый конверт, густо испещренный марками. Это было письмо ее матери, посланное в Нью-Йорк после смерти отца.

В гостиной стояла тишина. Ее нарушал только мерный стук каминных часов. Но Фиона, потрясенная таким приемом, его не слышала. В ее мозгу кричало множество голосов. Тетя Молли умерла. Ее дядя окончательно спился.

В этом проклятом городе жил ее двоюродный брат, но где именно? Магазин был закрыт; работы, на которую она рассчитывала, не существовало. Дом собирались продать с молотка. Куда они пойдут, когда это случится? Что будут делать? Как она найдет жилье? И работу?

Девушка быстро обошла квартиру — всюду творилось то же самое. В ванной было отвратительно. Спальня Майкла оказалась так же завалена пустыми бутылками, как и гостиная. Свернутые жгутом простыни свисали до пола. На подушке лежала фотография в рамке. С нее улыбалась хорошенькая молодая женщина с веселыми глазами.

— Фи-и-и! — провыл Сими. — Иди сюда! Мне страшно!

— Иду, Сими! — Она бросилась к брату.

— Мне здесь не нравится. Я хочу домой, — закапризничал он.

На его лице были написаны тревога и усталость. Мальчик не должен был почувствовать, что она расстроена; требовалось собраться с силами.

— Тише, милый. Все будет хорошо, вот увидишь. Мы купим что-нибудь поесть, потом я приберусь, и тут станет намного лучше.

— Это тетя Молли? — спросил он, показав на фотографию, которую Фиона продолжала держать в руках.

— Да, милый.

— Она умерла, да, Фи? Так сказал дядя Майкл.

— Да. Боюсь, что умерла. — Она решила сменить тему. — Пойдем, Сими. Найдем какой-нибудь магазин, купим хлеб, бекон и сделаем сандвичи. Ты любишь сандвичи с беконом, правда? — Фиона потянулась к брату, но он оттолкнул ее руку.

— Умерла! Умерла! Умерла! — гневно крикнул он. — Так же, как ма, па, Чарли и Эйлин! Все умерли! Я ненавижу мертвых! И «отец» умер тоже, да? Да, Фи?

— Нет, Сими, — мягко сказала Фиона, встав перед ним на колени. — Ник не умер. Он в гостинице. Сам знаешь. Мы увидимся с ним через неделю.

— Нет, не увидимся. Он умер! — Сими злобно пнул один из их саквояжей.

— Ничего подобного! Прекрати сейчас же!

— Умер! Ты тоже умрешь! И тогда я останусь совсем один!

Глаза Сими были полны слез. Его лицо сморщилось. От этого у Фионы разрывалось сердце. «Бедный малыш! — подумала она. — Потерял всех родных, кроме меня. Потерял дом, друзей, все на свете…» Она привлекла мальчика к себе.

— Ник не умер, милый. И я тоже не собираюсь умирать. Буду жить долго-долго и заботиться о тебе. Ладно?

Он уткнулся ей в плечо:

— Честное слово?

— Да. — Девушка отпустила его и перекрестилась. — Чтоб мне пропасть!

— Нет! — заверещал он.

— Извини. Просто… просто клянусь душой. Теперь ты доволен?

Он вытер глаза тыльной стороной руки и пробормотал:

— Дедушка О’Рурк умер, бабушка О’Рурк тоже. И кот Моггс. И щенок Бриджет Берн, который не мог есть, и ребенок миссис Флинн…

Фиона застонала, достала из кармана платок и вытерла ему нос. Ах, если бы здесь была ма… Ма знала бы, что сказать Сими, чтобы он перестал плакать. Она всегда знала, что сказать самой Фионе, когда та чего-то пугалась. А Фиона этого не знала. Не знала даже того, где они купят еду и будут спать. Не знала, что им принесет завтрашний день, где искать комнату и как заработать на жизнь. Хуже того, она не знала, что заставило ее сбежать в этот проклятый город. Нужно было воспользоваться неожиданным шансом и остаться в Англии. Уехать в Лидс, в Ливерпуль или на север, в сторону Шотландии. На запад, в Девон или Корнуолл. В какой-нибудь захудалый фабричный поселок, на шахту, в забытую богом деревню. Лишь бы эта деревня была в Англии, а не на другом конце света.

Глава двадцать третья

Когда доктор приложил стетоскоп к его обнаженной груди, Никлас Сомс вздрогнул.

— Кошмар! Где вы держите эти штуковины? В холодильнике?

Доктор — суровый дородный немец — и бровью не повел.

— Дышите, пожалуйста, — велел он. — Вдох — выдох, вдох — выдох…

— Да. Правильно. Я знаю, как это делается. Уже двадцать два года этим занимаюсь, — проворчал Ник. Он сделал глубокий вдох, а потом выдохнул. Сомс не хотел приходить в смотровой кабинет доктора Вернера Экхардта, где отвратительно пахло карболкой и лежали зловещие колющие и режущие металлические инструменты, но у него не было выбора. На борту парохода приступы его странного утомления усилились. Фиона несколько раз хотела послать за корабельным врачом, но он не позволил ей этого. Не мог позволить, потому что тогда его отправили бы обратно в Лондон.

Вчера, едва приехав в гостиницу, он написал Экхардту (которого знал как одного из лучших специалистов в этой области) письмо с просьбой записать его на прием. Доктор также письменно ответил, что у него освободилось время и он сможет принять его сегодня.

Пока Ник сосредоточенно вдыхал и выдыхал, доктор Экхардт передвинул стетоскоп с его груди на спину и начал внимательно слушать. Потом он выпрямился, вынул наушники и сказал:

— Это сердце. Есть повреждения. Я слышу, что кровь проходит через него со свистом.