Приходите за счастьем вчера (СИ)

- Катерина, ты не знаешь, что это и как это нужно обрабатывать…

- Да не нужно ничего обрабатывать. Попробуй. – Она кивнула, отобрав у него миску. – Срок годности нужный, эти консервы – просто что-то сладкое.

- Даже если еда, то, наверное, нужно взять ложку, а не руками лазить по банкам…

- Ой, ладно… – Она пожала плечами и в очередной раз обмакнула палец. – Как будто кроме нас кто-то позарится на неё, а ты знаешь, что я только что мыла руки. Ну, будешь?

Перехватив её запястье, Элайджа оглядел пальцы по которым стекала вязкая жидкость. Фруктами она не пахла, скорее уж чем-то сливочным вроде помадки.

- Буду. – Кет растерянно замерла, вопросительно разглядывая мужа, потом свой при свете фонарика прозрачно-розовый палец и ладошку, с которых он тщательно облизал «еду». Но Элайджа и сам не знал, почему сделал это. – Ты права, съедобно, только приторно.

За всё восхождение ему и в голову не пришло, что он благодаря ей здесь – слишком много нужно было увидеть и запомнить в этом месте, где он раньше никогда не бывал и вряд ли рассчитывал очутиться, слишком далеко от Англии теперь были его мысли и слишком сильно он отключился ото всех переживаний, чтобы думать о Катерине, как о чём-то большем, чем сопровождающем товарищем за исключением как по утрам, из-за чисто физиологической реакции или по ночам, когда жена прижималась к его боку, но и не более того. И Элайдже не хотелось менять это положение из-за ерунды, поэтому он предпочёл пожать плечами.

Внезапно брюнетка отдёрнула руку.

- Значит мы будем это есть, а из банки сделаем котелок, как ты и хотел. А я пока пойду к той жимолости, наберу миску. Думаю, вместе с этой белой штукой будет здорово… Ещё успеем порыбачить.

- Ну-ка, стоп. А кто будет обметать паутину, мыть стол и всё остальное? Я принесу тебе воду, займусь котелком, а ты берись за тряпку и приступай к домашнему труду. – Она замерла с раскрытым ртом. – У нас впервые за две недели возможность хорошо выспаться на ровном полу, и я не хочу упускать комфорт из-за каких-то ягод.

- Ты… гадкий.

- Зато ты не в меру милая.

- Я не считаю, что нам важна какая-то паутина, – склочно ответила Кет.

- А меня совсем не привлекает перспектива искать твою свежеобгрызенную тушку по медвежьим берлогам. – Он поднялся на верх, а Кет всё ещё стояла, обдумывая его слова. – Ты там долго? В конце концов, я цивилизованный человек и не заставляю тебя стирать мне носки за еду и вбитый гвоздь, как мог бы.

- Рабская жизнь, – ворча, Катерина схватила упавшую на верхнюю ступеньку тряпку.

- Я так и знал, что моё полное объяснений письмо никто не прочтёт.

Потерев глаза, Кет села. Сегодня они спали почти в райских условиях – доски пола были, конечно, жёсткими, но спальник смягчал, и никакие мелкие камешки и коряги не впивались в бока, не налетало порывов ледяного ветра с вершин Джугджура, а если положить голову на Элайджу, то и вовсе не хуже, чем на массажном матрасе в Мистик Фоллз. К тому же вечер прошёл в трудах, и к закату она так вымоталась, приводя в порядок хижинку, что не грех разоспаться. Поёжившись – в домике было тепло, печка работала, но спросонья бил озноб, – она осоловело смотрела на находящегося в прекрасном расположении духа Элайджу.

Когда всё ещё фыркая и вздрагивая от ледяной воды, которой умывалась, Катерина вернулась, то застала накрытый стол. Вяленое мясо, хлеб, чай, белая тянучка и… При виде большой миски полной серебристо-фиолетовых ягодок брюнетка восхищённо всплеснула руками.

- Жимолость? Так много? Где ты её взял?

- Нашёл на склоне, про который говорил Энтони. Садись, я буду тебя кормить.

Устроившись на сделанной им вчера лавке – длинной необструганной доске, положенной на две чурки она зачерпнула жимолость всей ладонью.

- Я хочу перебрать ягоды от листочков и засунуть в нижний подпол. Взять с собой. Ещё вымыть волосы. – Вопросительный взгляд. – Это можно?

