Полгода — и вся жизнь

Вопрос матери рассердил Камиллу. Она не хотела на него отвечать.

— Я занята, — сказала она и толкнула дверь ногой, чтобы уменьшить полоску света между комнатой и кухней.

— Ты в спальне? — спросила Мария Лангталер недоверчиво и подняла голову.

— Да, да, мама, я прибираюсь здесь, — сказала Камилла, открыла дверь шкафа и погремела ящиками.

Мать опять склонилась над журналом. Она очень хотела дочитать главу этого увлекательного романа, до того как приедут инженер с женой и потребуется ее помощь.

Камилла держала в руках белый пакет, на котором было что-то написано серебряными буквами. В нем хранилась драгоценность — пара шелковых чулок, светло-коричневых, с элегантно выделенной пяткой и носком и с великолепным швом, который поднимался от щиколоток и икр к плотному краю чулок. Эти чулки были единственной новой вещью Камиллы. Когда-то ей прислал их отец с оккупированной территории, где еще можно было достать нечто подобное. Сейчас Камилла собиралась в первый раз примерить их.

Вершиной модного совершенства в чулках была тонкая, нежная кайма шва. Камилла обращалась с ними очень осторожно и, чтобы не повредить их, предварительно сняла с руки тонкое серебряное колечко; закрепив их, она долго смотрела на свои ноги, которые показались ей такими стройными, что она с трудом узнавала их. Потом она достала из шкафа свои лучшие туфли. Они были синего цвета, без пяток, со скошенным каблуком. Верх и подметки сделаны из искусственной кожи, каблук — из дерева. В туфлях ноги опять выглядели по-другому. «Еще красивее», — думала Камилла. Она осторожно провела рукой по чулкам, чувствуя, как их шелк одновременно притягивает и отталкивает ее пальцы. Она очень жалела о том, что в этой тесной комнате нет зеркала, в котором можно увидеть себя в полный рост. В зеркале, которое висело над умывальным столиком, она видела себя только до талии.

Сгорая от нетерпения, Камилла стала искать вишневое платье, перешитое для нее из старого костюма матери Ренаты. За этот костюм шла отчаянная борьба между Марией Лангталер и Иреной Бухэбнер. Всякий раз, когда мать жаловалась, что Камилла из всего выросла и ей нечего надеть, а на эти идиотские карточки нельзя получить ничего приличного, Ирена говорила, что все, что у нее было, она отдала в фонд зимней помощи фронту или в утиль. По совету матери Камилла тайно сообщила о своем желании Ренате, Рената — отцу, а инженер уговорил жену отдать костюм.

— Это сплошные лохмотья, — сказала Ирена и бросила горячо желанную Марией Лангталер вещь на стул. Она специально сделала так, чтобы костюм соскользнул со стула и упал, так что матери Камиллы пришлось нагнуться, чтобы поднять его.

Баронесса сняла с Камиллы мерки и изготовила выкройку, по которой потом мать сшила Камилле платье. Юбка равномерно расширялась книзу, верх был сделан в виде блузы с тремя поперечными складками спереди, которые заканчивались тремя защипами. Защипы повторялись и на сборках коротких рукавов, которые теперь немного жали, так как материала все же не хватило. Но в общем платье вполне соответствовало идеям из журнала мод для немецких женщин под названием «Как сделать из старого новое», хотя там с сожалением отмечалось, что притязания немцев на ведущую роль в области моды нужно отложить на будущее. Камилла очень гордилась этим платьем. В нем она казалась себе взрослой.

Наконец она нашла его. Оно висело под пальто матери. Камилла поклялась, что, когда она вырастет, у нее для каждого платья будут свои плечики. Надев платье, она занялась прической. Волосы после слишком жесткой химической завивки, к счастью, уже отросли, стали опять мягкими и спадали плотной волной на плечи. Камилла сделала пробор, потом, приподняв волосы с левой стороны, скрутила их в небольшой узел и заколола шпилькой. На кончик шпильки она прикрепила маленькое украшение в тон платья. Камилла долго смотрела в зеркало. Она пыталась представить, как она выглядит в полном наряде. Ей это вполне удалось. Она быстро переводила взгляд со своего изображения в зеркале, где видела себя только до пояса, на ноги в шелковых чулках, которые там не помещались. Наконец она отошла от зеркала, села на кровать и теперь была счастлива по-настоящему. Она дождалась, когда подъехала машина и мать наконец ушла.

