Бриллиантовый пепел, или В моем конце мое начало

— Сами?

— Сама. Только отойдите.

— Нужно быстро…

— Да, я понимаю… Лиза!

Девочка торопливо приблизилась к ней и подала шприц. Врач обхватила мужскую руку цепким кольцом сильных пальцев.

— Мне? — не поверил Евгений Павлович. — Зачем?! Ей сделайте!

— Сейчас, сейчас, — забормотала женщина, выпуская жидкость из шприца ему под кожу. Смазала укол ваткой, смоченной в спирте, поискала взглядом мусорную корзину, не нашла и вернула пустой шприц медсестре. После чего взяла ладонь Евгения Павловича, накрыла ее двумя своими, заговорила негромко, с заученным сочувствием человека, делающего это не в первый раз.

— Обширное поражение, — разбирала Валька отдельные слова, — почти вся задняя часть стенки… практически отошла…

Евгений Павлович слушал монотонное бормотание врача, глядя на нее недоверчиво и нетерпеливо. Несколько раз оглянулся на тело жены и вдруг спросил:

— Вы хотите сказать, что Аля умерла?

— Она умерла, — ответила врач и отпустила его ладонь.

— Ерунда, — не поверил Евгений Павлович. — Она не могла умереть… сейчас… Проверьте!

— Я проверила, — ответила женщина.

Тетя Катя подошла к Стасе, безошибочно выбрав ее как самого здравомыслящего члена семьи и заговорила вполголоса, сухо и твердо, как обычно:

— Нужно забрать свидетельство о смерти. И договориться насчет машины. Будем из дома хоронить?

Стася ответила не сразу. К своему изумлению, Валька заметила, что глаза у нее красные. Не может быть!

— Наверное, из дома, — начала она, но договорить не успела. Евгений Павлович, словно очнувшись от сна, бросился назад, к узкой койке, на которой, вытянувшись, лежало тело жены, схватил ее за плечи и принялся трясти изо всех сил.

— Аля, вставай! Вставай немедленно! Слышишь? Не смей оставлять меня одного! Черт, мы почти справились! Вставай!

Голова Альбины Яковлевны безвольно болталась в воздухе, короткие волосы ощетинились на голове, как иглы дикообраза, а Евгений Павлович все тряс и тряс податливое послушное тело.

«Все еще податливое», — уточнила про себя Валька, содрогнувшись.

Федька, Екатерина Дмитриевна и Стася бросились оттаскивать его в сторону. Валька медленно съехала по стенке на пол, чувствуя, что еще немного — и ее стошнит. Услышав крики, в палату заглянула мама. Минуту она растерянно смотрела на родственников, потом ее лицо скривила болезненная судорога, и мама снова исчезла в коридоре. Бабушка отошла к окну и уставилась неподвижным взглядом в безрадостный серый день. Врач безучастно наблюдала за происходящим, ожидая, когда все закончится и она сможет заняться оформлением официальных бумаг. Медсестра вжалась в стену, не выпуская из судорожно сжатых пальцев пустой шприц.

Наконец Евгения Павловича оторвали от тела и оттащили в сторону. Он яростно сопротивлялся, время от времени громко вскрикивая:

— Аля! Ты слышишь меня! Аля!!

Валька перевела слепые от слез глаза на тело тетки, лежавшее на кровати. Слезы превращали реальность в мутное, размытое дождем стекло, и ей показалось, что тетя Аля шевельнулась.

Валька всхлипнула и вытерла глаза ладонью.

— Аля! Вставай немедленно!

«Я сейчас сойду с ума, — подумала Валька. — Если он не замолчит, я сойду с ума, сойду с ума, сойду с ума…»

— Он скоро успокоится? — с раздражением спросила у врача тетя Катя.

— Должен уже, — ответила женщина с усталым безразличием.

— Тогда почему?

— Сильное возбуждение, — вяло предположила врач. — Шок…

— Аля! Вставай, тебе говорят!! — снова выкрикнул Евгений Петрович с яростью.

И то, что произошло потом, оказалось страшнее любых сюрреалистических ужасов Дали. Альбина Яковлевна вдруг резко села на кровати, открыла глаза и обвела родственников испуганным взглядом.

— Что случилось? — спросила она совершенно внятным трезвым голосом.

