Любовь и небо (СИ)

По субботам и воскресеньям в клубе демонстрировались художественные фильмы. Я не пропускал ни одного. Так и текла унылая, однообразная жизнь.

Ближе к весне ребята решили по комсомольской линии провести вечер танцев с приглашением девушек из городского медучилища. Взялись за дело с энтузиазмом, и уже велись предварительные переговоры, однако осуществить эту идею не удалось: пришёл приказ о переброске нашей группы в Центральный аэроклуб.

Чем хороша солдатская жизнь, так это сборами. Надел сапоги, накинул шинель, подпоясался ремнём, закинул за плечи нехитрый вещмешок – и ты уже готов к походу.

В майские праздники каждого из нас обеспечили сухим пайком, провели инструктаж о порядке поведения в пути следования, назначили старших и под руководством начальника строевой подготовки полка майора Ахрямочкина проводили в далёкий и таинственный Аткарск, где ежегодно проходили сборы лучших в стране спортсменов – лётчиков.

Не буду утомлять читателя подробностями переезда, скажу только, что, сделав две пересадки, мы благополучно и без потерь добрались до места назначения. Естественно, мы никому не были нужны, и первые два дня с утра до позднего вечера личный состав приводил заброшенные ангары в жилой вид. Каждый сам для себя набивал матрацовки и наволочки соломой, хором выстраивали в линию кровати, выравнивали лопатами земляной пол, делали дорожки и размечали плац для общих построений. Работы хватало всем.

Местность представляла собой безбрежную равнину, изрезанную оврагами, притоками и буераками. По буеракам сплошь и рядом росли молодые дубки, клёны и липы, а края оврагов густо подёрнулись кустарником.

Вокруг провинциального аэродрома располагалось несколько деревушек, объединённых в один колхоз с овощеводческим уклоном.

Уже через неделю мы будем иметь активный контакт с сельской молодёжью, заведём романы с девушками – крестьянками и на этой почве совершать самовольные отлучки.

Пищу для нас готовили две колхозные кухарки, она заметно отличалась от солдатской, была сытной и вкусной. Но главное, её хватало, а кто хотел – получал добавку. Вскоре, как на опаре члены наши налились силой, окрепли и заиграли. И Вовка Шутов, великий хохмач, как-то после подъёма, потягиваясь, сказал:

– Утром встанешь – самый сон, сердце бьётся из кальсон!

Сразу же по приезду на место нового базирования майор Ахрямочкин «захватил» власть и объявил себя начальником лагеря. Впоследствии за всю жизнь в авиации я не встречал человека меньше его ростом. Свою карьеру в армии он начал «сыном полка», да так и остался в её рядах. Майор – единственный, кто имел личную машину «Победа», безусловно, гордился этим, и мне не раз приходилось видеть его за рулём, важного и недоступного. Под задницей во время езды у него всегда лежала подушка, чтобы сидеть повыше и видеть дорогу. Кто-то из ребят метко подметил, что вес у майора «тридцать шесть килограмм вместе с сапогами». Вот под этой кличкой он и проходил всё лето, пока мы не расстались.

Между тем в лагерь прибыли молодые лётчики – инструкторы, работающие в Центральном аэроклубе. Нас разбили на экипажи, и судьбе захотелось, чтобы к нам определили Владимира Заикина – мастера спорта по высшему пилотажу, неоднократному призёру всесоюзных соревнований. Высокий, поджарый, с тонкими чертами лица и голубыми глазами, он походил на стройную девушку. Сходство дополнялось и тем, что при улыбке на его щеках появлялись прелестные ямочки. Разговаривал он негромко, короткими фразами, но чётко и ясно, словно дрова рубил. Кроме меня в лётной группе оказались Девин, Забегаев, Мазикин и Чирков. Первая встреча состоялась после ужина под навесом одной из двух десятков беседок, ставшей впоследствии постоянным местом предварительной подготовки к полётам и их разборам. Каждый, в том числе и Заикин, коротко рассказал о себе, и знакомство состоялось.

– Судя по лётным книжкам, – сказал в заключение Заикин, – больших проблем в полётах не будет. Прошу соблюдать дисциплину не только в воздухе. Старшиной группы назначаю…– он обвёл всех проницательным взглядом и закончил: – Забегаева. Вопросы?