- А почему, нет?

- Не знаю.

За последние пару дней что-то изменилось. Во-первых – это был прежний Элайджа, с которым можно было заниматься словоблудием, а не молчащий, когда из него тисками было не выжать и слова. Во-вторых, чувствуя его напряжение прошедшей ночью, она понимала, что он её хочет, и почему-то теперь Катерине это казалось страшно радостным открытием, хотя ещё несколько недель назад она испытывала почти сожаление о том, что все проблемы не мешают им испытывать влечение друг к другу. Было в этом желании близости что-то жестокое, и хотя она не умела отказать мужу в сексе, а точнее не умела отказать себе, но походные условия, когда занятия любовью были невозможны, стали настоящим избавлением. Теперь же – то ли природа брала своё, а скорее то, что Элайджа был здесь без своего рафинированного лоска и холодности, за которыми он умел спрятать любые мысли и желания, ей хотелось поговорить о будущем. Но изменилось ли что-то на самом деле? Может, это тоже из-за обещания? Кет одолевало любопытство и желание уверенности, и незнание как подступиться с расспросами.

В молчании, полностью уйдя в мысли, она поела и после принялась за ягоды.

Катерина склонилась над миской и, что-то мурлыча себе под нос, тщательно выбирала попавшие в ягоды листики. Левая щека у неё запачкалась в синий сок и руки тоже окрасились. На шею падали несколько выбившихся из пучка коротеньких кудряшек, прикрывали длинную царапину на шее – хлестнуло веткой, и один самый длинный через ключицу спускался в мокрую от пота ложбинку между грудями. В выражении лица без косметики, появилось что-то хитрое и любопытное, делавшее похожей на маленького лисёнка, и Элайджа вспомнил тот день в парке, когда увидел её впервые некрашеной и дал ей это прозвище. Хотя красива ли она была или простушка, умна ли, какой был характер – по большому счету для него это слишком давно не имело значения. Значение имело только то, что он не мыслил свою жизнь без постоянного присутствия в ней Катерины. И внезапно Элайджа понял, что Рейнолдс с Фелл не только отобрали корпорацию, они освободили его от себя самого. К дьяволу всё, у него есть свои интересы, которые только его и ничьи больше. Ему нравилось заботиться о Катерине, и о той давней девочке и этой иногда невыносимой, это было естественно и просто – он сам себе придумал, что это ненормально и ущемляет его желания, а на самом деле это лишь ущемляло интересы и желания семьи и его собственные тоже, потому что он не представлял себя вне этого круга. А теперь он очутился вне его. И не было у него никакой злобы на брата, Керолайн, только беспокойство за расправу в Колумбии. Он их по-прежнему любил со спокойным осознанием этого чувства, так же как и Катерину все эти годы, живя с ней в разлуке, только выпрыгнул из общего котла. Элайджа стоял в дверях, поглощённый своими мыслями, и брюнетка неуверенно произнесла.

- Если тебе не нравится и скучно со мной, мы можем вернуться.

- Мне нравится. Мне по большому счету всё естественно, понимаешь?

- Да. – Оставив ягоды в покое, она прищурилась, вглядываясь в его лицо. – Думаю, да, я знаю, о чем “большой счет”. Я сама пришла к тому же.

- Когда?

- После нашей первой ночи в “Фиалковом приюте”. Помнишь? После рождения Златки. – Кет сполоснула ладони.

- Почему именно тогда поняла?

- “Поняла”, наверное, не то слово, – кивком согласившись, Элайджа вновь замолчал и Катерина решилась: – Но тебя что-то тревожит сейчас. Что-то вроде комара.

- Бремя белого человека. – Элайджа сел на лавку и начал рассматривать узор досок. – Знаешь, Энтони мне вчера говорил о нём. Он имел в виду другое – что сюда прилетает много богатых бездельников, и в целом, им наплевать и на этот хребет, и на всё вокруг, а суть в том, чтобы потом рассказать в какой глуши они побывали. Что-то вроде похвастаться достижением. В то время как люди здесь тяжело трудятся, по-своему любят это место и хотели бы, чтобы им восхищались. А для меня здесь другое. Здесь я не владею миллионами, и не нужно думать, что с ними делать.

Кет помедлила.