Мистер Грей младший (СИ)

Я увидела этот дефект на её коже, когда она снимала жакет, перед занятиями у станка. Я сидела за своим столом в зеркальном зале с блестящим и скользким паркетом, удобным для занятий, на котором малышки в пуантах катались, как на коньках в свободное время. Я не могла предположить другую причину появления синяка, кроме как удар. На паркете она никогда не каталась, на занятиях делала всё слаженно и отточено, ни к чему, буквально — ни к чему нельзя было придраться. И если бы не такое её каждодневное упадническое состояние в течение целого месяца, я бы и не брала в расчёт, что в её семье есть зверь, способный поднять руку на собственного ребёнка. Но для начала, мне нужно было поговорить с Викки, чтобы попытаться поднять её дух и убедиться в том, что мои печальные предположения верны. Наша беседа двухдневной давности до сих пор у меня в глазах…

— Подойди ко мне, — я сказала это как можно мягче, пытаясь не спугнуть, а как можно больше расположить её к себе.

Викки подошла к моему столу, немного склонив печальную кудрявую голову. Когда она посмотрела на меня, я снова дивилась её чарующему и умному взгляду.

«Такая маленькая, а всё осознание жизни в глазах».

— Да, мисс Уизли? — голос покорен и тонок.

— Ты хочешь говорить сейчас?

— Да, мисс Уизли. — «Она намеренно произносит это „мисс“, чтобы я помнила, каково моё место?», — эта мысль моментально пронеслась в моей голове, а потом, я снова вспомнила, что ей всего пять лет, глубоко выдохнула и продолжила:

— Понимаешь, я волнуюсь и… Я бы хотела знать, почему в последнее время ты так замкнута? Не общаешься с девочками. Заплаканная, расстроенная приходила последние недели на занятия. У тебя что-то случилось?

— Ничего, — испуганные глаза тускло блеснули, она отрицательно закачала головой, — Ничего.

Я взяла её руку в свою.

— А что это? — мой взгляд упал на синяк, выглядывающий из-под рукава гимнастического купальника.

Она заплакала. Заплакала, и я прижала её к себе. Моё сердце обливалось кровью, я обнимала её и хотела разрыдаться вместе с ней, но только плотно сжала губы и вспомнила, когда плакала в последний раз, и, как пообещала себе, что это — был последний раз. Я сдержалась, успокоила её, накормила шоколадом и пообещала, что всё, всё обязательно будет хорошо. Как следствие, к сожалению, о случившемся — я ничего добиться так и не смогла, и, отправив Викки домой с водителем и няней, которые приезжали за ней после каждого занятия и ежедневно к утру привозили её, я решила, что с обидчиками буду разговаривать сама.

В тот же вечер, я позвонила её отцу и потребовала встречи. Тот разговор я тут же забыла, ибо была дико зла и уверенно настроена против него. Мистер Дерек Стоун. Я покажу вам, где зимуют раки, если это вы трогали беззащитного ребёнка. Причём, «трогали» — просто сумасшедшее, как мало сказано об этом рукоприкладстве.

Моя встреча должна состояться сегодня. Воскресенье. Трачу свой единственный, грёбаный выходной, так как мистеру Извергу было удобно только в этот день. Какой занятой, мать его.

С одной стороны, я была даже рада тому, что эта встреча назначена на сегодня, так как вчера вечером — мне звонила Джеки и говорила о том, что вся честная компания собирается в доме Флиннов, чтобы отметить начало августа и просто предаться обсуждению Фиби и Адама, которые не хотят прекращать свой медовый месяц, который, по плану — должен завершиться, как раз, сегодня. Но не тут-то было и ребята полны энтузиазма «обтирать» эту тему.

