Когда любить нельзя

– Сейчас практически нет. Выяснилось, что у меня есть еще и третья страсть – языки. Последние годы я занималась, в основном, ими, они потребовали меня всю, без остатка. Кстати, можете меня поздравить, я поступила в аспирантуру. Через две недели уезжаю в Мюнхен на три месяца в деловую командировку, заодно на месте смогу начать собирать материал для диссертации, который отсюда не найти даже через интернет. Знаете, что такое интернет?

– Наслышан от своего друга… У него как раз рекламное интернет-агентство. А насчет аспирантуры – поздравляю! Однако, как вы это будете совмещать с работой? Насколько я понял из ваших писем, вы открыли свою фирму?

– Да, папа помог. Мы открыли агентство бизнес-перевода.

– И чем конкретно вы занимаетесь?

– Опираясь на папины связи, я обеспечиваю фирмы переводчиками для переговоров здесь. А иногда выезжаю с клиентами за рубеж на международные встречи. Папины друзья-бизнесмены любят брать «туда» своих, проверенных, переводчиков. А поскольку многие из наших клиентов знают меня не один год, то это вносит в наши деловые отношения уверенность и доверие даже в щекотливых ситуациях.

Отец Кирилл почему-то нахмурился и заметил, окидывая Марию серьезным взглядом:

– Иногда знание щекотливых ситуаций может быть небезопасным…

– Ой, ну что вы! – с улыбкой возразила Мария. – Они ничем таким особенно тайным и рискованным не занимаются, хотя, конечно, свои секреты есть в каждом деле… И мы, конечно, гарантируем сохранность этих секретов… Ну что, пойдемте дальше?

– Пойдемте.

Вернувшись в холл, Мария открыла еще одну дверь, выходящую из него.

– Здесь находятся мой кабинет, а за ним спальня.

Бросив мельком взгляд в дверной проем спальни, и заметив небольшую кровать, застеленную цветным покрывалом, отец Кирилл быстро отвел глаза и сосредоточился на кабинете.

Здесь тоже царил мир книг. Все три стены кабинета занимали книжные шкафы. Корешки книг с русской классикой сменялись корешками с иностранными названиями.

Отец Кирилл с удивлением заметил среди английских и немецких названий греческие и латинские. Здесь были даже издания на санскрите. Современные книги перемежались на полках со старинными фолиантами в хорошо сохранившихся кожаных переплетах, на которых тускло светилась потемневшая от времени позолота тиснения.

Во всю ширину окна протянулся старинный письменный стол, на котором несколько сюрреалистически смотрелись суперсовременный монитор – совершенно плоский, на высокой ножке – и изогнутая компьютерная клавиатура. Таких отец Кирилл не видел даже в продвинутой фирме у Бориса, друга детства, хотя тот внимательно следил за новинками электроники и постоянно обновлял свой технический арсенал.

Поскольку стол был большим, просто «мечта поэта», на нем оставалось еще достаточно много места для бумаги и других необходимых письменных принадлежностей… И чего тут только не было! Разглядывая все эти предметы: пресс-папье, чернильный набор с арапчонком, обнимающим пузатую чернильцу, перламутровый ножичек для разрезания бумаги, рядок медных, украшенных чеканкой и эмалью, стаканчиков с карандашами, кистями и ручками, отец Кирилл подумал, насколько же стол женщины отличается от стола мужчины… Мужчины обычно обходятся минимумом вещей, без всяких там украшательств. Но, однако, эти старые вещицы создают особый настрой… Ему почему-то вспомнилось, как на заре советской власти был объявлен бой мещанству и вещам, его символизирующим. Однако какое мещанство могло быть при советской власти, когда все было сведено до минимального стандарта, все было подогнано под один аскетический образец! Мещанство ведь, на самом деле, могло существовать только в обществе, где царствует обилие вещей, где есть не просто «Ваза для цветов ГОСТ № 179-32/БИС», а где предлагаются отдельно вазочки для одного цветка, вазочки для двух, трех цветков, вазы для больших букетов, вазоны для высоких цветов, например, для роз с длинными стеблями или гладиолусов, и, наоборот, вазончики для цветов «короткоствольных». А если еще и вспомнить бальные бутоньерки, которые прикалывались к платью… Какое изощренное внимание к мелочам просматривалось за созданием подобных вещиц! Теперь-то бутоньерку можно увидеть разве что только в музее или в кино… Нет, определенно, мещанство возможно только там, где есть многообразие, и где есть возможность наслаждаться этим многообразием… Конечно, нелепо быть рабом вещей, но все-таки нужно признать, что есть в них какое-то свое очарование, способное вносить в повседневную жизнь определенный колорит и даже собственный стиль. Вот и квартира Марии, предметы, наполняющие ее, все это тоже придавало облику девушки особые, нетелесные черты, ведь человек никогда не воспринимается сам по себе, но всегда вместе с той обстановкой, в которой его воспринимают. И как Мария органично вписывалась в свой дом, так и он, в свою очередь, был как бы продолжением ее душевного строя, ее мира. Отец Кирилл чувствовал, что ему интересно и очень уютно в этом мире. Дом Марии был таким же удивительным, чистым и привлекательным, как и она сама…

