Когда любить нельзя

Подумав об отце Кирилле, она добавила к двум бутылкам еще бутылку белого «Шабли Премьер Крю», побросала в пакет несколько свертков и упаковок с разными деликатесами, которыми ее отец, обожавший поесть, доверху забивал холодильник, и потащила все это к выходу.

«Так, надо еще папе записку оставить, чтобы не ждал меня сегодня», – мимоходом подумала она, и, поставив пакеты у двери, побежала к отцу в кабинет за ручкой и бумагой.

Положив записку в кухне на видном месте, Мария заторопилась к выходу, и уже распахнув дверь, вспомнила, что забыла посмотреть на себя в зеркало. Поставив опять пакеты на пол, она вернулась в квартиру и критически оглядела себя в большое старинное зеркало.

Увиденное вполне ее удовлетворило. «Вид несколько взъерошенный, но ничего», – решила она и, захлопнув дверь, побежала вниз по лестнице, перескакивая через две ступеньки и игнорируя лифт, не желая ждать «три часа», пока он перестанет елозить между этажами, развозя ленивых или нагруженных покупками соседей.

К площади Александр а Невского Мария пригнала своего, замызганного «по уши» грязью, «Ягуара» в совершенно рекордные сроки. В возбуждении и от дорожной гонки, и от предстоящей встречи, она бросилась ко входу в метро, оскальзываясь на как будто специально сберегаемых дворниками потеках льда.

Вбежав в вестибюль станции метро, она торопливо огляделась в поисках отца Кирилла, и тут же узнала его высокую фигуру.

«Ох…» – как-то по-женски вырвалось у нее, и она почувствовала, как ноги сами понесли в его сторону.

Отец Кирилл стоял у стены и что-то читал, изредка поглядывая на входные двери. Густые кудри, ощутимо подросшие с их последней встречи, разметались по плечам темного пальто, делая его похожим скорее на мятежного поэта, чем на смиренного священника. В руках у него был букет темно-красных роз.

Мария замедлила свой шаг и тихо подошла к нему.

Подняв глаза в очередной раз, отец Кирилл увидел ее, и лицо его осветилось широкой улыбкой.

Одновременно сделав шаг навстречу, они вдруг оказались так близко друг к другу, что Мария даже уловила уже знакомый ей запах отца Кирилла – что-то среднее между воском, ладаном и розовым мылом.

Подняв лицо, она сказала:

– С приездом, отец Кирилл, я так рада вас видеть! – и привстав на цыпочки, троекратно поцеловала его в обе щеки.

Отец Кирилл, замерший, было, в начале от неожиданности, на третьем поцелуе сделал движение навстречу Марии, и тоже поцеловал ее в щеку, слегка коснувшись ее лица своей мягкой бородкой.

Также одновременно они отступили друг от друга и замерли, глядя в глаза и словно не в силах отвести взгляда.

Как по волшебству вдруг смолк шум вокруг, перестали существовать окружающие люди. И только их глаза жили в этом заколдованном пространстве, задавая и отвечая на вопросы, которые еще не решались задать их губы…

Спохватившись, отец Кирилл вручил Марии букет роз, и время вновь скачками побежало вперед, завертевшись ускоренной кинолентой: вот они сели в машину, вот уже мчатся по улицам, а вот уже входят в ее квартиру, затаившуюся в темноте вечера на третьем этаже сталинского дома по Московскому проспекту.

– Проходите, отец Кирилл, милости прошу в мою обитель, – пригласила Мария, включая свет в холле.

Отец Кирилл, держащий в руках многочисленные пакеты, которыми нагрузила его у машины Мария, с любопытством окинул взглядом обстановку.

Холл ее квартиры был совершенно не похож на привычные типовые городские прихожие – во-первых, был просторным, во-вторых, вдоль его стен разместилась старинная мебель – высокое, от пола до потолка, зеркало в раме с золотым левкасом и двумя бронзовыми подсвечниками по бокам, небольшой овальный деревянный стол на одной массивной ножке с орлиными лапами в основании и кожаное кресло в углу.

Простенки между несколькими дверьми занимали стеллажи с книгами. В углу, справа от входа, стояла вешалка из гнутого дерева с подставкой для зонтов, куда, наверное, в свое время ставили и трости. На полу раскинулся большой палевый ковер. И даже телефон, стоящий на столе под настольной лампой с кремовым абажуром, был стилизован под старину.

