«Молчи» (СИ)

Дорогие вам люди будут постоянно вынуждать вас совершать подобного рода поступки.

Стучу по двери, стучу по своему сердцу, заставляя его биться быстрее. Слышу шаги. Каблуки. Боже… Сглатываю, переминаюсь с ноги на ногу, еле сдержав дрожь. Дверь открывается, и не нужно как-то разбираться в людях, чтобы заметить этот чертов огонек в глазах женщины, которая замирает на пороге, просто вцепившись в меня взглядом. Я хочу открыть рот, чтобы все объяснить, но миссис Роуз перебивает, тут же начав на повышенных тонах:

— Какого…

— Я, — перебиваю, заикаясь. — Простите, знаю, что я не должна… — начинаю нервно тянуть пальцы до хруста.

— Да! Ты не должна, черт возьми! — женщина с угрозой делает шаг ко мне, но не отступаю, пытаясь объяснить:

— Лили, у неё проблемы? — вижу, что её мать немного прикрывает рот, сощурив веки. — Она писала мне сообщения, звонила, но я оставила телефон дома, простите, — не хочу идти против женщины, — но мне нужно войти. Ваша дочь просила меня прийти, — мой голос становится тише, ведь молчание женщины пугает больше, чем её раздирающий взгляд. Она измывается надо мной мысленно, тяжело дышит, явно размышляя над моими словами. Борется с собой. Со своими принципами. Я знаю, как сильно она дорожит дочерью, поэтому специально упоминаю о её нужде во мне, чтобы мать задумалась. Стою. Жду. Смотрю в ответ, не боясь зрительного контакта. Женщина складывает руки на груди:

— У тебя двадцать минут, — знаю, что даст больше, если это поможет её дочери. — Потом проваливай из моего дома, — не делает шаг в сторону. Благодарю, опуская голову, и обхожу её, поспешив по лестнице вверх. Оглядываюсь. Миссис Роуз продолжает стоять на пороге, смотря на улицу. Сложно переступать через себя, да? Мне это знакомо. Но мой упертый характер — это не то, чем можно было гордиться. Странно, но раньше я не понимала этого. Закрыться от мира может каждый. Куда сложнее стать частью реальности, жить в ней и… И быть открытой для других. Вот, что значит победа над собой.

Подхожу к двери комнаты Лили, открывая без стука. Девушка сидит на кровати, держит стакан с водой в руках. Кажется, она занимает такое положение уже давно. Не поднимает головы, пока не начинаю говорить, думаю, принимает меня за мать.

— Привет, — сжато улыбаюсь, оценивая её состояние. Роуз вскидывает голову, взглянув на меня, и так же не особо искренне растягивает губы:

— Привет.

Прохожу в светлое помещение, прикрывая за собой дверь:

— Твоя мать меня чуть не растерзала, — шучу, но усталость не спадает с лица подруги. Она двигается на кровати, дает мне сесть рядом. Скованно опускаюсь, переплетая свои пальцы в замок. Смотрю вниз, как и Лили, понимая, что, если позволю себе молчать, то это станет концом.

— Все хорошо? — поворачиваю голову. Девушка кивает, извиняясь:

— Прости, что потревожила, но я… уже в порядке, — лжет, но не могу выпытывать у неё правду, поэтому просто киваю, решая остаться рядом:

— Слишком тяжелые дни, да? — нельзя молчать.

— Да, — кивает. — Старушка Дейва в больнице, — Лили переводит на меня взгляд. — Как он? Я пыталась связаться, но не получала ответ, — признается. — Он ещё в больнице?

И тут я понимаю, что не могу моргать. Мой взгляд замирает на пальцах, которые прекращают двигаться, перебирая ткань футболки. Поднимаю голову, установив зрительный контакт с Роуз, которая так, мать твою, она такая уставшая, что у меня начинаются приступы удушья от паники и страха перед правдой. Лили наклоняет голову к плечу, выдавливая растерянную улыбку:

— Чего? — она не может разобрать моей тревоги. Начинаю активно и часто моргать, садясь так, чтобы повернуться к ней телом, и глотаю воду во рту, касаясь ладоней девушки:

— А-м, — тяну, с трудом вдохнув. — Дейв не говорил, да… — утверждаю, взглянув ей в глаза. — Старушка вчера скончалась, и… — не успеваю уследить за сменой эмоций. Лили грубо отдергивает руки, подняв ладони к голове. Её глаза больше не горят усталостью. Он полны стресса, потрясения.

