Мистер Писатель (ЛП)

И не в магазине. Или, во всяком случае, не в её способности им управлять.

Сара проверила и перепроверила каждую мелочь, выполнила все инструкции, прошла все инспекции, заказала и лично занесла в каталог почти каждый пункт инвентаря.

На полках магазина теперь стояли не только сотни книг, но и плетёные корзинки местного производства и кружки от местного же гончара. На футболках – из органического хлопка, выращенного под Суитуотером – красовалась надпись «Суперобложка», и они были аккуратно разложены по размерам. К поваренной книге галла прилагался набор домашних специй, а на кассе разместились закладки, чехлы для электронных читалок и подарочные карты.

Разве что с выпечкой Джози можно было не заморачиваться – эти вкусности и так разлетятся быстро.

Много часов неустанного труда превратили коттедж из заброшенного цветочного кошмара в нечто тёплое, гостеприимное и уютное с чуть старомодным оформлением. Стены украшали работы местных умельцев – спасибо галерее по соседству, – а благодаря помощи Ноя, магазинам эконом-класса и набегу на чердак Элли, им удалось сделать ремонт, уложившись в бюджет.

Ещё и остались деньги, чтобы нанять расторопную и забавную Рейни. И плевать, что из-за неё Сара чувствовала себя старой. Она посмотрела на своих бывшую подопечную и лучшую подругу, порхающих по саду, точно две прекрасные бабочки.

А вокруг них толпился народ. В том числе элита Суитуотера. Теперь бабочки бешеным роем носились уже в животе Сары. В отличие от неё, Рейни с Элли легко влились в общество. Рейни – потому что молода, красива и коммуникабельна. А Элли – потому что подобные социальные сборища были для неё естественной средой.

Много лет после ухода матери она выполняла роль хозяйки при отце, пока его быстро ухудшающееся здоровье – не говоря уже о недавних финансовых трудностях – не помешало Хоубейкерам организовывать ужины и праздники, которыми они так славились.

И где часто работала мама Сары.

Старая заноза, почти незаметная, но порой напоминающая о себе болезненными нарывами. Нет, ни Элли, ни её братья, ни даже сам судья Хоубейкер никогда не делали из этого проблему.

А вот мать Элли…

Сара чувствовала себя глупо из-за того, что позволяет детской ране загноиться. Конечно, теперь не имело значения, что Эвелин Хоубейкер когда-то считала Сару неподходящей компанией для своей маленькой девочки.

Но сцена с Джонасом всё проигрывалась в голове, будто зацикленная. «Грязь». То же слово использовала и мать Элли. Да произносила его с таким ледяным презрением, что Сара чахла, как хрупкий цветок при первых заморозках.

И даже зная, что это неправда, зная, что она умная, успешная женщина, Сара не переставала гадать: а не видят ли в ней сегодняшние гости всё ту же неимущую девчонку Барнвеллов? Мама умерла молодой, папа же так пристрастился к бутылке, что в конечном итоге им пришлось жить в стареньком трейлере на парковке у баптистской церкви.

«Ну не эгоистка ли ты? Элли эта вечеринка наверняка даётся не легче».

Если не тяжелее. В конце концов, злоключения Сары остались в далёком прошлом, а семье Элли городские сплетники перемалывали косточки последние несколько лет.

«Но они по-прежнему видят в ней равную», – заявил мерзкий голосок в голове. Какие бы на Элли ни свалились проблемы – а их множество, – за ней стояла родословная Хоубейкеров.

Сара вздохнула.

Злясь, что позволила Джонасу воскресить старое чувство беспомощности, она посмотрела на свои руки: тонкая ткань надёжно скрывала синюшно-багровые и жёлтые отметины. Сара не хотела, чтобы кто-то их увидел. Не хотела выслушивать обеспокоенные вопросы или – хуже – объяснять Элли, Ною, Джози или, не дай бог, Уиллу, что произошло. Поэтому спрятала синяки.

Как и много лет назад.

Но раз уж мозг, кажется, решительно настроился вернуться к делам давно минувших дней, то почему бы высвободить и эти воспоминания? Сара позволила им – ослепляющему страху, глупому отупляющему стыду – выползти из тёмной дыры, где они проживали.

