Любовный контракт

— Что за операция? — насторожилась Винни.

— Поздно, дорогуша, — сказала Оливия.

Как раз в этот момент прибыли Стюарт Маккензи и его команда. Отец встал, чтобы пожать им руки, и двести страниц их контракта скрылись из вида под стулом. Приветствия были теплыми, настроение приподнятым, каждый старался произвести впечатление на остальных. Канадо-американо-британская беседа большую часть ланча скользила мимо Оливии. Она чувствовала себя, словно страус, гуляющий по тонкому льду с плакатом на шее: «А я умею делать шпагат!».

Официант, подающий вино, то и дело мотался туда-сюда между их столом и клубным погребом. Стюарт Маккензи напомнил ей отца манерой энергично распоряжаться. Оливия прикрыла свой бокал рукой; за этой трапезой она хотела быть абсолютно трезвой. Сама еда вовсе не требовала анализа, но Оливия сосредоточенно изучала каждый кусочек на своей тарелке. Стюарт, сидевший между ней и Легран, вкрадчиво прошептал ей на ухо:

— Вы получили цветы?

— О да, благодарю. Но у меня аллергия на орхидеи, так что Бэрди Гу увела их у меня из-под носа в буквальном смысле.

— Бэрди Гу?

— Папина ЛС.

— Простите? — он, похоже, с трудом понимал ее.

— Папина личная секретарша или, если хотите, личный помощник.

— Ага, понятно!

— Бэрди всегда была с нами. Она немножко старомодна. Естественно, она и дальше будет с нами — бедняжка рассчитывает на это. Она — самая преданная. Весь персонал «Лэмпхауза» предан нам, за одним меркантильным исключением. — Оливия не смотрела на Дейвину, но Стюарт Маккензи понимал, о ком идет речь.

— Значит, вы предпочитаете красные и белые хризантемы? — спросил он, поблескивая глазами.

— Красные и белые? — Оливия поперхнулась тоником, и у нее защекотало в горле. Она поставила стакан и стала искать в сумочке носовой платок. По другую сторону Легран была слишком занята болтовней с Джереми, иначе Оливия вполне могла бы схватить ее за шиворот и ткнуть лицом в крабовый салат. Она взяла себя в руки и сказала Стюарту Маккензи:

— Красные и белые цветы вместе — это плохая примета, мистер Маккензи.

— Я понятия не имел, пока цветочница на углу Шафтсбюро-авеню не сказала мне. Но Винни говорила…

— Я бы не верила ни одному ее слову, мистер Маккензи. В школе Винни неизменно получала призы за творческое воображение.

— Правда?.. — Он казался очень искренним и слегка огорченным.

Оливия уже пожалела, что высказалась так поспешно и резко об его орхидеях.

— Вот почему она такой хороший редактор. Она «чует» книгу и взгляды автора. Вам повезло, что вы так успешно заманили ее к себе. «Лэмпхауз» поддерживает и персонал, и авторов на очень высоком уровне. И хотя мы не можем платить им по масштабам Фэй Ратленд, зато предоставляем им благоприятную обстановку, спокойствие и, главное, уверенность в работе. Винни, очевидно, недооценила эти выгоды и заслуживает несколько большего, чем то, что вы ей предложили.

— Вы уверены?

— Вполне. Ей следует получать по крайней мере шестьдесят тысяч долларов в год.

Он, в свою очередь, поперхнулся вином, взял клубную салфетку, подходящую по цвету к его глазам, и вытер свой красивый подбородок, прежде чем вкрадчиво спросить:

— Так как насчет обеда вечером, Оливия?

— Что?

— Обеда, Оливия, обеда только вдвоем. Мы сможем обсудить зарплату Винни и многое другое.

Оливия оставалась холодной.

— Я знаю, что отец организовал этот ланч, чтобы мы все получше узнали друг друга, прежде чем подписывать решающие документы. Однако я чувствую, что обсуждение вопросов зарплаты и приобретения контрольного пакета должно происходить за столом Совета. Рабочие завтраки, ланчи и обеды только затуманивают суть совместного руководства.

— Не всегда!

Он нахально вперился в нее проницательными голубыми глазами. Сначала в лицо, читая ее мысли, потом пониже, туда, где кружевной воротничок чуть открывал ключицы, раздумывая, что бы еще ей предложить. Оливия откашлялась и сосредоточилась на следующем блюде.