Так и казалось, что сейчас войдет лакей и с изысканным поклоном примет у них верхнюю одежду.

Мария положила розы на стол и быстро сняла сапоги. Сунув ноги в домашние туфли с помпонами, она забрала у отца Кирилла пакеты.

– Раздевайтесь, пожалуйста, я сейчас, – сказала она и понесла пакеты в кухню, скрывавшуюся за одной из дверей, выходящих в холл.

Отец Кирилл снял пальто и, повесив его на плечики, озадаченно покосился на свою забрызганную грязью обувь.

Мария, появившаяся из кухни с вазой для цветов, поняла его замешательство. Поставив вазу на стол и опустив в нее розы, она быстро сняла и повесила свое пальто на вешалку, после чего скрылась за второй дверью и вынесла оттуда мужские тапочки.

– Посмотрите, подойдет вам размер? Это папины…

– Да, спасибо, думаю, будут в самый раз, – поблагодарил ее отец Кирилл, переобуваясь.

А Мария, тщательно скрывая свое удивление, окинула взглядом его дорогой и стильный темный костюм – отец Кирилл как будто сошел с обложки европейского журнала мод.

«Вот это да! Не представляла, что священники могут так одеваться!» – восхитилась она про себя, одновременно осознавая мужскую привлекательность его высокой и стройной фигуры.

Дождавшись, когда он переобуется, она несколько смущенно предложила ему:

– Ну что, может быть, я сначала покажу вам мою квартиру?

– С удовольствием посмотрю, – согласился отец Кирилл, снова окидывая взглядом холл. – У вас тут очень необычно и красиво, словно в девятнадцатый век попал.

– Я выросла в старинной обстановке бабушкиной квартиры, и моя мечта была иметь свой собственный дом в том же стиле. Папа купил мне эту квартиру шесть лет назад, когда я поступила в университет. Постепенно я здесь все сделала так, как мне мечталось.

Распахнув дверь в одну из комнат, Мария включила свет, и отец Кирилл восхищенно замер: восьмирожковая хрустальная люстра осветила роскошную гостиную.

Переливаясь всевозможными цветами и оттенками, искрились грани хрусталя в горке, где среди фарфоровой посуды и статуэток возвышались затейливые бокалы. В правом углу стоял небольшой салонный рояль, оформленный «под орех». Из другого угла размеренно тикали большие напольные часы с маятником явно старой работы. Посреди гостиной разместился круглый стол, окруженный шестью стульями с резными спинками. На стенах висели три старинные картины в богатых рамах. Все это великолепие подчеркивалось толстым ковром кофейного цвета, почти полностью покрывающим светлый паркет, и тяжелыми кремово-золотистыми бархатными портьерами, нижнюю часть которых скрывала спинка мягкого дивана с валиками по бокам, стоявшего у окна.

– Какая красота! Как в музее… И вы тут живете? – поразился отец Кирилл.

– Раньше в так называемых музеях тоже люди жили, – рассмеялась Мария. – Хотя не скрою, стоило это все недешево.

– Надо думать! – согласился отец Кирилл.

Подойдя к роялю, он, едва касаясь, провел тыльной стороной ладони по его полированной поверхности и спросил:

– Вы играете?

Мария, в это время вытаскивающая из нижнего ящика горки белую накрахмаленную скатерть, ответила:

– А как же! Я получила весьма разностороннее образование: помимо университета за спиной еще музыкальная и художественная школы. Мы с папой никак не могли определить, к чему меня больше тянет – к музыке или к рисованию, и, в конце концов, решили не рисковать и заняться и тем, и тем. Вот эта картина – моя копия работы одного итальянского художника… Я сделала ее лет семь назад.

– Да ну?! – поразился отец Кирилл, подходя поближе и изумленно рассматривая холст, практически неотличимый для неискушенного взгляда от старых полотен. На нем даже были видны кракелюры, как будто нанесенные самим временем. – Да вы талантливы! И что же, вы продолжаете писать?

Расстилая скатерть на столе и разглаживая рукой складки на линиях сгиба, Мария отрицательно покачала головой: