Тридцать ночей (ЛП)

— Вернись, Элиза, — голос моей матери взывал ко мне.

Как по сигналу, снежная буря превратилась в аэропорт Портленда. Я была обнажена и находилась в PDX³⁴. Одна. Не было Айдена. Ни Хавьера, ни Реаган. Заканчивается посадка на рейс 602 до Хитроу, Лондон. Рейс 602. Пассажир Элиза Сноу... Элиза Сноу... Бесплотная рука сжала мою руку ещё сильнее и потянула меня к выходу.

Дёрнувшись, я проснулась, хватая ртом воздух. Я никого не обнаружила. Моё имя резонировало во мне. Элиза, Элиза. Глаза цвета сапфира встретились с моим взглядом, как только окружающий меня мир начал приобретать чёткие очертания.

— Элиза? Элиза! Всё в порядке. Посмотри на меня, — голос Айдена был взволнованным, его руки находились близ моего лица, как будто он не был уверен, должен ли прикасаться ко мне.

От увиденного образа воздух нашёл свой путь в мои лёгкие. Он ворвался быстрыми и прерывистыми рывками, и сверкающий лоск из капелек пота покрыл мой лоб. Я не двигалась ни на дюйм, но дрожала даже моя кожа.

— Элиза, ты здесь. Ты в безопасности, — Айден произносил слова методично, словно проводил меня через испытания по использованию спасательного оборудования. — Дыши. Дыши.

Я подчинилась, втягивая в себя глубокий вдох и вдыхая аромат сандала и корицы. Это успокоило моё горло, в этот же момент мои лёгкие начали восстанавливать свою работу.

— Вот, отлично. Хорошая девочка, — Айден улыбнулся, и его пальцы слегка скользнули по моей щеке.

Я моргнула, дабы избавиться от призрака посиневшей руки моей мамы, и сосредоточила всё своё внимание на нём. Выпрямившись, он сидел на кровати, рядом со мной. Его взор был бдительным, плечи напряжены, спина несгибаема ровная, как будто он приготовился к сражению. Свет в спальне всё ещё был включён. Перьевая ручка всё также лежала в изножье кровати. Ничего не изменилось. За исключением меня самой.

— Лучше? — спросил он.

Я кивнула, внезапно смутившись. Мне захотелось забраться в вытяжной шкаф и просидеть там, как минимум, до тринадцатого июня. Но так как из-за этого я не смогу видеться с Айденом, я выдавила из себя улыбку.

— Я в порядке, не волнуйся. Извини, что разбудила тебя.

— Нет, не разбудила, — он обхватил руками моё лицо. — Ты уверена, что ты в порядке? Не хочешь воды? Поесть?

— Нет, я в порядке. Это всего лишь плохой сон, вот и всё, — я накрыла его руки своими ладонями.

Он наклонился и стал прокладывать дорожку из поцелуев по моей щеке до уголка рта, снова и снова, снова и снова. Нежно, подобно касанию перьевой ручки, как будто всё остальное может напугать меня.

— Хочешь поговорить об этом?

— На самом деле нет, — ответила я немного погодя, сосредоточившись лишь на его губах.

Разговоры о сне могут полностью нарушить договорённость об установленном эмбарго и уничтожить оставшиеся минуты этой сказки.

— Что такое шесть-ноль-два? — спросил он, его губы всё ещё оставались на моей коже.

Ох, проклятье! Я говорила во сне? Обычно я не говорю во сне. Реаган говорила, что в большинстве случаев я лишь хныкаю. Ну, как минимум это отчасти объяснимо.

— Число Авогадро³⁵. Любимая константа моего папы. Видимо мой мозг позаимствовал его для сна.

Его брови сошлись вместе, нахмурившись, и я смогла рассмотреть битву в его глазах: спрашивать, не спрашивать, эмбарго? В итоге, он кивнул, но больше давить на меня не стал. Возможно, он также хотел, чтобы эмбарго продлилось ещё немного дольше.

— А почему ты не спал так поздно? — сменила я тему разговора. — Не мог оторваться от наблюдения за тем, как я пускаю слюни?

Красивая, асимметричная улыбка приподняла его губы, и ямочка сформировалась на его щеке.

— Что-то типа того.

— Не хочешь лечь поспать? Должно быть уже поздно.

