Все, что нам дорого

– Да. Он целился ей в голову.

Джефферсон обошел вокруг стола и присел возле Джулии.

– Извини. Я должен был спросить.

– Я попыталась остановить его, но было слишком поздно. Я вообще не хотела ехать на охоту. Я вовсе не хотела брать это дурацкое старое ружье. – Слезы наполнили ее глаза, но не пролились.

– Хорошо, Джулия. На сегодня все.

Она заморгала и кивнула.

Он отвел ее обратно туда, где дожидалась Сэнди.

– Что с ним будет? – спросила Джулия по дороге.

– С твоим отцом?

– Да.

– Не знаю. Это должен решить суд.

Сэнди шагнула им навстречу.

– Все в порядке?

– Да.

– Она просто молодчина, – сказал Джефферсон, похлопывая Джулию по плечу.

– Я знаю. Джулия, подождешь минутку? Мне надо переговорить с сержантом Джефферсоном.

Джулия смотрела, как взрослые отошли от нее на несколько шагов и встали так близко друг к другу, что ей ничего не было слышно, даже когда она потихоньку придвинулась к ним.

– Вы официальный опекун детей?

– Да.

– Вам не позавидуешь.

– Можно ли мне увидеться с мистером Уорингом?

– Я так понимаю, по личному делу, а не как представителю прессы?

– Да.

– Не вижу препятствий. Я предупрежу их, что вы придете.

Тед Уоринг сидел за деревянным столом в камере предварительного заключения, уставившись на единственную длинную трещину в стене цвета зеленого горошка, сквозь которую был виден еще один слой светло-зеленой краски, а под ним – еще один. Единственное, чего ему по-настоящему не хватало, был свет.

Здесь не было стеклянных перегородок, к которым жадно прижимают ладони посетители, разговаривая по телефону по обе стороны, дверей на фотоэлементах, которые бесшумно открываются и неизменно захлопываются. Он предполагал, что все это появится в другом месте, позднее. Если ему не повезет. Или если он сваляет дурака. Как бы то ни было, пока его никуда не переводили.

На его небритое, усталое лицо одна за другой накладывались тени, серые на сером, затуманивая глубоко посаженные глаза и ввалившиеся щеки. Охранник, стоявший позади него у стены, сложив руки на объемистом животе, видел, как Тед снова и снова проводил трясущимися пальцами по голове, по растрепанным густым темным волосам. Здесь у людей расшатывались нервы.

– Я хотела увидеться с тобой сама, – сказала Сэнди, – чтобы ты знал, что тебе просто так не отделаться.

– Я любил ее, Сэнди.

– Я не желаю это слушать.

– Как девочки?

– А ты как думаешь? Они подавлены.

– Приведешь их повидаться со мной? Пожалуйста.

– Ты рехнулся.

– Мне нужно поговорить с Джулией. Позволь мне увидеться с ней, – настаивал он.

– Надеешься, тебе удастся запугать ее, чтобы она солгала в твою пользу?

– Это был несчастный случай. Неужели ты не можешь понять этого? Неужели никто не может понять? За какое же чудовище ты меня принимаешь?!

– Не забывай, я тебя знаю.

– Это палка о двух концах, а? – выдохнул он раздраженно. – Слушай, мне плевать, что считаешь ты. Правда такова: Джулия набросилась на меня. Не знаю, о чем она думала, но она набросилась на меня. И ружье каким-то образом выстрелило. Должно быть, она сдвинула предохранитель, не знаю. Я знаю только, что все случилось именно так.

– Вранье.

– Дай мне поговорить с Джулией. Она испугана и смущена, вот и все.

Сэнди разглядывала его с недоверием.

– Почему ты так поступаешь со мной? – сердито спросил он.

– Я? Я никак не поступаю. Все это ты устроил сам. – Она наклонилась к нему. – Она была моей сестрой, Тед. Моей сестрой.

– Сэнди!

– Да?

– Передай девочкам, что я их люблю, ладно? Просто скажи, что я их люблю.

Она глянула на него безо всякого выражения, отвернулась и вышла.

– Не трудитесь вставать. К вам еще один посетитель, – сообщил ему охранник. – Вы какая-то знаменитость, да?

