Жизнь длиною в лето. Книга первая (СИ)

Качая головою древней

У полусгнившего плетня,

Как сторож на краю деревни,

Встречает старый клён меня.

Только здесь в Добринке выросла целая аллея из клёнов, их посадили явно намеренно, чтобы украсить село. Она брела по улице и видела: возле развалившихся саманных хат на яблонях спели ранние плоды, наливалась сладким соком черешня, желтели медовые сливы на узловатых ветвях старых слив. Только некому было срывать плоды, наслаждаться ароматом ягод и фруктов, поэтому падали они, усыпая землю под деревьями. Среди саманных развалюх попадались и кирпичные дома, казалось, они не сломлены и всё еще ждут своих хозяев. Она свернула к одному неплохо сохранившемуся дому, прошла по дорожке из бетона к порогу. Поднялась по выщербленным, словно обглоданным, ступенькам и открыла дверь, покрытую шелухой вздувшейся краски. Осторожно ступила на пол, он угрожающе заскрипел. Сквозь щели между досок, которыми были забиты окна, просачивался свет, Кармель сумела разглядеть печь, массивный тяжёлый комод, остов кровати, поблескивающий никелем, большой самодельный стол. Она не рискнула пройти дальше, слишком непрочным казался пол, на подоконнике в коридоре лежала стопка ученических тетрадей. Кармель стряхнула пыль -прочитала надпись "Тетрадь по русскому языку ученика шестого класса Петрова Геннадия". Пролистнула несколько страниц. "Да уж Петров Гена, учился ты слабенько", - усмехнулась она, заметив тройки и пару двоек. Из середины тетрадки выпало и плавно спланировало на пол фото. Кармель подняла - со снимка на неё смотрели трое мальчишек лет двенадцати-тринадцати в смешной футбольной форме по моде начала семидесятых. Похожие наряды она видела в кинохронике. Кармель взяла фотографию с собой, почему-то ей стало жалко оставлять её в заброшенном доме. Отчего-то защемило сердце.

"Почему меня не тронул Благодатный, тоже оставленный людьми, полупустое Захарьино, а глядя на эту Добринку плакать хочется, - размышляла Кармель, возвращаясь на улицу. - Кажется, знаю почему. Захарьино и Благодатный не могли похвастаться красивой природой, так обычные неухоженные деревни, с кривыми улицами, плохой дорогой. Они вызывали чувство жалости, в них не хотелось жить, и она понимала желание жителей обездоленных деревень уехать в райцентр к благам цивилизации. А вот эта Добринка поразила её в самое сердце восхитительной природой, необыкновенно чистым воздухом, своим удачным расположением возле речки. Она представила эту улицу, не заросшую бурьяном, а такой, как она была раньше: наполненную голосами людей, с палисадниками возле домов и ухоженными подворьями. Сейчас же только гомон птиц сопровождал её в пути. Бабушка Аня сказала, что дед Ефим живёт на краю села, она прошла уже километра полтора, а улица всё не заканчивалась. Увидев между домами проход к реке, свернула посмотреть на неё поближе. Видимо, раньше здесь был широкий проход, а сейчас осталась узкая тропинка. Кармель попала на пологий песчаный берег, приблизилась к реке - сквозь прозрачную воду виднелись камешки на дне, мелькнули серебристые рыбки, быстро проплыла рыба покрупнее. На противоположном крутом берегу у воды росли ивы, под лёгким ветерком качались камыши.

Там над водой склонялись ивы,

Листву роняя серебром,

И тёплый ветерок лениво

Играл прибрежным камышом.

Кармель улыбнулась, от такой красоты захотелось говорить стихами. Чистая вода речки так и манила искупаться, девушка быстро стянула с себя брюки и футболку. Босые ноги приятно охладил влажный песок, чуть поёжившись от воды, показавшейся холодной, Кармель зашла по пояс, потом оттолкнувшись от гладкого песчаного дна, поплыла вдоль берега по течению. Обратно плыть было чуть сложнее, но течение оказалось небольшим, скоро она оказалась рядом с вещами. Прежде чем одеться, пришлось немного подсушить на солнце нижнее белье. Вскоре Кармель вновь вышла на центральную улицу Добринки, метров через пятьсот дорога вывела её на берёзовую рощицу. Постояв на окраине села, девушке пришлось вернуться немного назад, увлёкшись, она пропустила единственный жилой дом в селе. Удивительно, как она не заметила его, возле двора скошена трава, крыша покрыта новым шифером, стены побелены, а окна радовали свежей краской на ставнях.

