Полгода — и вся жизнь

— Хорошо, что ты опять в Вене, — сказал он и тихо поставил свою спортивную сумку на пол, вместо того чтобы по привычке бросить ее куда-нибудь. — Мы теперь будем чаще видеться. Что ты на это скажешь?

— Прекрасно, — ответила мама, продолжая неподвижно стоять в холодной и темной прихожей, — прекрасно, Матиас.

Ее улыбка была безжизненной, не такой, как раньше. Но ему очень хотелось быть с ней добрее. Лучше, чем прежде. Он хотел, чтобы эта улыбка принадлежала только ему.

— Покажи мне мою комнату, — смущенно попросил он, — мне очень хочется ее посмотреть.

— Сейчас, — сказала мама, — но сначала я хочу провести тебя в гостиную.

Она медленно прошла вперед. Но прежде чем войти в комнату, он почувствовал запах, которого с тех пор, как ушел отец, в квартире Ренаты никогда не было. Так пахла вода для бритья. Его охватил панический страх.

— Лучше я сначала посмотрю свою комнату, — выдавил он из себя, но мама уже открыла дверь.

На диване, откинувшись на спинку, сидел молодой человек в коричневом твидовом костюме. Он выжидающе посмотрел на Матиаса, а потом медленно и лениво поднялся.

— Грегор, это Матиас. Матиас, это Грегор, — сказала мама с наигранной веселостью. — Я очень надеюсь, что вы поймете друг друга.

Матиас неподвижно смотрел на пуговицы твидового пиджака Грегора, обтянутые искусственной кожей. Он долго не мог поднять глаза.

Он чувствовал, как в нем растет ненависть, непримиримая и холодная.

«Мое решение поехать к отцу не направлено против тебя. Я делаю это по велению разума».

Слово «разум» он написал большими прописными буквами, чтобы подчеркнуть его значение.

Измучившись над этим предложением, он вернулся к Барбадосу. Остров, подобно одинокой лодке в Атлантике, лежал несколько в стороне от длинной гряды островов Малых Антилл. Матиас тоже хотел бросить якорь в стороне от всех, в какой-нибудь дальней, покинутой всеми бухте. У отца была яхта. Он еще ничего не знал ни о ее величине, ни о ее судоходных качествах. Наконец-то он примет участие в парусной регате. Может быть, они даже пройдут когда-нибудь мимо Гаити и он сменит узкое, тесное для него пространство на широкий простор, вырвется из этой вонючей провинции. Ходить под парусами, терпеть крушения — а крушения, конечно, тоже будут, — искать затерянные сокровища, кружить над заросшими ракушками обломками затонувших кораблей. Пассаты и белые полотна парусов. Путешествие на яхте от острова к острову. В этой части земли все движется, все вибрирует: краски, звуки, запахи, нравы пестрых рынков. Продвигаемся вперед на каноэ. Коралловые рифы, просвечивающие сквозь стеклянное дно баржи. Когда пьют пунш под названием «Ти»? Его пьют весь день, а приготовляется он так: стакан на одну пятую часть заполняют сахарным сиропом, потом добавляют четыре пятых рома и наконец дольку зеленого лимона. Лед убивает аромат, знатоки никогда не кладут его. Он тоже не будет класть лед. Его немного злило, что он все еще чувствовал на языке вкус обыкновенного шнапса и не мог представить себе вкуса пунша. Нищие и миллионеры. Сахар, ром и плантации. Калейдоскоп человеческих типов, рас, говоров. Хронология сплошной путаницы. Духовой оркестр. Карнавал на Барбадосе превосходит по своей пышности карнавалы в Рио и Ницце. Когда там проходит карнавал? К сожалению, только в середине января. Он очнулся и увидел, что сидит на школьной скамейке. После выпускных экзаменов он смог бы остаться там дольше, на несколько месяцев, может быть на год, кто знает.

Он устал, его клонило в сон, но письмо нужно было закончить. Однако он странным образом чувствовал себя прикованным к журналу и никак не мог оторваться от него. Женщины Карибских островов. В своих фантастических платьях немыслимо ярких расцветок, блестящая смуглая кожа креолок, тюрбаны. Они танцуют босые, эти женщины. Эта женщина. Он совсем забыл о ней. С этой женщиной он наверняка поссорится. Ему придется говорить, есть, пить, жить с ней под одной крышей. Вращаться в ее обществе, когда этого захотят его отец или она сама. Но у него не было к ней такой ненависти, как к Грегору. Потому что он не знал ее. Он был к ней равнодушен. Или все же нет?

