Танец Опиума (СИ)

Сакуру теперь уже ничего не сдерживало, и она орала во всю глотку что-то нечленораздельное, казалось, на совершенно другом языке. Итачи с предельным спокойствием терпел эту истерику и великодушно позволял себя бить даже ногами. Хотя такая вольность для обычных смертных означала немедленную казнь. Девушка как-то странно влияла на Учиху, заставляя его мириться с подобным неуважением.

Когда силы девушки заметно поубавилось, Итачи молча схватил кисти её рук и потянул легкую, словно перышко, барышню на себя. Сакура вырывалась и орала дуром. Казалось, вот-вот и она сорвет голос.

— Не надорвись от перенапряжения, — отметил Итачи, открыв дверцу машины и выскочив из неё, ухитрившись вытащить за собой и упирающуюся девицу.

Комментарий парня только подлил масла в огонь. Сакура попыталась высвободить свои кисти из мертвой хватки Учихи, но всё тщетно. В лесу было темно и страшно. Часы перевалили за полночь. Всё спало мирным размеренным сном, но только крикливая девушка решила внести что-то новое в ночной покой. Единственным источником света служили фары машины.

Сакура чувствовала босыми ногами грязь и слякоть. Видимо, недавно прошёл дождь.

— Отпусти! — вырывалась она. — Немедленно! Итачи, отпусти меня! Отпусти!

— Чего ты орешь-то? — с неким укором проговорил парень, поднимая её над землей, точно маленького ребенка. — Я тебя не насилую, не пытаю и не ругаюсь. Чего тебе надобно-то еще?

— Свободы, — сказала, как отрезала, девушка. — Вы оба уже порядком достали меня! Все мои проблемы только из-за вас!

— Твои слова мало что изменят, — спокойно парировал Итачи, закатив глаза. — Я считаю, что тебе безопаснее находится у нас, нежели разгуливать на твоей излюбленной свободе. К тому же, дурнушка, ты у меня в долгу. Если бы не я, то твои косточки были бы зарыты где-нибудь в лесу. Так возьми себя в руки и отработай свой должок. Я больше ничего у тебя не прошу.

— Это из-за Саске я оказалась в ту ночь в машине тех проклятых насильников! — плюнула Сакура.

— Мне плевать на то, что делает мой брат. Я помог тебе, теперь твоя очередь помогать мне.

— Тогда какого хрена мои вещи в вашем гребанном доме?! — вспылила снова девушка, срываясь на крик. — Отработать должок? Запросто! Но решать за меня, где я буду жить, и как это буду делать — не ваше дело!

Итачи с каким-то неподдельным любопытством смотрел на юную девушку и никак не мог надивиться этим свободолюбием и свободомыслием. Такие четкие приоритеты в столь раннем возрасте — нонсенс. Обыкновенно, такие, как она, до последнего не могут определиться, чего именно желает их душенька, никогда не упускают возможности пожить в богатстве и роскоши. А чего хочет эта? Свободы… Свобода, которая для Итачи была всего лишь непонятным словом.

Учиха опустил разъяренную барышню и с той же невозмутимостью наклонился к ней. Девушка ожидала всего — удара, насилия или грубые слова, но только не этого… Итачи из хладнокровной и бездушной греческой статуи превратился в мгновение ока в беззащитного ребенка, требующего тепла и ласки. В его стеклянных глазах появилась не свойственная ему мягкость, как и в ту последнюю их ночь…

Итачи обнял Сакуру, прижав ту к своей крепкой груди. Весь гнев, который мощными волнами вырывался из сердца девушки, вдруг исчез. Ей позволили увидеть слабость еще одного сильного человека. Притом в этом случае слабость обволакивала толстая корка льда, которую не растопить никакими силами. Харуно уткнулась в плечо Учихи и успокоилась. На душе стало легче. Кошки больше не скребли.

— Твой брат на волоске от смерти, а тебе хоть бы хны… — тихо промычала девушка. — Неужели ты его совсем не любишь? Неужели и правда относишься к нему, как к глупому ребенку?

Этот вопрос сбил Учиху с толку. Только что Харуно кричала одно, а теперь задает вопросы, никак не относящиеся к делу.

«Удивительная девушка», — подумалось ему.