Смутившись этой мысли, отец Кирилл поспешил отвлечься и подумал, что интересно было бы сравнить дома экстравертов и интравертов, наверняка они отражают характер их владельцев. Ведь экстраверты отличаются от интравертов не только разницей в характере и общении, но и в степени выноса своего внутреннего мира во вне – в данном случае в обустройство своего дома. А если пойти дальше, то наверняка можно обнаружить, что беспорядок в доме человека отражает такой же беспорядок и в его внутреннем мире, где царит сумбур нечетких мыслей, неопределенных целей, несформированных принципов и неясных желаний. Внутренний хаос чаще всего порождает хаос внешний… Иногда, конечно, бывает и наоборот, когда угнетающие, грязные условия жизни «воспитывают» человека себе под стать. Но на то человеку и дана способность вносить порядок в то, что не упорядочено. В семье алкоголика может вырасти алкоголик, но может вырасти и трезвенник, который, насмотревшись на дно пьяной жизни, никогда не возьмет спиртного в рот. Это тоже проявление свободы воли. Человек сам выбирает, каким ему быть. И не может быть никаких оправданий в апелляции к обстоятельствам жизни, ведь эти обстоятельства создаются самими людьми. Другое дело, что один человек находит в себе силу, позволяющую ему противостоять внешним обстоятельствам, а другой, обделенный этой силой и не желающий ее искать, – подчиняется им и плывет по течению, опускаясь, порой, все ниже и ниже… И не бедность, отнюдь, причина опущения человека. Как говаривала его бабушка: «Нищета не обязательно должна быть грязной. Даже нищий человек может быть чистым и аккуратным, если он сохранил внутреннее достоинство».

Мария озадаченно наблюдала за отцом Кириллом, который почему-то слишком долго и пристально разглядывал ее стол и предметы на нем. Она с тревогой окинула все взглядом, может, что-нибудь не в порядке? Но ее взгляд ни за что не зацепился – все было на своих местах, и даже пыль не успела осесть за несколько дней ее вынужденного отсутствия.

Вдруг отца Кирилла заинтересовала лежащая с краю на столе толстая книга в яркой целлофанированной обложке.

– Игнат Филаретов. У страха глаза рыси… – прочел он вслух имя автора и название книги и вопросительно посмотрел на Марию.

– Потрясающая вещь! Я даже подумывала, а не предложить ли мне автору ее перевести… Хоть и детектив, но безумно интересный и, главное, познавательный, и без этих традиционных луж крови с горами трупов. Мне вообще нравится этот автор, у меня есть все его книжки. А открыл мне его мой папа. Года три назад он заболел и попросил купить ему что-нибудь легкое почитать. Я выбрала на лотке одну книжку, мне название понравилось, а потом отец звонит – в диком восторге, и говорит: просто зачитался! Вот с тех пор и собираем книги Филаретова. Похоже, он очень образованный, интересный человек и хорошо разбирается в жизни и людях.

– Да, я тоже знаком с этим автором, мне его книги даже чем-то близки… – перелистывая книгу, произнес отец Кирилл и бросил на Марию какой-то странный взгляд.