Там у крыльца растёт рябина,

А воздух там хмельней вина.

Стога - пуховая перина,

И куст сирени у окна.

Точно, как в стихотворении, возле двора стояли два высоких стога сена, тонкая рябинка качала ветвями у резного крылечка, вот только кустов сирени оказалось несколько штук. Жаль, что сирень давно отцвела, Кармель представила, какой стоит запах, когда зацветают все кусты. Она открыла калитку и громко позвала:

- Дедушка Ефим!

На её зов из-за дома вышло нечто большого роста: на голове шляпа, лицо закрыто плотной сеткой, странный наряд дополняли светлая льняная рубаха и такого же цвета штаны.

- Я уж думал ослышался, - прогудел низкий голос незнакомца. - Он снял шляпу с сеткой.

Кармель увидела совершенно седые густые волосы старика, окладистую белую бороду. Дед Ефим напоминал на деда Мороза, не хватало только красного носа, ну и, конечно, наряда с волшебным посохом. Правда, она сомневалась, что у сказочного старичка был такой рост и ширина плеч.

- Здравствуйте, я не ошиблась, вы же дедушка Ефим?

- Он самый, внученька, проходи, я рад редким гостям, - с насмешкой ответил дед Мороз.

Кармель приблизилась к старику и, задрав голову, сообщила:

- Извините, не знаю вашего отчества, у меня к вам неотложное дело.

- Донатович я. Давненько ко мне не было неотложных дел у столь младых девиц, - улыбнулся дед. Серые глаза заискрились смехом из-под белых кустистых бровей. - Двигай сюда, за чашкой чая поведаешь о своём деле.

Дед Ефим прошёл к столу под густую тень липы, показал рукой на стул. Кармель опустилась на лёгкий стул с круглой спинкой. Старик убрал вафельное полотенце со стола, открылись вазочка с мёдом, плетёнка с сушками, тарелка с горкой оладий.

- Хорошая гостья - вовремя пришла. У меня как раз самовар вскипел. Я семью пчёлок в новый дом посадил и собирался чаёвничать. Сейчас чашки принесу.

- Может вам помочь, - вскочила Кармель.

- Ещё чего, чай не калека пока, сиди.

Вскоре на столе стоял самовар, в широкие чашки дед Ефим разлил душистый чай.

- Как зовут, красавица? Зачем пожаловать изволила?

- Зовут Кармель. А дело у меня тонкое, деликатное, - ответила она в тон хозяину, отпив глоток крепкого чая.

- Необычное имя, сладкое. Как тебе мой чаёк?

- Очень вкусный, а мёд - язык можно проглотить. - Кармель намазала оладий тягучим янтарным мёдом и, зажмурив глаза от удовольствия, стала откусывать по маленькому кусочку. - У вас тут весь воздух мёдом пропах, - девушка вдохнула полной грудью ароматный запах.

Дед трубно засмеялся:

- Эх, невежда, голову подними - это липа цветёт. Вот и пахнет мёдом на весь двор.

Кармель удивлённо воззрилась на желтовато-зелёные зонтики цветков на дереве, источающие сладкий аромат.

Допив чай, Ефим Донатович вытащил из кармана трубку, раскурил, и, прищурившись, посмотрел на гостью. Она вытерла рот кончиком полотенца, сделала последний глоток чая.

- Вы знали Гордеева Ивана Никитича двадцать третьего года рождения?

Дед Ефим вздрогнул.

- Какие угодно ожидал вопросы, но только не о нём. Он не успел стать Иваном Никитичем. Когда Ванька погиб, ему пошёл только двадцать первый год.

- А вы уверены, что он не выжил? - Кармель решила проверить Катины слова. - Мне сказали, что в восьмидесятом году на кладбище в хутор Благодатный приезжал Иван Гордеев.