Инкогнито (СИ)

Весна была совсем близко. Таяли последние дни февраля, а он… так и не сумел ничего решить. После аварии все стало еще сложнее. Хорошо, что хотя  бы удалось обойтись без больницы.

Мужчина поправил стягивающую ребра повязку. Боль в груди после ушиба постепенно стихала, но столь необходимый для позвоночника постельный режим оказался невозможным: в горизонтальном положении почти не получалось спокойно дышать: каждый вздох давался с трудом. Сидя или при ходьбе становилось легче, а спина напрягалась сильнее, и этот замкнутый круг лишал остатков сил. Да и без машины добраться куда-либо было проблематично.

Никак не получалось забыть жуткий грохот и собственный страх, накативший сразу, стоило лишь осознать случившееся.

Он выбрался наружу, оторопело рассматривая покореженную груду металла. Это и машиной-то язык не поворачивался назвать. Ему везло прежде: никогда не приходилось бывать в авариях, и потому открывшееся глазам зрелище не укладывалось в привычные представления о жизни. Только что все еще было надежно и прочно, и вдруг в один миг разлетелось на мелкие кусочки.

Мужчина повел плечами, прислушиваясь к ощущениям в собственном теле. Неприятно ныло в груди, в месте, которым он приложился  к рулевому колесу во время столкновения, но острой боли, помимо той, что терзала позвоночник, вроде бы не было. Его не зацепило. Однако то, что осталось… нет, не от машины – от жизни… Туда даже смотреть было страшно. Рухлядь. Исковерканная судьба и ладно бы только его. В ушах все еще звенел голос бывшей жены.

«Что же ты наделала, дурочка…»

Ник, примчавшийся по его звонку почти одновременно с полицией, переводил ошалевший взгляд с машины на самого мужчину, с трудом сдерживая эмоции. Тронул его за локоть.

–  Ты как? Что болит?

Такой же вопрос только что задавал сотрудник ДПС, сейчас занятый составлением протокола.   Боль в груди стала сильнее, но все же была вполне сносной. Уж точно меньшей, чем в районе поясницы, где жжение сделалось почти невыносимым.

– Все нормально…

Он повторял эти слова, как мантру,  изо всех сил стараясь в них поверить: и тогда, когда даже без консультации специалиста понял, что восстановить автомобиль не удастся; и, глядя, как исчезает собственное тело под толщей медицинской повязки, стянувшей грудь; и осознавая все, что произошло: глупую, детскую выходку женщины, стоившую жизни … ребенку, которого он так и не успел полюбить. Надеялся на благополучный исход даже два дня спустя, когда был оглушен  оторопелым шепотом друга, сообщившим о продаже генерального пакета акций. Отец решил идти до конца, и это известие было слишком похоже на столкновение с бетонной плитой. Неожиданно, непонятно и … очень больно. Намного больнее, чем ощущения в измученном теле, но не из-за потери состояния – из-за того, что не находилось мужества хотя бы позвонить. Он запретил другу кому-либо рассказывать об аварии, для встречи с отцом не мог найти оснований, а появляться перед Ариной в таком виде не хотел. Только ее жалости ему не хватало!

«Потерпи еще немного, девочка. Подожди. И прости меня».

Услышать неозвученные слова она не могла, а думать о том, какие мысли могут прийти ей в голову, не хотелось. Но не заслужила Женя того, чтобы терпеть его рядом сейчас вот такого: обессиленного, измученного болью и сомнениями и почти нищего. Голова осталась на месте и совсем не пострадала при аварии, так что он непременно найдет выход… Вот только не было бы слишком поздно…

Звонок друга прервал невеселые размышления.

– Все готово. Только знал бы ты, как сильно мне это не нравится. Ты не за то взялся. Совершенно не за то.

Представить недовольное лицо друга было нетрудно и на расстоянии, но впервые за последние дни мужчина улыбнулся.

«Тебе и не должно это нравиться. И даже мне не должно. Главное, чтобы ЕЙ понравилось. Все остальное сейчас не имеет значения».

– Ник, у меня к тебе будет еще одна просьба. Отвезешь завтра документы по адресу, который я сейчас сброшу. И… цветы.

Собеседник хмыкнул.

– Может, лучше нанять курьера? Вряд ли я смогу мило улыбаться, зная, какую дурость ты совершаешь.

Ему неожиданно стало смешно.  До кома в горле. До странной пелены, затуманившей глаза. Если бы он был так же глуп раньше, скольких бы ошибок удалось избежать?

Глава 26

Я тебе подарю три заветных кольца,

Три заветных желанья для нас загадаю,

Потому что разлуке не видно конца…

Потому что как жить без тебя я не знаю.

Будет первое золотом солнца гореть,

Греть ладошку и в синее небо проситься,

И не надо его ни хранить, ни жалеть –

В нём грустит и о воле мечтает синица!

Ты на пальце его повернуть не забудь,

Брось на снег и три раза скажи:  я летаю!

Станешь птицей, и вот, может быть, где-нибудь

Ты увидишь, как я без тебя пропадаю.

А второму хрустальным в ладошке звенеть,

Серебром, от луны отражаясь, искриться,

Его тоже попробуй на пальчик надеть –

И любви моей запах услышит волчица!

И не тропка ко мне поведёт тебя – нить,

По лесам и полям, за рассветной звездою,

Прямо к дому, где мне без тебя больно жить…

Ты царапнешься в дверь –  и я двери открою.

Всё, что прожито раньше – не помни, не верь!

Что бы вслед тебе подло молва ни шептала,

Слышишь: сердце скулит, словно раненый зверь?

Без тебя ему всё и ни в радость, и мало.

Будет третье кольцо – без тоски и разлук

Нашу вечность запомним с тобой поминутно.

В обручальном кольце моих сомкнутых рук

Навсегда тебе станет тепло и уютно.

Сказоч-Ник

Юлька засобиралась домой одновременно с Аркадием. Как-то сразу вспомнила о делах, которые остались невыполненными, о необходимости назавтра проснуться пораньше, стоило лишь мужчине упомянуть о необходимости уходить. И засветилась от счастья, даже не скрывая этого, когда он предложил подвезти.

Арина провожала их, с трудом сдерживая улыбку. Видеть собственного начальника, пусть и бывшего, таким непривычно оживленным, было приятно. А подругу с затаенной в глазах сладкой мечтой – еще больше. Уже одно это – плюс от ее прошлой работы. Если два одиноких человека сумеют найти и понять друг друга, она тоже будет счастлива. Несмотря ни на что.

Оставшись одна и уложив дочку, женщина подошла к окну, рассматривая засыпающий город сквозь тонкие занавеси. Специально не стала их раздвигать, чтобы осталась эта, пусть и  почти призрачная защита, от окружающего мира. Ее все равно никто не мог рассмотреть снаружи, но так казалось спокойней. Собственная квартира не была той желанной крепостью, но как-то оберегала. Зачем вот только? Для чего и от кого Арина пряталась?

Прошлое давно осталось в прошлом. Да, болезненном, горьком, со слезами и обидами. Но – прошлом. А она отчего-то там задержалась. Утонула в воспоминаниях, которые стали частью повседневной жизни. Пропитали ее естество и отравили настоящее.