Наступила тишина, в которой слышалось только хриплое рваное дыхание Евгения Павловича. Тихо ахнула тетя Катя и тут же прикрыла рот рукой.

— Женя, почему ты кричишь? — снова спросила Альбина Яковлевна.

— Ма-ма, — сказала девочка-медсестра очень ровным голосом, но почему-то по складам. Шприц с глухим стуком выпал из ее ослабевших пальцев и покатился по полу. Девочка попятилась к двери, не спуская безумных глаз с воскресшей. Нащупала дверную ручку, повернула ее и выскочила в коридор с тихим стоном.

— Аля!

Евгений Павлович бросился к ней. Упал на край узкой койки, крепко обхватил жену за плечи. Федька икнул, свалился в единственное кресло, стоявшее в палате, и оно издало короткий полузадушенный писк. У женщины-врача медленно отвалилась нижняя челюсть.

— Ну, и что это значит? — спросила ее тетя Катя таким тоном, словно была страшно недовольна.

— Господи! — прошептала та и вдруг испуганно перекрестилась. — Не может быть!

— Значит, у нас общая галлюцинация? — спросила Стаська злобно. — Одна на всех? Мы за ценой не постоим?

Подошла к матери и осторожно погладила ее по голове.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила она.

— Слабость какая-то, — ответила Альбина Яковлевна, мягко отстраняя мужа. — Я давно в больнице? Почему вы все здесь?

Родственники замялись, переглядываясь.

Что тут ответить? «Ничего страшного, дорогая, просто ты ненадолго умерла. Не волнуйся, Аля, всего на восемь минут, есть, о чем говорить! Вы знаете, я читала, что некоторые йоги могут останавливать сердце и не дышать почти целый час, представляете?»… Валька вдруг увидела тетю Алю, сидящей в позе лотоса и зажала рукой рот, сдерживая рвущийся наружу истерический смех.

Тут пришла в себя женщина-врач. Твердым шагом подошла к воскреснувшему трупу, согнала с койки посторонних и властно уложила Альбину Яковлевну на спину.

— Не вставайте! — велела она отрывисто.

— Не трогайте ее, — попытался вмешаться Евгений Павлович, но врач, устав деликатничать, выкрикнула коротко и бешено:

— Молчать! Всем молчать!

Достала из кармана металлический кругляш, надела наушники и принялась осторожно водить блестящим металлическим предметом по груди женщины. Бабушка оторвалась от окна и сделала несколько нетвердых шагов в сторону Альбины Яковлевны. Лицо и губы Евдокии Михайловны были совершенно белыми.

— Это невозможно, — твердо сказала врач, вынимая наушники и складывая прибор в карман халата. — Это просто невозможно.

— Что невозможно? — спросила Альбина Яковлевна, не отрывая голову от подушки. — Да что произошло? Господи, вы меня до инфаркта доведете!

И тут Валька начала тихо смеяться. Она понимала, что это не что иное, как истерика, как понимала и то, что не надо бы здесь такие номера откалывать. Поэтому кое-как поднялась на ноги и, не переставая смеяться, добралась до двери.

Вывалилась наружу и, уже не сдерживая себя, визгливо захохотала, всхлипывая через ровные правильные промежутки времени. А с другого конца коридора уже неслась ей навстречу команда врачей-реаниматоров в развевающихся белых халатах.

Все, происходившее потом, Валька воспринимала сквозь призму тупого усталого равнодушия. Медсестра, подскочившая к ней, дала ей хорошую, аккуратную пощечину (вот спасибо!) после которой Валька наконец перестала хохотать. Бригада врачей вытолкала наружу всех родственников, и они столпились в коридоре, выражая свое негодование всеми возможными способами. Тетя Катя звонила мужу, пребывавшему в командировке за рубежом, и громко обещала разобраться со всем этим безобразием. Что она имела в виду под «всем этим безобразием», было не очень понятно: то ли тети Алину смерть, то ли ее воскрешение.

Негодование Стаськи было беспредельным и совершенно четко выраженным. Какого черта она платит сто баксов в день за услуги врачей, не способных отличить обморок от летального исхода?!

И потом, в кабинете главного врача, она с ожесточением повторила этот довод.

Врач, немолодой человек с дипломатичными манерами, выставил перед собой ухоженные крупные руки, не то успокаивая клиентов, не то защищаясь от них.