Тихая ночь
Тихая ночь читать книгу онлайн
Мими рада любой весточке от мужа с фронта, но однажды письма перестают приходить… Отчаяние и одиночество толкают ее в объятия пленного француза Жерома, а ведь и его дома ждет жена. Точнее, ждала. Мари-Луиз, не в силах дальше жить соломенной вдовой, заводит роман с немецким офицером, на память о котором у нее остается… сын. Судьба приводит на родной порог Жерома, а вслед за ним и беременную Мими. Смогут ли супруги простить друг другу грехи, которые уже не скрыть?
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
— Тут не за что извиняться. — В голосе Виктора слышалась тревога. — Вот. Выпейте воды.
Мари-Луиз с благодарностью отпила из стакана и взяла предложенную сигарету. Успокаивающее действие никотина разлилось по телу.
— Порядок?
Она кивнула Виктору. Он откинулся на спинку стула и задумчиво посмотрел на нее.
— Полагаю, пистолеты и бомбы можно оставить другим, согласны? — Он улыбался. — Вам необязательно кого-то убивать, есть множество других способов нам помочь. Серьезно. Вам от этого легче?
Мари-Луиз закивала и шумно сглотнула.
— Хорошо. Тогда начнем.
13
Холодные весенние дожди, которые лили в конце апреля, отошли вместе с нарциссами, и с приближением мая скороспелое лето расстелило на полях первый травяной ковер, мерцавший в разводах пыльцы. Ставни распахнулись, и комнаты, которые зимой стояли сырыми и заплесневевшими, заливал солнечный свет. Город вывернулся наизнанку, высыпал на улицы, чтобы лучше впитывать тепло после долгого прозябания в сумраке. Старушки рассаживались в креслах по диагонали к улице и беззубо сплетничали о делах молодежи. Соседи, общение которых обычно ограничивалось вежливыми кивками, стояли, привалившись к дверным косякам, и обменивались историями, подставляя солнцу плечи, всего несколько недель назад сутулившиеся от пронзительных зимних ветров.
В укрытии прихожей и лестницы планировалась поездка в Париж. Дважды заговорщики слышали, как Мишель Анси приближается к дому со стороны черного хода, и, ни слова не говоря, поворачивались и расходились в разные стороны: та, что на лестнице — в спальню, тот, что на стуле — в гостиную. В этом было что-то ребяческое, и после они хихикали, точно сорванцы, которым удалось благополучно избежать наказания.
Париж был детской мечтой Мари-Луиз, заманчивой, но вместе с тем пугающей. Ей хотелось избавиться от провинциальности своего воспитания, но врожденная застенчивость мешала ухватиться за альтернативу. В предстоящем визите крылась такая же дихотомия. Мари-Луиз хотела окунуться с этим мужчиной в Париж своего воображения, но знала, что это может повлечь — нет, обязательно повлечет за собой другие открытия, которых она жаждала и одновременно страшилась. Ей всегда представлялось, что такие сомнения — удел несчастных в браке, что к измене приходят дорогой печали и неудовлетворенности. Она же не сомневалась, что счастлива с мужем — нисколько не сомневалась. Жером был удивительным мужчиной и проделал с ней путь от робкой невинности до обоюдного удовлетворения. Он бывал вспыльчивым и сердитым, но в балансовой ведомости, которую Мари-Луиз мысленно составляла, это не могло числиться наказуемым проступком. Так почему она оказалась в такой ситуации, почему смотрит на другого мужчину? Приходилось заключить, что причина только в нем самом. Абсолютно по-другому, но Адам тоже удивлял и притягивал ее, ценил и лелеял в ней лучшие женственные черты. В отличие от Жерома, он распространял вокруг себя ауру спокойствия, которая позволяла расслабиться, давала передышку от сложных мыслительных процессов, так часто изнурявших Мари-Луиз. Дух состязания был в нем не настолько силен, как в Жероме — Адам не хуже и не лучше, он просто другой. Именно эта неспособность установить между двумя мужчинами качественный разрыв так волновала Мари-Луиз: подобный разрыв мог бы оправдать ее терзания и фантазии. Напрашивался вывод, что она любит обоих, и каждого — за его достоинства, но такая дедукция не смягчала чувства вины, от которого она ворочалась в короткие ночные часы.
Вопреки душевному конфликту Мари-Луиз скоро оказалась в поезде, который шел на юг, в Париж. В окно вагона, широко открытое из-за ранней жары, залетали хлопья золы и запах паровичного угля. Дверь в коридор приоткрыли, позволяя разгуливать сквозняку.