— Что? — шепчет на выдохе. Я стараюсь сохранять спокойствие в голосе, чтобы не вызывать никаких всплесков эмоций у подруги:

— Она была в коме, потом… — прерываюсь, ведь Роуз с паникой и ужасом шепчет, пальцами касаясь губ:

— Боже, — отводит взгляд. — Боже, — вдруг спускает босые ноги на паркет.

— Лили… — хочу остановить, но девушка уверенно шагает в коридор, поэтому вскакиваю, рванув за ней. Оказывается, все это время за дверью слушала миссис Роуз, но мне плевать на её присутствие. Женщина обеспокоенно шагает за дочерью, пытаясь вопросами выяснить, что случилось, но Лили только ускоряется, направившись к входной двери.

Босиком по снегу. Я иду за ней, а миссис Роуз остается на крыльце, понимая, куда направляется её дочь. Лили быстро минует участок, поднимаясь к двери дома Дейва, и дергает ручку. Заперто. Стучит. Громко и долго. Требовательно. Останавливаюсь вниз, перед ступеньками крыльца, когда дверь распахивается. Фардж ничуть не поражен. Он с тем же выражением непонятной обреченности смотрит на Лили, которая явно промерзла до костей, но вместо того, чтобы дрожать, протягивает руки, все силы тратя на объятие. Дейв заметно сглатывает, опускает взгляд в пол, пока девушка крепко сжимает его тело, уже холодным носом зарываясь в грудь. Обнимаю себя руками. Что ж, по крайней мере, эти двое могут побыть вместе. Но Лили так и не рассказала, что с ней произошло. Ладно. Сейчас она может забыть о проблемах, заботясь о другом. И меня пугает внешний вид Фарджа.

Ему словно все равно.

***

Знаете, перемены, они ощущаются. И мне не нравится то дерьмо, с которым я вхожу в коридор заброшенного, но оккупированного нашей бандой здания. Больше людей, чем обычно. Видимо, Главный уже окончательно призывает всех, ведь скоро будет собрание. Он объявит дальнейшие действия. Наша банда — не единственная в городе. Помимо власти придется противостоять и двум другим группировкам. Десяток лет Главный готовился к этому. Не побоюсь сказать — к войне. Он готовился и готовил нас, набирал людей, расширял границы. Для чего? Если честно, я был слишком послушной сучкой. Знаю только то, что всё ради власти, ради денег. Рождаются в мире те самые люди, стоящие наравне с великими завоевателями. Главный — один из таких. Ему охота отделиться, охота стоять во главе, быть выше законов, самому их писать. Лондон — только стартовая точка. Проблема не ограничена территорией города-столицы. Она крупнее и будет расти. Это вопрос времени и возможностей, а также силы и подготовки.

Готов ли я? Не знаю.

Поднимаюсь по лестнице, сжимая в кармане нож. Мне ничего не угрожает, но лучше перестраховаться. Главный сказал, что собирает гончих. Так называют шестерых приближенных, людей, к которым у него самое проверенное отношение, сильное доверие. Я вхожу в их число. И совсем недавно это звание прекратило нести ту важность, которой обладало буквально месяцы назад. Все потому, что во мне порождаются сомнения. И их не выкурить травой.

«Программа» уже началась. Месяц назад, или чуть больше, но я не говорил Дейву, чтобы он не нервничал, иначе тут же выдаст себя и свое неверие в банду. Что из себя представляет «программа»? На самом деле, в ней нет ничего сверхестественного. Она происходит каждый год, в зимнее время. Главный пользуется услугами проверенных личностей, о которых мне ничего не известно, кроме как-то, что они следят за каждым членом группировки, выясняя, не встал ли тот на другую сторону. И каждый год таких отшельников отлавливают. Каждый год собирается собрание. Главный говорит речь, после чего его гончие, на глазах у всех членов банды, застреливают предателей. Я участвую в этом с пятнадцати. Признаюсь, сначала подобное давалось с трудом, позже, после всяческой промывки мозгов, стало проще. Я просто не думаю в момент нажатия на курок. Радуюсь только тому, что не нахожусь на месте предателей, что Дейв стоит в толпе людей, и мне не приходится направлять оружие ему в затылок.

В этом году «программа» жестче, ведь после неё начнется война. Главный хочет быть уверенным в своих людях, поэтому весь мусор он выбросит.