Итачи отстранился и молча пошел к машине. Девушка, как ни странно, без слов направилась за ним. Добровольно. Её уже никто не принуждал…

***

Сакура стояла перед зеркалом и разглядывала своё нескладное тело. Кое-где царапины и гематомы от пережитой аварии, но ничего серьезного. И вправду: словно в рубашке родилась…

Она понятия не имела, как очутилась в этом доме. В той же комнате, где и в прошлый раз. Одна, наедине со своими мыслями и чувствами. Харуно казалось всё это какой-то злой шуткой. Вселенная словно насмехалась над ней, издевалась и подбрасывала всё новые несуразные задания, которые были заведомо невыполнимыми. Пережить всё это? Немыслимо! Только вдумайся в ситуацию, и голова пойдет кругом!

Сначала её целует в кафешке какой-то больной придурок, а спустя месяц Сакура стоит нагишом перед зеркалом в его доме и ждет стилистов, которые должны сделать из серой мышки королеву на один вечер. Притом при всем, что в этом посодействовал уже не тот самый «больной придурок», а его старший брат… Это ничто иное, как насмешки судьбы…

Могла бы она когда-нибудь подумать, что вляпается в такое дерьмо? Да никогда! Что в детдоме, что в школе, что в университете — она была последним человеком, с которым могло случиться что-то из ряда вон выходящее. А тут вдруг такие страсти… А ведь скоро сессия, сдача экзаменов, учеба, да и работу со счетов списывать не стоит… Но теперь всё это, видимо, не имеет значения, ведь, наплевав на всех и вся, Харуно ждет стилистов, чтобы те помогли ей преобразиться.

«Да что же я за недоразумение такое?», — невольно подумалось Сакуре. Она сжала кулачки так сильно, что костяшки побелели. А затем её мысли вдруг кардинально изменили направление. Теперь они стали хаотичными и совершенно друг с другом не связанные. Кавардак в голове!

«Надо бы волосы подкрасить…» — подумала девушка, разглядывая себя в зеркале.

А вот что касается волос… Да черт её один знал, почему именно розовый. Натуральный цвет — нежно-карамельный с оттенком рыжеватого. Очень странное сочетание. Покрасив свои волосы в безобразный ярко-розовый цвет, что Харуно хотела этим сказать? О, нет… Это не привлечение внимания! Это всего лишь способ выражения, показатель её независимости. Этим цветом Сакура словно бы отгородилась от суеты повседневности и жестокой природы человека.

Может быть, в каких-то случаях она и спаслась, но вот до конца отгородиться от внешнего мира не смогла. Девушка обладала мощным недостатком, который был бомбой замедленного действия, и это было способно подорвать хрупкое душевное равновесие. Проблема заключалась в том, что Сакура не воспринимала реальность такой, какая она была на самом деле. Утверждала, что мир — это сплошная череда грязи и помоев, состоящий из таких вот, как Учихи и те насильники, но сама же никогда в это не верила. Скрытая наивность. Что может быть хуже, чем когда любое насилие на глазах девушки становилось потрясением и нервным срывом? Казалось, она была сильной и независимой, со стальными нервами и терпением, трудолюбием и мозгами, но такая хрупкая душа…

«Она слабая, — думал Итачи, медленно шагая по коридору своего дома. — Такая слабая…»

Стилисты должны были прибыть с минуту на минуту, но Итачи хотелось навестить девушку прямо сейчас. Всегда уравновешенный и спокойный, он больше всего на свете желал увидеть свою дурнушку.

Добравшись до нужной двери, Итачи застыл, превратившись в каменную статую греческого божества. Только на современный лад — в черном костюме от Dolce Gabbana и дорогим парфюмом. Брюнет провел рукой по непослушным волосам, затем вздохнул тяжело, будто готовился к этой встрече всю свою жизнь, и медленно повернул дверную ручку. Перед молодым парнем предстала хрупкая девичья фигурка во всей своей красе. От его внимательных черных глаз не ускользнули эти «боевые» шрамы на нагом теле. Итачи осмотрел её с ног до головы и только затем прикрыл за собою дверь.

Учиха-старший запустил руки в карманы брюк и шаг за шагом принялся сокращать расстояние между ними. Девушка казалась ему хрустальной. Он смотрел не на её тело, а в её душу, как смотрит читатель в книгу. В глазах Итачи не было похоти и жадности. Конечно, будучи мужчиной, вожделение белой дымкой все же застилало ему глаза, но не более чем на начальном этапе.