Два немецких солдата стояли снаружи, курили и тайком поглядывали на Мари-Луиз. Напротив сидела женщина с ребенком. Разговор зашел в тупик, и они смотрели в окно на проплывающие мимо низины Северной Франции, которые время от времени скрывал завиток дыма от пыхтящего локомотива.
В древнем вагоне, какие выпускали еще на стыке веков, была какая-то раздражающая затхлость, но в то же время он навевал воспоминания о детских путешествиях в Онфлер, к бабушке, в доме у которой были плотно закрыты окна, пахло кожей и старостью.
Мари-Луиз позволила себе помечтать. Она представила кафе на Монмартре с видом на мансардные крыши, засаженные колпаками дымовых труб, и виднеющуюся вдалеке Эйфелеву башню. Мари-Луиз мечтала черно-белыми кадрами современных фильмов с подсветкой и масляной текстурой павильонных декораций, из которых складывалось ее представление о Париже, так часто возносимом на пьедестал, но недосягаемом. Воображение рисовало отель с изощренно-элегантной обстановкой. Там был Адам. Он ласково касался ее лица, целовал ее. Мари-Луиз представила его мужской запах, прикосновение его грубоватой кожи к своим щекам и давление его тела.
Прилив желания рывком вернул ее к реальности, и Мари-Луиз виновато огляделась вокруг, уверенная в том, что ее возбуждение приковало к ней все взгляды. Ребенок по-прежнему спал, мать почти уснула, прикрыв отяжелевшие веки и кивая в такт колесам. Немцы засели за карточную игру.
Мари-Луиз снова провалилась в царство воображения, признавшись себе, что хочет Адама и не только примет его ухаживания, но и ждет их с таким нетерпением, что самой не верится. Она опять отдалась фантазиям, играя с эротическими нитями, возникавшими и таявшими по мере того, как сознание и подсознание мерялись силами, создавая образы, от которых становилось тяжело дышать, сердце бешено колотилось и приходилось виновато оглядываться по сторонам в страхе разоблачения. Женщина напротив продолжала кивать, пребывая в лимбе между сном и бодрствованием, а солдаты все курили с характерным для их профессии скучающим видом.
По-видимому, мечтания не прошли бесследно, потому что Адам заметил в Мари-Луиз некую перемену, когда встретил ее у турникета на вокзале Гар-дю-Нор. Он поцеловал ее в обе щеки, и его запах и кожа оказались такими, как она и представляла, возродив к жизни осколки фантазий и тревожную чувственность. Адам забрал у Мари-Луиз чемодан, она взяла его под локоть, и они зашагали по главному вестибюлю.
Мари-Луиз устало опиралась на руку лейтенанта, и ее грудь четко вырисовывалась на фоне его бицепса. Они ничего не говорили, но оба понимали, что это свидание таит в себе нечто такое, чего не было в Руане.
Они вышли на улицу, и Париж поглотил их. Как и при первом знакомстве с немецкой формой, зеленые и коричневые цвета поразили Мари-Луиз после монохромных картинок, которые рисовало ее воображение. А еще запах. Нехватка топлива, наступившая в военное время, вернула на улицы лошадей, а вместе с ними — запах конского пота и навоза. От красивых железных раковин общественных писсуаров несло старой мочой, а от водосточных труб доносился еще более неприятный запах. Знакомый аромат табачного дыма перемешивался с пьянящими духами, шлейфом вившимися за элегантными дамами, собачки которых тоже вносили лепту в «обонятельный коктейль».
Мари-Луиз и Адам немного посидели в людном кафе, которое развернулось на тротуаре, упираясь боками в бульвар, и понаблюдали за столичной жизнью. Немецкая форма давила численным превосходством, некоторые офицеры гуляли с гордыми женами, но большинство группками по два-три человека расслаблялись, наслаждаясь победой. Местные игнорировали их. Одна женщина прошла мимо офицера, который склонился перед ней в попытке проявить галантность, так, как будто его не существовало. Адам, изображая француза, поступал так же, но один раз чуть не выдал себя: поднялся на ноги и собирался отдать честь старшему по званию, но вовремя остановился.
Велосипедное такси доставило их к саду Тюильри, и, подобно бесчисленному количеству туристов до них, они зашагали под ручку вдоль набережной Сены к острову Сите[92]. Широкие бульвары уступили место средневековому Парижу, его старинным изогнутым улочкам, более прохладным в вечерней тени и сравнительно безлюдным.