Любовный контракт

— Дорогая, Гарольд просил меня передать тебе, чтобы ты общалась и трепалась, кокетничала и улыбалась, но ни в коем случае не давала Маккензи понять, что «Лэмпхауз» — в пиковом положении, вот как!

— Я думаю, они это уже поняли, судя по семнадцати с половиной миллионному предложению…

Она тут же прикусила язык. По лицу Винни ей стало ясно, что в «Лэмпхаузе» еще никто, даже Винни, не знает о продаже и, вероятно, не узнает раньше утра понедельника. Оливия притворилась беззаботной, чтобы скрыть смущение.

— О, смотри-ка, еще один светлячок летит! А папа собирается собрать всех в понедельник, чтобы… гм… сообщить плохие новости.

— Ну, я что-то подозревала, как и все. — Дейвина пожала плечами и достала сигарету из своей гобеленовой сумочки. — И потому пару месяцев назад предложила свои таланты Стю. Он пообещал мне место директора-распорядителя в издательстве «Маккензи, Нью-Йорк, Торонто» — с соответствующей зарплатой.

Вот оно что! Легран служила в «Лэмпхаузе» главным редактором (явно недополучая), пока карабкалась вверх по общественной лестнице. Что ж, о своем отце Оливия могла сказать с уверенностью: сэр Гарольд Котсволд не был склонен к кумовству, когда его предполагаемая наследница входила в курс дела. Очевидно, у Винни было то, чего не было у нее.

Теперь не имеет смысла полагать, что Винни поможет уговорить хозяина изменить мнение относительно «Лэмпхауза». И уж, конечно, совсем неблагоразумно посвящать ее в блестящую идею — вырвать отца из объятий Маккензи: Легран выдаст ее за свою и заработает очередное повышение зарплаты! Оливия наклонилась и выхватила сигарету из пальцев бывшей подруги, умирая от желания бросить ей в лицо «Предательница!», но не в силах сделать этого.

— Ты что? — Дейвина отобрала сигарету. — Ты же не куришь, вспомни! Это вредно для твоего здоровья, антиобщественно, неэкологично, это мерзкая и отвратительная привычка… И кстати, почему Стюарт Маккензи пялится на твою спину, а не на сиськи Ратленд?

Зеркальные стены продолжали мерцать и искриться. Дейвина ухмыльнулась. Она взяла в рот новую сигарету и прикурила ее от модерновой серебряной зажигалки, прежде чем вручить Оливии.

— Да, курить вредно, но не о том речь. Твой отец нас здорово надул. Поговорим об этом?

— Нет, Винни, предполагается, что ты ничего не знаешь до понедельника. Сделай милость, не говори ничего никому. Обещаешь?

— Обещаю. Ладно, держись, это еще не конец света!

— Для «Лэмпхауза» — конец.

— Полно тебе, Оливия! — И Дейвина отплыла в сторону своего нового босса.

Оливия выкинула сигарету Дейвины, от которой ее затошнило и у нее закружилась голова. Или это от того, что Стюарт Маккензи был в той же комнате, но совсем в другой стороне? Он действительно был красив — очень, очень красив!

Все ее предварительные планы обыграть его теперь казались глупыми, почти детскими. Он был мужчиной, к которому женщины типа Винни Легран прилипают, как мох к катящемуся камню. Стюарт Маккензи мог купить что угодно и кого угодно за свои миллионы — вот Винни он уже купил, не так ли?

Оливия задумалась о том, кем же Стюарт себя считает. Да как он смеет нагло улыбаться ей и поднимать свой бокал? А вот как, девочка: твои дни сочтены, и время бежит быстро. Нечего и надеяться потягаться с нашими бестселлерами — даже твоя собственная команда переходит на мою сторону! Так почему бы тебе не прилечь и грациозно не умереть, Оливия Пенелопа Котсволд? Мы получили бюджет, ты получишь престиж, будем делать дело и дружить — а, девочка?

Через мой труп! Оливия лихорадочно искала путь к бегству. Вечер вдруг обернулся для нее катастрофой. Она чувствовала себя настоящей Золушкой, только вместо хрустального башмачка потеряла «Лэмпхауз», свое наследство.

Журналисты и фотографы, критики и обозреватели толпились в другом конце комнаты. Среди бело-голубого с золотом убранства знаменитого литературного клуба «Кавычки» на Шафтсбюри-авеню звучала веселая болтовня, слышались остроумные реплики. Под шикарной люстрой Фэй Ратленд, «авторесса» последнего бестселлера, позировала, прихорашиваясь, и односложно парировала многочисленные вопросы.

— Мисс Ратленд, это правда, что вы используете свое имя для продажи копий?

— Пардон?

— В нью-йоркском гетто ходят фотографии порнозвезд?

— Никаких порнозвезд, никаких порнофильмов, все ложь!

— Что скажете о супермодели в роли актрисы?

— О, это было бы здорово!

— Ваш третий муж — он связан с нью-йоркской мафией.

— Пардон?

— Он ваш агент или менеджер?

— Мы раз-ве-де-ны!

— Мисс Ратленд, а правда, что в «Манхэттен Мицци» ни одного вашего слова нет, все написано литературным «негром»?

Она повернулась к своему агенту (не бывшему мужу), чуть не боднув его головой.

— Al diavolo! Mi porti al mio albergo per piacere! [3]

Агент повернулся к заведующему отделом связей с общественностью издательства «Маккензи» и со смаком перевел:

— Она желает знать, какой еще гадости от этой компании можно ждать перед возвращением в отель.

Тот взглянул на своих. Стюарт пожал плечами.

Оливия, специалист по телодвижениям, наблюдая за этим издали, внезапно почувствовала жалость к Стюарту. Они встретились лишь сегодня и переглядывались через заполненную комнату, кое-какие сведения о нем она знала по сообщениям с отцовского факса. Так зачем же выносить о человеке предвзятое суждение? Он ведь тоже наследник империи, выстроенной его отцом — Маккензи-старшим, Торонто, Нью-Йорк и Лондон.

Она перестала тревожиться о судьбе «Лэмпхауза», глубоко вздохнула и обернулась к Роджеру, бармену.

— Еще раз джин с тоником, пожалуйста.

Ее блестящая идея может подождать, до понедельника эту идею надо детально рассмотреть со всех сторон. Нет смысла делать дело наспех.

Теперь, когда Стюарт Маккензи вдруг сделался узнаваемым человеком, все остальное стало ясно как день. Она собиралась выиграть битву за «Лэмпхауз»! Это сохранит ее личность, ее место, круг читателей и авторов и старый верный персонал, Бэрди и Данкерса (забудь о Дейвине!). Она будет сражаться клыками и когтями как тигрица, за столом Совета, когда придет понедельник! Ее кулаки инстинктивно сжались.

Издательство «Маккензи», возможно, заплатило Фэй Ратленд миллион долларов аванса за «Манхэттен Мицци», ну так что? Ратленд — это прошедший этап, не более чем порхающий мотылек в своем блестящем серебряном платье, разрезанном спереди и сзади и державшемся, похоже, только на творческом воображении кутюрье.

Фэй могла сколько угодно утверждать перед прессой и критиками, что жизнеописание Мицци не имеет ничего общего с ее собственной биографией, но факт остается фактом — Фэй была фальшивкой! Крашеные светлые волосы до талии были вызывающе зачесаны на одну сторону и удерживались огромной алмазной застежкой, затейливо помещенной над левым ухом, искусственная родинка оттеняла уголок трепетно улыбающегося рта Скарлетт О'Хара. Фальшивка — насквозь!

Устав то и дело золотым пером писать свое имя в томиках «Мицци», вместо того чтобы наслаждаться сексуальным вечером, Фэй жалобно промолвила:

— Mi porti al mio albergo, per favore… [4]

У миссис Средней Писательницы не было выдержки, присущей идейным авторам, и она не могла ничего написать даже во спасение жизни Маккензи. Ведь Мицци — лишь хорошо упакованное вульгарное излишество современного общества, нечто эфемерное, сегодня оно есть, а завтра — нет. Оливия чувствовала это как дочь издателя. И если ее спросить, как должны действовать издатели, она бы сказала: дайте хорошему писателю без звездного имени и звездного имиджа возможность писать и поддерживайте его, а не ставьте палки в колеса!

Клубный дворецкий приблизился к ней с карточкой на серебряном подносе.

— Мне велено вручить вам эту визитную карточку, мисс Оливия.

— Спасибо, Джарвис!

Он поклонился и отошел.