Перед ним лежали два письма в одинаковых конвертах, отправленные на его имя в интернат. В этот год развелись его родители. С тех пор прошло лишь несколько месяцев. Один конверт был надписан его отцом и заклеен, на другом, открытом, почерк был незнаком Матиасу. В письме от отца было лишь несколько строчек: «Ты должен знать обо всем. Пожалуйста, прими все так, как есть, без лишних эмоций. Я не хочу прятаться от тебя». К письму прилагалось приглашение на свадьбу: «Мы рады сообщить вам… бракосочетание состоится…» В другом, не заклеенном, лежало только приглашение. Матиас, подавленный неотвратимостью, которая содержалась в этих сообщениях, на некоторое время отвлекся, задумавшись о том, кто и зачем послал второе приглашение. Позже он нашел у Ренаты в ящике для бумаг второй такой же конверт с тем же почерком, но без приглашения. Оно было, видимо, сразу же уничтожено. Он взял конверт с собой в интернат и сравнил его с тем, что получил сам. Почерки полностью совпадали. Только много позже он смог приписать этот почерк определенному человеку, которого он знал. С того времени он начал задумываться, как связаны между собой эти события.

«Следующее лето я обещаю провести с тобой».

Это была уступка, которую он мог себе позволить. До лета многое могло случиться. А если она будет чинить ему препятствия? Создавать трудности? Это нужно предупредить с самого начала.

«Так как я еще не достиг совершеннолетия, ты, наверное, будешь возражать против моего путешествия. Не делай этого. Я все равно поеду».

Два полюса. По одну сторону — мама, по другую — сын, отец в центре, здесь он враг, там — друг. Так, дальше, только не потерять нить.

«Я хочу сказать тебе всю правду. Может быть, тебе будет нелегко пережить это. Но мне тоже было трудно, когда вы разошлись».

Так, хорошо. Пусть она почувствует себя виноватой. Сейчас он уже знал то, во что долгое время не хотел верить: в разводе всегда виновны обе стороны. А сейчас давай пиши дальше, дорогой, больше дела. Не время поддаваться чувствам.

«Я еще зайду к тебе перед отъездом, до двадцатого декабря, чтобы забрать вещи. Приготовь мне, пожалуйста, джинсы, две футболки и теннисные тапки, красные с синим. Я думаю, тебе это будет нетрудно сделать. Привет. Матиас.

P.S. Где-то в моем шкафу должна быть камера».

Он аккуратно перенес текст на белую почтовую бумагу. Потом отыскал в путеводителе страницу с указанием авиарейсов. Барбадос: прямые полеты из Лондона самолетами британской авиакомпании. Из Амстердама через Мадрид на Барбадос рейсами датской авиакомпании. Из Люксембурга на Барбадос рейсами Международной Карибской авиакомпании. Может быть, отец закажет для него билеты из Люксембурга. Надо сказать ему, что он предпочитает Карибскую авиакомпанию. Это придаст особый вкус всему путешествию. Как добраться до Люксембурга, будет видно. Сначала нужно вырваться отсюда в Вену. «Му baby takes the morning train». Все самое трудное позади. Все улажено. Все решено.

Он встал, словно был в трансе. «Му baby takes the morning train». Все больше и больше отключаясь от реального мира, он начал сначала медленно, а потом все быстрее танцевать между столами под звуки своей любимой мелодии, представляя, как он обнимает загорелую девушку с бронзового Карибского пляжа, похожую на Шину Истон. Он танцевал, стараясь не дышать, полностью растворившись в наслаждении, пока не наткнулся на стул, который с громким стуком упал на пол. От этого звука он пришел в себя. Потом он запечатал конверт с письмом, написанным поздней осенью 1981 года.

— Камилла, что ты там делаешь? — спросила мама. Она сидела в кухне, читая журнал, в котором печатали дешевые бульварные романы. Она часто читала эти журналы по вечерам. Она клала их на кухонный стол, включала лампу, подпирала голову руками. Постепенно ее голова опускалась все ниже, пока не упиралась наконец на приподнятые кулаки. Несколько раз Камилла пыталась дать матери хорошие книги, но безуспешно.