Любовь и небо (СИ)

– Товарищ капитан, а наши вчера опять выиграли…

Крякнет Безгодов, оборвёт себя на полуслове, тут же забудет о предмете разговора, заулыбается и скажет:

– Слушай, а я знаю. Ну, ладно, иди…

После завтрака курсантский состав, разбитый на классные отделения, направлялся в учебно-лётный отдел, для краткости называемый «УЛО», и занимался теоретическими дисциплинами. По-прежнему изучали теорию полёта, конструкцию самолёта и двигателя, метеорологию и топографию, проходили воздушно-стрелковую подготовку, почти наизусть заучивали инструкцию по эксплуатации «ЯК-11-го» и особые случаи в полёте.

Не реже одного раза в неделю два часа учебного времени отводились политзанятиям и строевой подготовке. На политике случалось и подремать, зато после плаца долго гудели отбитые ноги.

Трудовой день всегда начинался с прослушивания политинформации и заканчивался выпуском «Боевого листка». Не знаю, за какие заслуги, но редактором «Боевого листка» в нашем отделении назначили меня. Сначала я сопротивлялся, однако плетью обуха не перешибёшь: сказал начальник – сурок, значит, сурок. И никаких тебе сусликов!

Кормить нас стали заметно лучше. В рационе появились даже фрукты, что совсем не укладывалось в солдатский паёк. За прошедший год мы привыкли к распорядку, и шестичасовой разрыв между приёмами пищи переносили легко. И хотя чувство голода постепенно забывалось, мы радовались каждой посылке, присланной родными, и честно делились между собой их содержимым.

Почту в казарму приносил свободный дневальный. Как правило, она приходила после обеда. Окружённый со всех сторон курсантами, он выкрикивал фамилии счастливчиков, походя, комментируя обратные адреса. Письма – это было сугубо личное, святое, и с их содержимым делились редко. Особенно, если касалось посланий от любимых. Ребята наскоро пробегали строчки глазами, и уж потом, на самоподготовке, в уединении, смаковали каждое предложение.

Своими письмами Светка меня не баловала. Подозреваю, что если бы не мои настойчивые бомбардировки, она вообще прекратила бы наши отношения. Но и те крохи, которые мне доставались, я воспринимал как Божий подарок. Училась она на третьем курсе и, полагаю, уже соприкоснулась со своей первой любовью. Во всяком случае, мне были известны её страдания по Желтову, высокому красивому баскетболисту из нашей школы, который её в упор не видел. Чтобы как-то бывать у него на виду, она даже в баскетбольную секцию записалась. Но, судя по всему, из этого ничего не вышло: заметным игроком Светка не стала. Да и Желтов куда – то растворился.

О свободной студенческой любви я был наслышан, и дико ревновал девушку к абстрактному возлюбленному, который, может быть, сейчас тискает её груди. В домыслах своих я отводил себе роль запасного и вполне соглашался с поговоркой, что на безрыбье и рак – рыба.

Чтобы как-то скрасить нашу монотонную жизнь, комсомольский вожак Кузнецов Боря организовал смычку с местным населением. Вместе с замполитом он нанёс визит студентам медицинского училища и к нашему восторгу договорился о совместном вечере в ближайшее воскресенье. Являться к девушкам с пустыми руками было как-то несолидно, поэтому на собрании решили подготовить небольшой концерт художественной самодеятельности. Таланты, конечно, нашлись. Хорошо играл на гитаре и пел песни Высоцкого под неё Витёк Малюченко, музицировал на баяне Шурик Соловьёв, лихо отбивал чечётку в солдатских штиблетах Мишка Звягин, трепались, пародируя Тарапуньку и Штепселя, Челядинов и Нестеров. Для смеха репетировали ребята в яловых сапогах «Танец маленьких лебедей» из балета Чайковского «Лебединое озеро». Музыка шла с патефона, пацаны старались, сапоги на сцене громыхали, все хохотали. Морды у «лебедей» были невозмутимыми и подчёркнуто серьёзными. Меня определили в качестве ведущего. Не заикаешься, язык подвешен, за словом в карман не лезешь,– чего ещё? Вылитый конферансье.

Надраенные и начищенные, приглаженные и подстриженные, почти стерильные, мы вломились в гостеприимно распахнутые двери медучилища, жадно высматривая призывный взгляд будущих фельдшериц.

