Уравнение с четырьмя неизвестными (СИ)

— Ну, тогда слушай новость. Пока ты шлялся по своим дерьмовым встречам, в столовой…

И она рассказала мне последние сплетни, и мы посмеялись, и я, пользуясь случаем, еще немного потискал ее. Напряжение окружившего меня абсурда почти прошло. Мне стало хорошо.

— Ника, а пойдем вечером по пивасу?

— Не могу, Птиц, сегодня репетиция. Давай завтра?

— Давай! После работы? Куда пойдем?

— Подумаем, пошли арбайтен? — и мы вернулись к нашим клавишам.

***

Раз по пиву с Никой у меня не срослось, я решил заняться чем-то полезным. Поэтому я позвонил Сибирцеву и забился с ним встретиться в спортзале. Давненько мы не резвились с нашими железками, я скоро совсем потеряю форму.

В общем, мы оседлали свои тренажеры, и я завел свою шарманку, пересказывая Ваське события последних дней. Васька пыхтел и молчал, потому что три подхода по двадцать раз к жиму лежа не располагают к беседе.

— Ну, и что ты думаешь об этом?— спросил я, вытирая шею и морду полотенчиком и пристраиваясь на Васькино место к жиму лежа.

— Думаю то же, что и раньше: ты дебил. Даже если эта рыжая выведет из расклада извращенку, то я решительно не понимаю, как ты собрался одолеть музыканта?

— Пххх, — ответил я. Это было не очень информативно, но ничего другого я сказать не мог, поскольку как раз выжимал ногами шестьдесят кило.

— Вот и я говорю: без шансов. Я все равно не догоняю, на кой тебе это надо?

— Пхххх! — возмутился я.

— Ну, если ты так решительно настроен побыть дураком, я даже не стану тебя уговаривать. Чем я могу помочь? Набить ему морду? Думаю, это его не остановит, Птиц.

— Пххх! Пхххх! — согласился я.

— Ты пригласи ее куда-нибудь, обаяй, я не знаю, купи ей подарок. А то ты так погрузился в войны, что забыл, как баб укатывать, вообще. Ну и в койке не подкачай. В общем, ничего нового или гениального я тебе не скажу, друг!

— Пхххх! — выдохнул я в последний раз и слез с тренажера, — Васедло, а ты все равно гений! Ты прав, простые ухаживания никто не отменял! Спасибо, брат, ты мне помог!

— Вот если человек дебил, то ему любая херня за счастье, честное слово, — улыбнулся Васька и мы пошли к бицепс-машинам.

Я выполз из душа и услышал мелодию своего телефона. Звонила Ника.

— Привет! Слу-у-ушай, у меня закончилась репа и отменились кое-какие планы. Так что если ты все еще хочешь выпить со мной пива, то я буду прыгать от радости, — сообщила мне она.

Я и сам чуть не подпрыгнул:

— Да, конечно, я только за. Куда приехать?

— А давай проинспектируем новый кабак, который вместо книжного на углу Шильмана? Там вроде нормально.

— Заметано. Минут через двадцать?

— Полчаса. Давай!

— Давай! — я нажал отбой и от души шлепнул Ваську полотенцем:

— Васедло, жизнь налаживается!

— Всё лажовее и лажовее, — ухмыльнулся Сибирцев.

***

Мы посидели часа полтора, дегустируя местное пиво. Я заливался соловьем, помня Васькино замечание про искусство укатывать баб. Пусть Ника — не просто баба, но, тем не менее, она женщина, а значит, все обычные мои фишки вполне применимы и к ней. Пусть так, раз других идей у меня нет!

Наконец, мы решили, что пора домой, ведь завтрашний рабочий день никто не отменял. Я расплатился, хоть Ника и пыталась что-то бухтеть про дружбу и равноправие полов, и мы вышли на улицу.

Ледяной сырой ветер ударил в лицо, забрался под куртку мерзкими холодными пальцами. Осень в этом году какая-то особенно противная и промозглая! Я снова воспользовался случаем обнять Никешу и повел ее к ее дому.

Мы вошли в подъезд, избавившись от омерзительной осенней погоды, и я перешел к решительным действиям — притянул ее к себе и поцеловал.

— Что это сейчас было, Птичка? — поинтересовалась Ника, когда наши губы разъединились.

— Ну как же, это та самая часть нашей дружбы, которую ты же сама и назвала постельной. Или я что-то не понял? Или я чего-то не помню?

И тут мне стало так тоскливо, так тоскливо, что просто не передать. Ника опустила глаза и проблеяла что-то вроде:

— Ну, да, но…

Но? Но?!! Музыкант или извращенка? Боже, пусть это будут критические дни! Умоляю!

