Инстинкт охотника

— Иди быстрей и возьми трубку, а то Эрик проснется и увидит, что ты выходишь из моей спальни.

— Ты делаешь из мухи слона, — проворчал Берт, но все же вылез из постели, накинул халат и пошел в холл.

Как только дверь за ним закрылась, Конни пошла в ванную и встала под душ.

— Это жених Глории, — сообщил вошедший в ванную Берт.

Он, словно зачарованный, смотрел, как она намыливается. Его глаза повторяли каждое движение ее рук, которые плавно ходили по ногам и плечам.

Конни ополоснулась и выключила воду.

— Так что он сказал?

— Кто? — удивленно моргнул Берт. — А… Он сказал, что Глория плохо себя чувствует и сегодня не сможет работать.

— Тогда я сама приготовлю завтрак.

— Я заметил, что вчера ты чистила овощи. Сегодня я все сделаю сам после работы, сам приготовлю ужин.

— Ты? — переспросила она. — Я не знала, что ты умеешь готовить.

— Одинокие отцы умеют многое, о чем даже сами не подозревают. Жаль, что тебе не удалось позагорать обнаженной.

— Что ты сказал?

Взгляд Берта остановился на ее груди — светлой по сравнению с золотистым, загорелым телом, затем спустился на бледный треугольник на бедрах.

— Тогда бы ты была загорелая везде, хотя, — он изогнул бровь, — контраст тоже притягивает взгляд. Так вот, я умею еще и стирать, гладить, хотя с теми рубашечками, которые купила Эрику моя мать, так просто не справишься. Еще я умею держать в руках молоток, резать, красить…

— Передай мне, пожалуйста, полотенце, — нетерпеливо сказала Конни. Чем дольше он смотрел на нее, тем более острое желание она испытывала.

— Я могу мыть пол и окна. А по обращению с пылесосом и кухонным комбайном мне вообще нет равных. — Берт пожал плечами. — Я очень хозяйственный.

— Ты делаешь это нарочно!

— Что делаю? — невинно переспросил он.

— Заставляешь меня чувствовать то, что чувствуешь сам. — Конни брызнула в него водой. — Снимай халат.

Берт рассмеялся, разделся и вошел под душ.

— Я думал, ты уже не попросишь.

Прижав ее спиной к выложенной розовой кафельной плиткой стене, он стал гладить ладонями напряженные кончики ее грудей. Когда он вошел в нее, Конни застонала и закрыла глаза. Теперь для нее существовал только он. Только почти жесткое прикосновение его рук. Только жар его тела рядом. Только крепость его плоти. Берт задвигался, и Конни снова застонала. Ее бедра задвигались в такт его бедрам. Темп нарастал, пока любовник не застонал в экстазе. Он сделал еще один глубокий толчок, и их тела одновременно содрогнулись.

Потом, вымывшись вместе под душем, они вышли из ванны. Берт завернул Конни в громадную махровую простыню и бережно положил на кровать.

— Я же говорил, это займет всего несколько минут, — сказал он, поцеловал ее и с улыбкой исчез.

Когда Конни вытирала голову, она услышала, как Эрик пробежал в спальню отца. Она с радостью подумала, что Берт успел вернуться к себе вовремя.

— Я хочу принести еще один мой рисунок домой из детского сада. Где мы его повесим? — спросил Эрик за завтраком.

— Давай устроим выставку в твоей спальне, — предложила Конни. — Если прикреплять рисунки скотчем, пятен на стенах не останется.

— Ты устроила тут настоящий дом, — сказал Берт, когда Эрик вышел. — Когда мы приехали, это было просто безликое жилище. А теперь… и рисунки, которые сделал Эрик, и цветы в комнатах. Теперь это настоящий дом. И гостеприимный.

Конни улыбнулась.

— Раньше я и не знала, что я такая домовитая. Но все равно, спасибо.

— Это тебе спасибо. — Берт положил ладонь на ее руку.

Конни едва сдержала слезы. Он смотрел на нее так нежно, что у нее сжалось сердце.

— Тебе пора на работу, — сказала она.

— Кажется, да, — согласился он.

Конни вымыла посуду после завтрака, собрала свою сумку и вместе с Эриком направилась в детский сад. Они иногда заходили за Джеком, чтобы и его по дороге захватить, но сегодня они вышли слишком поздно.

Пока Эрик важно рассказывал о том, во что он собирается после занятий играть со своим «самым верным на свете другом», Конни, закусив губу, размышляла. Несколько ночей и пробуждений в одной постели с Бертом, как она и опасалась, изменили многое. Она почувствовала, что влюбилась в него.

Ее пальцы крепче сжали ремень спортивной сумки. Эрик шел вперед, и Конни автоматически предупредила:

— Без меня не переходи дорогу.

Но любить Гилберта — это путь в никуда. Разве что — к разбитому сердцу. Он сам сказал, что не ищет серьезных отношений. Он по-прежнему тоскует о покойной жене. Конни знала, что он оставался верен памяти жены целых три года. Какие же еще нужны доказательства тому, что надеяться на что-либо серьезное бессмысленно?

По всему видно, продолжала размышлять Конни, что Берт привязался к ней. Но простой привязанности недостаточно. В ней нет искры божьей, нет страсти, нет самозабвения и силы чувств. Привязанность можно испытывать даже к рыбке в аквариуме! Но, тем не менее, эта привязанность опасна для нее, влюбленной дурочки. Она может начать питать бесплодные надежды. Лучше покончить с романом, пока не поздно. Нет, уже слишком поздно. Может, лучше сказаться больной и уехать? Филдстоун легко найдет замену, если сочтет нужным. Правда, жалко расставаться с Эриком…

Эрик! Конни разом очнулась. Погруженная в свои мысли, она на мгновение забыла о ребенке. Посмотрев вперед, увидела его фигурку в голубых шортах, белой футболке и бейсбольной кепке. И тут Конни похолодела. Малыш подошел к краю тротуара и, не останавливаясь, направился на другую сторону. Слева на него летел грузовик. Водитель шел на обгон и явно не видел ребенка. А Эрик прыгал на одной ножке и не обращал на дорогу никакого внимания.

Констанция в ужасе бросилась к нему. Она боялась крикнуть, чтобы Эрик не испугался и не кинулся вперед под машину. За секунду до того, как грузовик пронесся мимо, она успела подхватить малыша на руки и отскочить в сторону.

— Тебя могли сбить! — схватив Эрика за плечи, закричала она. — Я же говорила тебе подождать меня, а ты побежал сам. Ты противный, противный, глупый мальчишка!

Испугавшись ее гнева, Эрик скривил рот, его глаза наполнились слезами.

— Ты делаешь мне больно, — сказал он.

— Тебе было бы еще больнее, если бы тебя сбила машина!

Эрик фыркнул.

— Я тебя ненавижу, — шмыгая носом, объявил он.

— Я тебя тоже, — бросила в ответ Конни, обняла малыша и прижала его к себе. Она еще никогда в жизни не испытывала такого страха, гнева и облегчения. — Это неправда. Я люблю тебя. И поэтому я не хотела, чтобы ты попал под машину.

— Ты меня любишь? — переспросил Эрик.

— Да, — ответила Конни. — Пойдем быстрее, а то опоздаем.

Вечером Эрик снова достал толстую пачку фотографий из своего чемоданчика. Он долго раскладывал их на столе, а потом позвал Констанцию.

— Вот видишь, — сказал он, показывая ручонкой на фото, — здесь я, папа и мама. А здесь я, папа и ты. А здесь я и ты. Ты взаправду любишь меня, как мама?

— Хотя сегодня утром ты меня очень напугал, я действительно очень-очень люблю тебя.

Эрик принял важный вид.

— Тот грузовик был далеко.

— Может, и так, — согласилась Конни. — Но мне показалось, что он близко, и я очень испугалась. — Она погладила малыша по головке. — В следующий раз жди меня на тротуаре.

— Хорошо, Конни. Честное слово. А вот раньше меня никто не любил, никогда не любил, — угрюмо сказал малыш. — Только мама и папа. И бабушка с дедушкой. — На шею Конни легли две маленькие ручки. — А вот ты меня любишь, да?

Посадив малыша к себе на колени, Конни погладила его по щечке и улыбнулась.

— Конечно, люблю.

Эрик просиял.

— Я тоже тебя люблю.

— Раз мы любим друг друга, то все в порядке, — сказала Конни и почувствовала укол в сердце при мысли о своей неразделенной любви к отцу мальчика. — А теперь пора идти к твоему приятелю Джеку.

Мать Джека пригласила Конни зайти выпить кофе и полчасика поболтать. Затем Констанция, оставив Эрика, вернулась в бунгало. Кора Пратт присмотрит за ребятами, а она пока приготовит ужин. Пусть это и не входит в ее обязанности, но будет несправедливо возложить это на Гилберта, который придет после рабочего дня. А затем она собиралась почитать очередной детектив.