Свою шатеночку я «сфотографировал» со сцены. В скромном коричневом платьице с белым набивным воротничком вокруг высокой шеи она сидела в шестом ряду между подружек и азартно аплодировала самодеятельным артистам. Возможно, у неё и были недостатки, но притушенный свет тем и хорош, что смягчает погрешности природы. Не оттого ли влюблённые парочки предпочитают темноту?

Заворожённый, я начал из кожи лезть, чтобы обратить на себя её внимание

После успешного выступления Гасилова, душевно прочитавшего стихи Есенина про старушку, я громко объявил:

– Популярная песня про Одессу. Исполняет – он же, аккомпанирует – тот же, слушаете вы же, я же ухожу туда же! – и направился за кулисы.

Каламбур явно понравился, и в мой адрес посыпались аплодисменты.

Через двадцать минут начались танцы. Девушка, которую я приметил, стояла в сторонке и о чём-то оживлённо разговаривала с товарками. Как всегда, испытывая некоторую неуверенность при приближении к незнакомке, я робко пригласил её на вальс. Она быстро окинула меня с ног до головы и шагнула навстречу.

–Только учтите, что танцую я не очень,– в смущении проворковала она, положив свои длинные тонкие пальцы на мой погон.

– Неужели, – приподнял я брови в деланном удивлении. – В таком случае открою вам маленькую тайну: в вальсе я чувствую себя, как слон в посудной лавке.

– Вот и славно, – обрадовалась она, – два сапога – пара.

Я осторожно подтянул её податливое тело за талию и почувствовал сладостное прикосновение к животу девушки. До безумия хотелось опустить ладонь на её попку, но инстинкт дремавшего во мне самца предупредил, что делать этого сейчас не нужно, преждевременно и вредно. Однако подавить внезапно вспыхнувшее возбуждение я не сумел и держал партнёршу на расстоянии, пугаясь, что моя оттопыренная ширинка поспешит признаться ей в любви. А то и того больше – семенники не выдержат и взорвутся от перенапряжения, как чёрная дыра в космосе.

– Давно учитесь? – чтобы начать какой – то диалог, задал я банальный вопрос.

– А с сентября, – просто ответила девушка. – В этом году поступила.

– Нравится?

– Как сказать,– склонила она прелестную головку, и её каштановая грива дождём заструилась по покатому плечу, – хотела в медицинский, но конкуренции не выдержала, слишком роскошно для мещанки.

– Не Боги горшки обжигают. Придёт и ваш звёздный час, – пообещал я, чуть-чуть погладив ладонью по тёплой спине.

И она, подстраиваясь к стилю навязанного разговора, мило улыбнулась:

– Вашими – то устами, да мёд пить.

Музыка оборвалась, и я повёл девушку на место.

– Кстати, не пора ли нам познакомиться?– и тут же назвался.

– А меня зовут Светлана, – представилась она, услышав моё имя.

Я чуть не сел от неожиданности. Надо же – Светкино имя носит.

Не помню, о чём мы говорили потом, но твёрдо убеждён, что наши прикосновения друг к другу были значительней, чем любые сказанные слова. Неужели кожа способна передавать настрой твоей души?

Обнимая девушку за талию, я на грани фола перебирал пальцами по её позвоночнику, давая понять, что для меня это не просто танец, и в ответ чувствовал робкое, будто случайное поглаживание моего плеча.

Весь вечер я не отходил от моей юной подружки, развлекая её приличными анекдотами и сдержанными рассказами об авиации. Прощаясь, мы условились о встрече в ближайшее время, как только позволят обстоятельства.

Дня три по казарме только и разговоров было, что о фарте, выпавшем на нашу долю. Что ни говори, а головы у комсомольских вожаков светлые.

В предвкушении будущего свидания я мысленно рисовал одну картину волшебнее другой. Мои фантазии дошли до того, что я уже кувыркался в постели Светланы и одаривал её необыкновенной нежностью и интимными ласками. Точёное лицо с большущими карими глазами и тёмными соболиными бровями постоянно стояло передо мной и мешало сосредоточиться на повседневных делах. Она словно сошла со знаменитого полотна Кипренского «Портрет незнакомки». Разве что ротик великоват, зато волосы волнистые и на плечи ниспадают тёмно-каштановыми струями.