В кухне никого не было. На столе лежал раскрытый журнал. Камилла положила его на буфет, потом вытерла стол мокрой тряпкой и достала бумагу, которую она всегда расстилала на столе, когда делала домашние задания. Кухня была самым светлым помещением в доме, а Камилле сейчас был нужен ясный, яркий свет. Кроме того, в кухне стоял радиоприемник. Камилла хотела, чтобы играла музыка. Она расправила платье и села. Из тетради для домашних заданий по математике она аккуратно вынула, отогнув скрепки, двойной лист бумаги. Собираясь с мыслями, она на несколько секунд закрыла глаза. Только теперь, когда она сидела безупречно и красиво одетая, может быть даже хорошенькая, на что она очень надеялась, за этим чистым столом, перед нетронутым матовым листом бумаги, она отважилась начать это письмо, которое ждали и желали получить от нее.

Вверху справа — дата. Потом на расстоянии примерно в два пальца, чуть ниже слева, — обращение: «Дорогой Винцент!» Дорогой Винцент. Дорогой Винцент. Дорогой Винцент. Она несколько раз повторила это имя про себя и не знала, что писать дальше. Подкладка платья из целлюлозного полотна царапала кожу. Камилла подвигала плечами.

«Сегодня прекрасный день».

Так можно начать. То, о чем она собиралась написать, не имело никакого отношения к природе, речь шла о важности этого дня.

«От твоего отца я узнала, что ты сейчас где-то под Орлом, на Курской дуге. К сожалению, в атласе я нашла только город Орел, а о Курской дуге ничего не знаю, но мама сказала мне, что по радио часто говорят об этом. С сегодняшнего дня я буду следить за сообщениями».

Днем Камилла уже слышала, что к югу от Орла остановлено наступление превосходящих сил противника. Этой информации было действительно мало, чтобы думать, что ты разбираешься в этих вопросах. Она и раньше мало внимания обращала на сообщения о разведывательной, огневой и наступательной деятельности войск, а когда ходила в кино, без всякого интереса смотрела журнальное обозрение военных действий, с нетерпением ожидая, когда же начнется фильм. С сегодняшнего дня все будет по-другому.

«Как ты знаешь, твои родители и братья с сестрами живут хорошо. Госпожа баронесса, твоя дорогая мама, сказала мне сегодня, что ты ждешь от меня письмо».

Эту ложь она могла себе позволить. Ведь никто не узнает, что баронесса сообщила о желании своего приемного сына не самой Камилле, а ребенку. Рената не могла сказать ей неправду. Ей можно доверять. Девочка побоялась бы солгать. Сейчас к ней приехала мать, и Рената, наверное, оставит ее в покое. С завтрашнего дня она начнет обдумывать следующее письмо, но сначала дождется ответа Винцента. Это ожидание будет наполнено мыслями и желаниями, о которых никто не должен знать.

«Я тоже живу хорошо. От отца давно нет известий, но мы все равно надеемся на лучшее. Аттестаты зрелости будут выдавать во вторник, 6 июля. С учебой у меня все в порядке. За последнюю работу по математике я получила „очень хорошо“. Правда, я выписала все формулы на линейку, но этого никто не заметил. Я часто езжу в школу на велосипеде, трамваи ходят плохо из-за частого обрыва проводов. Инженер все еще ездит на собственном автомобиле».

Темно-красные вагоны трамвая неожиданно остановились, безжизненно опустив дуги проводов. Все пассажиры вышли, не зная, сколько может продлиться задержка. Многие отправились дальше пешком, а те, кто остался, в том числе и Камилла со школьными подругами, нерешительно стояли возле вагонов или присели на краешек фундамента ограды. Она узнала этот автомобиль еще издалека. Отделившись от остальных, она медленно подошла к краю тротуара и стала, якобы без всякого намерения, смотреть в ту сторону, откуда появился автомобиль. Инженер увидел ее и затормозил. «Садись, Камилла», — сказал он приветливо. Чтобы пропустить Камиллу на свободное место, его жене пришлось выйти. Короткое чувство превосходства над школьными подругами сменилось сознанием того, что ей предстоит защищаться от нападок Ирены. Так и случилось.