Грубые руки хватают её сзади, опрокидывают. Ухо опаляют отвратительные слова вперемешку с горячим дыханием. Одежда рвётся, отбрасывается. Треск расстёгнутой молнии. Сара вырывается и бежит, не чуя под собой ног.

После той ночи у неё тоже были синяки.

Она боялась что-либо рассказывать. Переживала, что подумают люди. Не хотела рисковать и без того шаткой трезвостью отца.

Да и Остин, несмотря на дурную славу семейки, был популярен. Спортсмен, гордость городка на футбольном поле. Никто бы не поверил, что она пришла к нему в тёмный угол на старой игровой площадке не по своей воле. Во всяком случае, тогда Сара думала именно так.

– Дитя, ты шинкуешь мяту или уничтожаешь её?

Сара глянула вниз и с ужасом поняла, что по сути растёрла несчастные листья мяты в кашицу.

– Я просто…

«Прячусь. Прячусь на проклятой кухне, в то время как моя собственная вечеринка проходит снаружи».

Гирлянды на деревьях мигали точно светлячки, и Сара только теперь осознала, что почти стемнело. Она смущённо посмотрела в тёмные, полные понимания глаза Джози, и та покачала головой:

– Иди. Немедленно. Иди туда, где тебе место.

На одно жуткое мгновение Саре показалось, что она сейчас разразится слезами.

Вот он, невысказанный страх. Сара боялась возвращаться. Боялась, что даже столько лет спустя, после всего, чего она достигла, ей все же здесь не место.

«Пора себя пересилить».

– Иду.

Расставив серебряные чашки на серебряном блюде (сувенир с чердака Хоубейкеров), Сара понесла мятные джулепы гостям. Сама она не возражала против выпивки по случаю, и всё же чуть не устроила безалкогольную вечеринку – одновременно из уважения к Элли и из страха невольно подпоить Харлана Хоубейкера. Но Элли никогда не навязывала окружающим свой личный выбор, а Харлана уже пару дней не было видно.

В последнее время он часто вот так исчезал на неделю или две. Однако родные не успокаивались, пока либо Уилл его не находил, либо он сам не являлся. Обычно страдающий от похмелья, без гроша, немытый и не имеющий понятия о том, где шлялся.

Ещё один плюс вечеринки: она отвлекала от проблем. Элли давно не выглядела такой счастливой. Вот и подтверждение – только Сара вышла на крыльцо, как до неё донесся звонкий смех подруги. Его музыкальные переливы всегда переносили Сару мыслями на лесную опушку к журчащему ручейку и резвящимся зверькам.

«Элли бы там как раз понравилось», – c иронией подумала Сара и, поискав глазами подругу, увидела, что та улыбается новому гостю в голубой рубашке.

Мейсон. Сара узнала золотые волосы, стройную фигуру. Небрежную уверенность в собственной безупречности. Он тщательно привёл себя в порядок – можно было не сомневаться. Но даже потный и грязный он всё равно относился к тому типу мужчин, от которых женщины теряют головы. А следом и трусики.

Обеспокоенная, Сара пристально наблюдала за его общением с Элли.

Не то чтобы Мейсон ей не нравился. За время их короткой беседы он проявил себя как весьма приятный малый (в отличие от своего угрюмого приятеля), вежливый и с безупречными манерами. И Сара солгала бы, сказав, что акцент не добавляет ему шарма.

Но что-то в Мейсоне казалось… фальшивым.

Может, из-за его вопиющей сексуальности? Сара просто не верила, что кто-то настолько прекрасный – не волк в овечьей шкуре.

Правда, на днях, когда Рейни едва ли не растянулась на кухонном полу и не взмолилась «Возьми меня!», Мейсон на неё даже не взглянул. Да и о его похождениях в городке ничего не было слышно, а учитывая, что о нём и Петтигрю все болтали без умолку, – наверняка бы что-нибудь всплыло.

Вообще, Сара была слишком занята, чтобы уделять новым соседям излишнее внимание.

Ну ладно. Она думала о Такере Петтигрю. Не с восторгом, но чаще, чем хотела признаваться.

И всё из-за пения. Оно добавило ему загадочности. Бога ради, парень, похожий на мордоворота-уголовника с королевскими повадками и вечным несварением, не должен распевать в душе бродвейские хиты!