Идти я не считала нужным по нескольким причинам, во-первых, мистер Стоун. Во-вторых, Грей. Да и, в-третьих, и, в-четвёртых — тоже он. Джеки не утаила от меня то, что он собирался сделать после моего ухода. И только бутылка самого дорогого алкогольного напитка в мире, разбившаяся о его дурную голову, стала средством спасения его жизни. Он должен ненавидеть меня, быть благодарен Джеки и быть счастлив. Очень счастлив. И если в своих последних речах, направленных к нему, я была довольно жестока, то… Я знала, что сам он остановить эту «машину без тормозов» не в силах. И если я бы я показывала, как мне тяжело прощаться с ним, как мне дико больно, он бы ринулся за мной и не смог отпустить. Я оттолкнула его от себя так, что назад пути нет. И я спокойно приняла это. И он примет… В отношении его, у меня всегда было нечто, вроде, предвидения, как у пророков-поэтов. И я знаю, что он будет счастлив, потому что он этого заслужил. Что мне оставалось делать? Ничего. Я просто ушла с дороги, не мешая ему двигаться к счастью, или хотя бы не мешая счастью, двигаться в его сторону.

Сама же я, этакая защитница несовершеннолетних и крайне щепетильная преподавательница танцев, ровно в четыре часа дня, при полном параде, гордой походкой вошла в огромный ресторан французской кухни. «Недурно», — решила я, осмотрев помещение, но по-прежнему оставаясь холодной и напряжённой. Что за глупости, говорить с учителем собственного ребёнка в ресторане, а не у нёё в кабинете?! Я изначально была против этой идеи, но топать ножками и требовать появления этого безумного мистера Стоуна у себя, как подобает нормальному разговору директора школы и родителя, я не могла. Так что, единственное, что я запомнила от разговора с отцом Викки, то это — час и место, когда и куда я должна была явиться.

Я села за первый попавшийся столик у окна, заказала себе чашку кофе и принялась ждать. «Непунктуальный», — отметил мой воспалённый мозг, а потом колею мыслей из меня выбил аромат латте с корицей и я, отчасти, расслабилась, стараясь не концентрироваться на минутах, пробегающих на огромных часах, висящих в самом центре огромной белокаменной стены этого престижного заведения.

Мистер Стоун — высоченный брюнет, с довольно приятной внешностью, унаследовавший, определённо, что-то восточное от предков, появился только тогда, когда чашка кофе была выпита, а терпение спало на «нет».

«Почему так бросается в глаза, что ему нет тридцати и что он не способен ударить ребёнка?» — мой, теперь, чисто женский мозг задал этот вопрос, когда он с извинениями рухнул в кресло напротив меня, поздоровался, сцепив руки на столе в замок.

— Добрый вечер, — сухо сказала я, — Ничего, что опоздали. Я здесь, потому что мне нужно поговорить с вами, и я позволила себе наплевать на все свои дела, чтобы сделать это.

— Не вы первая, не вы последняя, кто отказывается от всех своих дел, чтобы поговорить со мной, -цинично заметил он.

Вот ведь кретин!

— Я не буду это комментировать. — Я сжимаю губы. — Поэтому, сразу перейдём к делу.

— К делу, — отрывисто повторил он, глядя на меня глазами Викки.

Я сглотнула злость, подкатившую к самому горлу, прочистила его, остро смотря прямо в лицо наглецу.

— Вы думаете, это приятно видеть, какой страдающей и потерянной приходит твоя лучшая ученица? А ты, несмотря на боль в груди, продолжаешь вести занятия, боясь подойти и заговорить с ней из-за того, что её глаза постоянно готовы переполниться слезами? Что она дрожит изнутри, только из-за доброго жеста, или слова, направленного к ней? Это нормально? — я выжидающе смотрю на него. Он молчит. Я продолжаю.

— Всё можно понять. Раздоры в семье, какие-то обстоятельства, вызывающие грусть… Отказ от покупки чего-нибудь, если ребёнок капризен и привередлив, что, кстати, вряд ли можно сказать про вашего… Но эти красные глаза, эти дрожащие колени, это длилось целый месяц, — ни день, ни два, — а месяц! И чем это завершилось? Синяком! Побоями. И это хорошо, что я это заметила! Почему вы молчите?! Хотите сказать, что ничего не видели и не знаете? Куда смотрит мать вашего ребёнка, если не вы? Ваша мать, если, опять же, вы настолько заняты, чтобы уделить внимание собственному ребёнку, — я чувствовала, как распалялась изнутри, пока он смотрел на меня, — Я бы хотела услышать объяснения и сказать… Сказать, что вы, мистер Стоун… Вы совершенно не думаете о вашей дочери, — я зло смотрю ему в глаза, желая сделать дыры и проверить: есть ли в этой холёной башке мозги?