— Вы когда-нибудь подходите к телефону? Или вас никогда нет дома? — задал он еще один рассчитанный вопрос, когда подали банановый торт с кремом. Оливия заказала его, а он последовал ее примеру. Раньше он никогда не пробовал такого десерта, и ему хотелось отведать его.

— Угу! — сказала она.

— В Англии никто ничего не выдает, да? — добавил он.

— Они не могут себе это позволить, мистер Маккензи. Все мы знаем свои возможности и платим подоходный налог.

— Я имел в виду засекреченную информацию…

— Например?..

— Ваш личный адрес и телефон — никто мне не сказал, даже секретарша вашего отца, как я ни молил ее.

— Бэрди мне как вторая мать. Опекает меня. Так как же вы это выяснили?

— Секрет!

— Я, кажется, догадываюсь! — Она снова свирепо воззрилась на Легран, которая, похоже, ничего не заметила.

— Я надеялся поймать вас вечером в субботу с орхидеями!

— Так что вам помешало?

— Вы уже исчезли в такси. А потом я изменил свое намерение следовать за вами до дома на случай, если ваша домовладелица начнет возражать против визитеров, заходящих в неположенное время.

Мужчина, который боится скомпрометировать репутацию женщины, не может быть совсем плохим; в ее глазах он поднялся на ступеньку. Оливия сказала:

— Нет никакой домовладелицы, мистер Маккензи, только отсутствующий домовладелец. Но вы были правы, проявляя осторожность. После такого наглого поведения я бы вас осадила. Писать грубые записки на обороте визитных карточек — это… это унизительно!

— Унизительно?

— Да. Очень вульгарно.

— Вот те на! Да у меня и в мыслях не было ничего предосудительного — разве что чуть позабавиться в довольно скучной ситуации! Пожалуйста, простите меня. Тем более, я и не думал быть наглым. Разочарованным — да! Я не мог отделаться от Ратленд и своих коммерсантов, чтобы подойти и галантно познакомиться с вами, но…

— Не надо покровительствовать мне, мистер Маккензи!

— Простите! — Он твердо поглядел на нее. — Но, знаете ли, вы, со своей стороны, вели себя довольно высокомерно. Вам ничего не мешало самой представиться нам, Маккензи, — на самом деле я просил Винни позвать вас, но она ответила, что вы не склонны быть представленным кому-нибудь. Я понял, что вы, должно быть, горюете по «Лэмпхаузу»…

— Не горюю, мистер Маккензи, но печалюсь.

— Понимаю, однако вам нечего печалиться — в отношении «Лэмпхауза» ничего не изменится. Компания всего лишь финансово окрепнет, вот и все. Знаете, я звонил вам на квартиру вчера утром — пригласить выпить со мной кофе перед деловыми встречами. Мне опять не повезло — я опоздал. Вы так легко ускользаете, мисс Котсволд…

Он был настойчив! Ему хотелось знать о ее личной жизни, в частности — есть ли у нее дружок. Никакой конкуренции, мистер Маккензи, хотела она сказать, но предоставила ему догадываться самому.

— Угу! — снова промычала она.

— Ваша соседка сказала, что вы были в прачечной, а потом отправились на ланч к родителям. Болтаться поблизости не было смысла, так что я оставил цветы, надеясь, что вы согласитесь пообедать в тот же вечер. Пожалуйста, соглашайтесь, тогда я охотно извинюсь за свое наглое, грубое, вульгарное и оскорбительное поведение…

В уголках голубых глаз лучились морщинки. Он говорил по-канадски протяжно, но с намеком на шотландский акцент.

— Они были прекрасны, мистер Маккензи. Оба букета.

— Как хорошо! Старая леди — продавщица — заверила меня, что цветы прибыли прямо из Таиланда, каждый в пластиковом пакете с водой, чтобы они не завяли в самолете.

— Восхитительно, — пробормотала Оливия, ковыряя десертной вилкой банановый торт.

— Я рад, что она была честной. Надеялся поймать вас позже, на следующий день, как уже объяснил. А вас не было. Я полагал, что можно оставить их у вас на пороге в субботу вечером, но решил, что звонить поздно. Знаете, я терпеть не могу разбазаривать то, что еще можно спасти. С другой стороны, не мог позволить вам получить увядшие цветы.