Вошел Гарри Фиск. Он был с портфелем из мягкой коричневой кожи, в костюме, который, как он надеялся, выглядел более дорогим, чем был на самом деле (он украдкой почитывал журналы мод для мужчин, разглядывал картинки, а потом прятал их среди бумаг, словно порнографию), со слегка распущенным галстуком – вскоре после окончания юридического факультета он решил, что такой стиль лучше всего демонстрировал, какой он трудолюбивый, деловой парень. Впервые он встретился с Тедом четыре дня назад, после того как Тед позвонил единственному знакомому адвокату, Стюарту Клейну, занимавшемуся его разводом. «Это мне не по силам, – сказал Клейн, – совершенно не по силам, Тед», и назвал ему имя Фиска и телефонный номер. Фиск, по общему мнению, подавал надежды. Было известно, что он занимался разными грязными делишками государственных чиновников в Олбани, донимавшими их женщинами, финансовыми махинациями, в которые они не хотели впутывать семейных адвокатов. Он был лучшим из так называемых ходатаев по темным делам, какого можно было заполучить в Хардисоне, штат Нью-Йорк. К счастью для Теда, Фиск счел, что это дело, которое будет вынесено на первые полосы газет, станет хорошей ступенькой в карьере. Их первая встреча свелась к простому обмену информацией, они присматривались друг к другу, пытаясь по шаткому карточному домику из фактов и теорий, выложенных на стол, разгадать, как играет другой.

Не успел Фиск войти, как Тед разразился громкой речью.

– Зачем мне было убивать ее? Вот о чем вы должны заставить их задуматься. Я хотел вернуть ее. Я любил ее. Я все еще ее любил. Черт, да мы всего за два дня до этого занимались любовью.

Фиск спокойно достал свой желтый блокнот, уселся и только тогда посмотрел на Теда.

– Вас кто-нибудь видел?

– Видел ли кто-нибудь, как мы занимались любовью? Вы что, ненормальный? – Тед выпрямил скрещенные ноги. – Нас видели в тот вечер вместе на школьном спектакле.

– Понятно.

– Эйли играла индейца.

Фиск, у которого детей не было, безучастно кивнул.

– Я говорил Джулии, – прибавил Тед.

– Вы говорили Джулии, что занимались любовью с Энн?

– Я говорил ей, что люблю Энн.

– Когда именно вы говорили Джулии об этом?

– Накануне вечером. Когда в воскресенье мы вернулись домой, мы собирались все вместе пойти поужинать. По-семейному. – Он опять уставился на трещину в стене, на слои светло-зеленой краски. – Не понимаю, что случилось. Просто все вышло не так.

– Прежде всего, как несомненно известно даже человеку, читающему газеты лишь время от времени, любовь, еще меньше – секс, едва ли являются убедительным доказательством защиты в деле об убийстве. Напротив, не знаю даже, что хуже. – Фиск невозмутимо разглядывал его. – В общем, все сводится к вашему свидетельству против свидетельства Джулии. И не стоит объяснять вам, кому поверит большинство присяжных, выбирая между чистым личиком ребенка, оставшегося без матери, и… вами. Многие судачат о вашей вспыльчивости. Ваши соседи просто умирают от желания поведать полиции, насколько часто вы с женой ссорились из-за этого.

– Если бы каждую семейную пару в Америке арестовывали за ссоры, в этой стране оказалось бы чертовски много пустых домов.

– Вы здесь находитесь не за ссору с женой, друг мой. Вы здесь сидите за убийство. Уровень алкоголя у вас в крови превышал 300 единиц. По всему ружью остались отпечатки ваших пальцев.

– Разумеется, мои отпечатки были на ружье повсюду. Я же держал его, когда оно выстрелило, бог мой. Но оно бы не выстрелило, если бы Джулия не прыгнула на меня.

– Нам придется смягчать впечатление от показаний Джулии. Как вы думаете, почему она лжет?

– Она во всем винит меня. В том, что мы разошлись. Во всем.

– Этого мне недостаточно, Тед. Вспомните что-нибудь реальное, существенное. Что-нибудь, на чем я могу сыграть. Были у нее какие-нибудь трудности? Что-то такое, что мы можем использовать?

Тед с неприязнью посмотрел на своего адвоката.

– Это же мой ребенок.

– Я знаю, что ваш. И еще я знаю, что вы сидите в тюрьме в ожидании приличного срока. А уж отбывать его вам не придется в этом уютном флигеле.