Я посмотрела на ночь, вступившую в свои права за стеклянной стеной, задаваясь вопросом какой был час. Это самый худший из возможных для меня вопросов. Сколько часов у нас осталось? Как я смогу уйти после этого?

— Нет. Если только ты не хочешь. Я не очень хороший соня, — он пожал плечами.

Но я знала о бессонных ночах слишком много. Ночи, когда кошмар твоих снов так же ужасен, как и реальность. Эта ночь была не такой, как те ночи. И я тратила её на кошмары, которые могут заставить Фрейда выйти на пенсию раньше, вместо того, чтобы смотреть на Айдена с вожделением.

Я быстро передвинулась ближе к нему на кровати. Он обвил меня руками.

— Итак, если ты не хочешь спать, чем ты хочешь заняться? — спросила я, целуя уголок его рта.

Несколько секунд он пристально смотрел на меня, но не набрасывался. Возможно, поступать так с женщиной, которая только что пережила ночной кошмар, противоречило его морали.

— Я бы хотел, чтобы ты рассказала мне что-нибудь, что не попадает под эмбарго.

— Что ты хочешь знать?

— Всё.

Он играл с моими волосами, предоставляя мне время на размышление. Он едва дышал, вероятно, боясь давить на меня.

В тишине, которая поглотила нас, у меня появилось внезапное желание оставить что-то позади — здесь, с ним. Не на его кровати, не в стенах его дома или даже не на его коже. Нечто глубже, в таком месте, которое только он знает. Желание становилось принуждением. Оно с силой билось о мою грудную клетку с настоятельностью того, кто был привязан к электрическому стулу.

— Ты готов к полуночной прогулке? — спросила я.

Его брови изогнулись. Видимо он ожидал долгую историю или, учитывая мой послужной список, битву за информацию.

— Куда?

— Есть место, куда я обычно хожу одна. Оно закрыто сейчас, но мы всё равно сможем попасть внутрь. Я бы хотела показать тебе его, — сказал я, ошеломленная и сбитая с толку своим собственным решением.

Этот прекрасный незнакомец казался более правильным, правильней Хавьера и Реаган, гораздо правильней, чем любой, кого я встретила здесь.

Айден улыбнулся.

— Было бы честью для меня.

Маленький уголёк в самом сердце моей груди накалялся и пульсировал, пока остальная часть меня затаилась от того, что я собиралась сделать. Это было начало мучительного конца. Но я буду беспокоиться по этому поводу завтра. И возможно это был способ разделить с ним нечто, что имеет отношение и ко мне тоже.

— Пошли, — сказала я, выбираясь из кровати.

Он же сделал совсем противоположное. Он откинулся назад на кровать, упёршись на свои локти, его глаза путешествовали по мне. Я прикрыла свою грудь и позорно убежала в другой конец роскошной спальни, где на полу кучкой лежало мое платье. Он жизнерадостно рассмеялся беззаботным смехом, который расколол ночь. Это было освобождением, подобно звуку водопада.

— Элиза, я запомнил на всю свою жизнь то, что ты сейчас пытаешься прикрыть. Поэтому ты с таким же успехом можешь позволить мне насладиться представлением.

Он прав, идиотка. Он всё это уже видел. Всё же, я схватила своё платье и прижала его к груди, покраснев с головы до пят. Он откинул с себя покрывало, встал с кровати и не спеша пошёл в мою сторону, на нём не было ничего, кроме совершенной безупречной кожи. Я понимала, что он шёл своим привычным шагом, но для меня это было как в замедленной съёмке. Я была абсолютно уверена, что ангелы пели на небесах.

— Пытаешься коё-что запомнить для себя, Элиза?

— Не совсем. Просто осознаю, что память не воздает по заслугам действительности.

Он улыбнулся, но на этот раз ямочка на щеке не появилась.

— Зависит от памяти, — сказал он так тихо, что я не была уверена, расслышала ли я его правильно.

Он потянулся ко мне, накрыл ладонями мои руки и выдернул платье из моих пальцев. Его глаза начали исследовать меня, начиная с корней волос и заканчивая подогнутыми пальчиками ног. Он наклонился ко мне, поднеся рот к моему уху:

— Не прячься от меня, — его дыхание послало огненный поток по моей коже. Но как только моё дыхание ускорилось, он отошел: — Заманчиво, однако, я не хочу, чтобы тебе было больно. Тебе потребуется позировать ещё завтра, — он подмигнул и, тут же без каких-либо колебаний, к нему вернулся юмор.