И тут на мои молитвы судьба ответила мне так, как я вообще не ожидал. Подъездная дверь распахнулась, и вошел музыкант.

И надо было видеть, какая это была сцена! Я, держащий в объятиях Нику, и он с перекошенным от изумления лицом, губы в ниточку, лягушачьи глаза прищурены, кулаки сжаты… Красота!

Жалко было только Нику. Она побледнела и как-то дернулась, освобождаясь от моих рук. Спасибо, что не отскочила в ужасе. Черт, как жаль, что он не пришел раньше, когда мы еще целовались! Я ухмыльнулся. Что я еще мог сделать?

— Э… Влад? А ты как здесь?... Ты же занят был…

Бедная Ника! И бедный я, если уж на то пошло! Она оправдывается перед ним. Не передо мной, а перед ним!

— Я освободился, — очень ровным голосом сказал музыкант.

— А я… мы с Таиром пиво пили, — пролепетала Ника, — знакомьтесь: это Таир, мой коллега, а это Влад, мой… друг…

Вот это прикольно! Это, а не брызжущая ядом Ли в курилке! Вот это просто анекдот!

Музыкант сощурил зенки еще сильнее и поглядел на меня. И я на него. Ну, фраер, давай поиграем!

— Привет, — и я протянул ему руку.

— Привет, — и он пожал ее. Жаль, жаль. Мог бы и устроить сцену. Я так на это рассчитывал!

Ника, все еще бледная и растерянная, попыталась нас развести:

— Ну, может, я тогда…

— Угостишь меня чаем? — спросил музыкант, не дав ей возможности соскочить.

— Да, горяченького и я бы попил, там холодина такая, — ой, как же стыдно перед Никой! И как же мне нравится морда музыканта!

Ника кивнула:

— Да, пойдемте пить чай!

И мы пошли. Я, пользуясь случаем, нырнул в раскрывшиеся двери лифта сразу за Никой и почти прижал ее к стене, вроде как давая место музыканту, а на самом деле просто демонстрируя ему всё. Но он не повелся и на этот раз — вошел и встал с каменной будкой. Лифт поехал.

В квартиру мы вошли в обратном порядке: Ника, за ней музыкант, а потом уж я. И он тут же продемонстрировал мне свое «всё»: скинул куртку и пошел вглубь квартиры. Я увидел, как он стащил с себя джемпер, бросил его на кресло, потом майку на ручку двери, потом часы на полочку шкафа… Сука!

Ника ушла мыть руки, а я тоже разделся и пошел в кухню. Включил чайник, достал чашки, разложил пакетики и заорал на всю квартиру:

— Ника! Тебе сахару как всегда?

Ника что-то пискнула из ванной, зато музыкант явился самолично, в одних штанах.

— А тебе сахар класть? — поинтересовался я негромко и приготовился к сцене.

— Две ложки. И лимон, — ухмыльнулся музыкант и распахнул холодильник.

В это время вышла Ника. Посмотрела на нас злобно и вдруг сама затеяла сцену:

— Я смотрю, вы нормально так освоились, да? Этому жарко, этот чаю возжелал. Может, я тогда лучше поеду к Ли? Или мы ее позовем и сыграем в дебчик*? Два на два? Девочки против мальчиков? А потом победители трахнут проигравших? Прикольно получается, чё!

Ух, как она может, если ее как следует достать! Музыкант спал с лица, да и я не светился больше самодовольством.

— Ну, чего вылупились? Пойдем уж тогда сразу в койку, повыясняем, у кого длиннее! Ладно, Каа, но ты-то, Птица! Какого хрена? Впрочем, почему это «ладно Каа»?! Каа свою ревность тоже может смело засунуть в задницу, собрать шмотки и привести себя в божеский вид, стриптизерша хренова! А ты, Агаларов, отвали от чашек, это бабушкин кузнецовский фарфор, и нехрен лапать его руками! Павлины, мать вашу! Мачо-мучачо!

О боже, теперь все решает секунда, и пожалуйста, пожалуйста, пусть я успею раньше!

— Извини, Никеша, я че-то, правда, загоняюсь. Прости! Увидимся на работе.

ЙЕССС! Я успел! Успел раньше него! Пусть он остается, в чем лично я сомневаюсь, пусть! А я поеду и останусь при своих позициях, так-то!

Я выскочил в прихожую, пытаясь перестать самодовольно ухмыляться. И услышал то, чего никак не хотел бы слышать: