Сладкий перец, горький мед

Патыч покраснел, как интеллигентная девушка, застигнутая врасплох с указательным пальцем в носу. Как она угадала? Ну как?! Ведь он так хорошо все продумал, так тщательно подготовился… Ответить не смог, только еле заметно кивнул поникшей головой.

— Ой, как интересно, — совсем развеселилась Таня. — Расскажи!

А у Лешки пропало всякое желание делиться с ней планами на будущее. Рухнула последняя надежда заполучить Таньку в жены. Нет, совсем она не испугалась его угрозы, и веселье ее вполне искреннее, не похожее на актерскую игру.

Таня, наконец, заметила, как раздуваются в гневе ноздри гостя, поняла всю бестактность своего веселья. Подсела к Лешке, погладила по плечу:

— Я тебя обидела? Прости, Лёш, я не хотела. Прости, а?

Лешка вдруг дернулся, сгреб ее в охапку, и принялся осыпать поцелуями. Таня не сопротивлялась. Напротив, она стала вдруг такая податливая, так горячо отвечала на его ласки. Да и как можно было остаться холодной рядом с Патычем? Ведь только он мог распалить ее чувства, заставить дрожать все тело… После неумелых, почти царапающих ласк Дрибницы Лешкины прикосновения казались подарком небес, были нежны и приятны, словно дуновение морского бриза в невыносимо жаркий полдень. Никто никогда не ласкал Таню так, как ласкал ее Патыч. И никогда еще Патыч не был с нею так нежен, как сегодня…

Таня, пресыщенная платонической любовью и грубыми, неумелыми нежностями Дрибницы, изголодавшаяся по чему-то неведомому, но такому желанному, под ловкими Лёшкиными прикосновениями забыла обо всем на свете. Теплая волна окутала ее тело, постепенно концентрируясь горячим шаром внизу живота. В то же время этот горячий шар стал похож на леденящее мятное мороженое. Чувства смешались, уже нельзя было понять — где горячо, где холодно, и отчего ее била крупная дрожь Таня тоже не понимала. Она удивлялась, почему не убирает по привычке Лёшкины шаловливые ручки из прорехи между пуговицами домашнего халатика, почему вдруг так выгнулось ее уже обнаженное тело навстречу его рукам. Теряя остатки самоконтроля, прошептала лишь:

— Не здесь, идем в мою комнату…

Не помня себя от уже не чаянного счастья, Алексей подхватил на руки почти бессознательную ношу и перенес в маленькую комнатку, бережно уложил на кровать. Таня по-прежнему не сопротивлялась, отдав себя в руки победителя. Она дрожала, с готовностью выгибалась навстречу движениям опытных Лешкиных рук, тихо постанывала, наслаждаясь умелыми, легкими, почти воздушными, но почему-то так глубоко проникающими ласками. Ей было так хорошо сейчас, что она не могла даже сравнивать прелесть Лешкиных прикосновений с омерзительными поцелуями Дрибницы. Душа ее была сейчас далеко. Может быть, она спала, а может, унеслась за тридевять земель, наслаждаясь где-нибудь в раю местными красотами. Зато тело получало удовольствие совершенно иного рода. Конечно, Таня давно привыкла к Лешкиным ласкам, но никогда еще она не позволяла зайти им так далеко. Самое странное, что сейчас ей совсем не хотелось остановить его, прекратить его победный поход по ее телу. Нет. Пусть делает все, что захочет. Пусть преступит ту черту, за которую она намерена была не пускать кого бы то ни было до свадьбы. Ах, какие глупости! Кому это надо в наше время? Зачем лишать себя удовольствия? Ведь это так приятно! Не останавливайся, Лёшик, ласкай меня еще, еще, еще!

Острая резкая боль прервала вдруг чувственный полет и Лешка задвигался ритмично, вдавливая что-то большое и горячее в израненное Танино лоно. Таня вскрикнула, вознамерившись было вытолкнуть из себя чужеродное тело, причинившее боль, но Патыч не позволил этого сделать, сковав ее движения своим телом. Закрыл готовый вновь вскрикнуть от боли рот поцелуем, вложив в него всю любовь и нежность, на которые был способен. Не произнеся ни звука, одними только движениями сказал: "Потерпи, милая, сейчас боль пройдет". И Таня поняла, и поверила, и постаралась расслабиться — и, о чудо! — боль действительно почти ушла. По крайней мере, она перестала быть только болью. Откуда-то возникло удовольствие оттого, что нечто большое и горячее ходит в ней туда-сюда, иногда сбиваясь с ритма и ударяя немножко в сторону, и Таня сначала охала от боли, и ее вскрик тут же переходил в сладкий стон от наслаждения неожиданным ходом, дарящим, оказывается, восхитительную радость любви физической. Это длилось сказочно долго, и так чарующе приятно и вкусно было странное смешение боли и удовольствия, и уже не хотелось выталкивать из себя это удивительное "нечто", а хотелось, напротив, задержать его в себе подольше, и Таня старалась поймать, вернуть в себя ускользающего Лешку. Нега стала разливаться по ее телу. А Патыч вдруг ускорил ритм, вбиваясь в нее до предела, зачастил, вжался в нее, словно пытаясь срастись с любимой раз и навсегда, и горяче-ледяной шар в самом низу живота лопнул миллионом разноцветных брызг, и ярким светом озарилось все вокруг, и неожиданно запели птицы, словно за окном весна…

— Родная моя, родная, любимая, — Лешка все целовал и целовал свое неожиданное сокровище, все еще не веря свалившемуся на него счастью. — Девочка моя, солнышко мое… Спасибо, спасибо, маленькая!

Таня попыталась встать, но двигаться было довольно болезненно. Патыч взял ее на руки и отнес в ванную, хотел было помочь ей привести себя в порядок, но та вдруг засмущалась и выставила кавалера за дверь. Вернулась через несколько минут посвежевшая, завернутая в полотенце, уселась к Лешке на колени и поцеловала. Тот в ответ взорвался целой бурей нежности, сорвал полотенце и стал собирать губами многочисленные мелкие капельки воды с хрустального Таниного тела. До определенного момента она не сопротивлялась, но когда его рука скользнула меж ее ног и пальчики стали ненавязчиво прокладывать путь внутрь, Таня ласково, но настойчиво отклонила приглашение к игре:

— Нет, Лёша, на сегодня хватит. У меня и так все болит. Лучше пожалей меня.

И Лёшка жалел. Он жалел каждый пальчик, каждую веснушку на прекрасном ее теле, каждую родинку. И вновь Таня трепетала в его умелых руках, содрогаясь от желания, и Патыч снова готов был к бою, уверенный, что теперь-то уж она не устоит, теперь она обязательно позволит ему еще раз насладиться такой долгожданной победой, а может, и не раз еще, ведь ей явно понравилось все, что он вытворял с нею. Наконец-то, наконец! Не напрасны были его страдания, не зря он ждал, когда же она поверит в его любовь и отзовется на недвусмысленный призыв. Получилось! У него все получилось! Она испугалась, что может потерять его, а значит, она его любит!

— Девочка моя, девочка…

Отрезвление пришло быстро:

— Хватит, Леша, хватит. Перестань, — Таня почти ласково вырвалась из его объятий. — На сегодня достаточно. Это было здорово, но продолжения не будет, — и, подумав, после небольшой паузы добавила: — По крайней мере, сегодня.

Патыч опешил:

— Что значит "продолжения не будет"?

— Я еще сказала "сегодня".

— Нет, ты сказала: "по крайней мере сегодня". Что это значит?

Таня улыбнулась миролюбиво:

— А то и значит, что сегодня продолжения не будет. Мне для первого раза и этого достаточно. Это было довольно забавно, но к этому надо привыкнуть.

Патыч снова полез целоваться:

— Бедненькая моя, тебе было больно? Ласточка моя, девочка моя…

Таня уже не так ласково оторвала от себя его руки:

— Хватит, я сказала! Перестань!

Алексей с готовностью покорился:

— Хорошо, хорошо. Прости. Больше не буду. Сегодня. Ну а потом же можно будет? — с собачьей преданностью заглянул в глаза.

Таня загадочно улыбнулась:

— Ну, потом, когда-нибудь… наверное можно.

Лешка возразил:

— Ну нет, "когда-нибудь" — слишком растяжимое понятие. Я требую определенности. Например, меня устроило бы вот такое толкование этого слова — после подачи заявления в загс, а? Вообще-то я готов и раньше, но на официальной регистрации наших отношений настаиваю. Причем в ближайшее время. Ты у меня человечек крайне ненадежный, у тебя семь пятниц на неделе, поэтому будет лучше, если мы сделаем это немедленно, завтра же.