Вопросов не было.

Заикин всем положительно понравился. Совсем не такой, как Зотов. Тот был – кремень мужик! У того, кроме неба и самолётов, ничего святого не существовало. Нас, курсантов, драл и в хвост, и в гриву. Поднимется из-за стола на разборе полётов, повиснет над нами могучей глыбой, сунет ручищи в карманы галифе и долго и неодобрительно смотрит на провинившегося. И не дай Бог не выучить наизусть полётного задания! Не дослушав, перебьёт густым, как дёготь, басом, сплюнет в сторону, скажет презрительно:

– Сундук!

Короткое, но ёмкое слово означало, что на завтрашние полёты не рассчитывай, и готовься к чистке общественного нужника.

В аэроклубе он работал не один год, руководство знало о его грубости, но за блестящие лётные данные закрывало на них глаза. Иногда он приходил на работу с глубокого бодуна, требовал фляжку с водой, и если её не оказывалось, разражался неприличной бранью. Но что интересно, вздорный и непредсказуемый, он вывел экипаж в лидеры негласного соревнования.

В воздухе инструктор преображался. Он единственный, кто умел выполнять на «Як-18» замедленную и восходящую «бочку» – сложнейшую фигуру высшего пилотажа.

Один раз в неделю «для поддержки штанов» у инструкторского состава проводились командирские полёты. Чтобы придать им некоторую пикантность, лётчики заключали пари на точность приземления. Делалось это так. На траверзе посадочного знака к земле прикреплялся носовой платок и тот, кто касался его колесом левой стойки или «дутиком» – хвостовой точкой опоры, – выигрывал.

Зотов мазал редко. Принимая трояки от незадачливых соперников, он сдержанно ухмылялся и назидательно говорил:

– Землю, её задницей чувствовать нужно.

Мы очень гордились своим инструктором и за мастерство прощали его грубость. Ну что здесь поделаешь, если он был человеком войны.

Прошёл месяц. Мы втянулись в новую жизнь и уже давно летали самостоятельно. Заикин, похоже, успехами экипажа оставался доволен. Если и выговаривал свои претензии, то касались они только чистоты выполняемых элементов…

До сегодняшнего дня я тоже думал, что программу усваиваю без особых отклонений. Но два часа назад со мной случилось такое, что и врагу не пожелаешь. А всё из-за дурацкой самоуверенности и петушиного апломба.

По разрешению руководителя полётов ровно в одиннадцать ноль-ноль я произвёл взлёт и взял курс в зону для отработки простого и сложного пилотажа. Погода стояла прекрасная. Ярко светило солнце, видимость, как говорят в авиации, «миллион на миллион», и только на приличной высоте зависли, словно привязанные к небу, белые роскошные и кучерявые кучево-дождевые облака.

Мотор устойчиво работал на ноте «ре», и самолёт надёжно набирал заданную высоту. Под крыло неторопливо уплывали знакомые пейзажи: колхозное стадо на опушке леса во главе с пастухом – главнокомандующим рогатого войска, плотина, неделю назад построенная нашими руками на речке – переплюйке, районный центр с единственной на всю округу школой – десятилеткой, где учились девчата – «промокашки», по образному выражению Лёшки Сафонова.

Подражая своему кумиру Николаю Крючкову, блистательно сыгравшему роль лётчика Булочкина в комедии «Небесный тихоход», я мурлыкал какую-то популярную мелодию в соответствии с гармонией души и тела.

– Я – 420 -тый! – доложил я на СКП. – Зона свободна. Разрешите выполнять задание?

– Валяй! – весело ответил руководитель полётов со стартово-командного пункта, и связь прервалась.

Я развернулся в сторону аэродрома, наметил на горизонте ориентир, установил скорость и высоту и стал выполнять виражи с креном в сорок пять градусов. В целом получилось неплохо. Теперь комплекс фигур: переворот – петля Нестерова, более известная в народе как «мёртвая петля», – боевой разворот. Вправо, потом влево. И, наконец, спираль. Восходящая и нисходящая. Вот и всё. Пора закругляться.