Чипсы (СИ)

Но скоро пчёлы пропали. Потом загорелись наши мирошевские торфяники. Конечно это не Шатура, шатурские горели и в 2002, но тогда не было такой жары... Дальше во Владимире стали взрываться автозаправки, расположенные на шоссе рядом со вспыхивающими как спичка сосновыми лесами. На центральный регион спустилась гарь. Смог мы застали в самом начале. Мы не стали ждать числа, на которое у нас были билеты в Казань. Мы сбежали из Мирошева на две недели раньше, купив СВ. И я в сотый раз убедилась: травы - мамино призвание и смысл жизни. Она чувствует их, живёт вместе с ними. Она не следует правилам сбора формально, как другие сборщики. Каждое лето вносит свои коррективы, как сказал бы папа. Полынь! В тот год мы остались без обыкновенной полыни. Она лишилась своего запаха. Она воняла чем-то чёрным, горелым. Мама и это предвидела. Мы привезли из Казани горькую полынь. Сколько смогли, столько и притащили. В тот год мы впервые до начала весны продали все травяные чаИ. Потому что люди просто не успели сделать свои собственные заготовки. К нам потянулись покупатели, которым раньше мы не были нужны. Распробовав, насколько наши чаИ отличаются от их домашних дилетанских заготовок, наши не конкуренты конечно, но и злостные непокупатели, превратились в наших постоянных покупателей и главных маминых почитателей. Они заходили к маме в аптеку "поспрашать", проконсультироваться о сборе и заготовке. Они выспрашивали рецептуру смесей. Мама конечно же не говорила: "не скажу", она даже говорила точные пропорции, но она никогда не перечисляла весь список растений в рецепте. Это секрет. Распознать все растения в наших чаЯх практически нереально. В таких случая требуется лаборатория. Кое-что из трав мы перемалывали миксером, насадкой "нож большой". Но даже Пропана Ивановна открыла не все наши рецепты. Она не смогла определить пырей ползучий в смеси чая для кормящих матерей. Пырей - агрессивный сорняк. Он растёт везде. Все проходят мимо него, считая бесполезным. А между тем потребление пырея увеличивает надои, что известно всем ветеринарам.

У папы в Дубках самый большой участок: маленький стадион, дорожка гравиевая по кругу. Можно бегать. У забора, вдоль канавки, растут простонародные "мужички": ревень и хрен. Разрослись от того, что землю на строительстве ворочали - эти "ребята" любят окультуривание. Да им по-моему, что окультуривание, что одичание - всё едино: тронут - они и разрастаются.

С конца мая ревень можно сырым есть, в июне хорошо его в свёклу класть за пять минут до конца тушения. Это полезно. Ревень - кислота, если ещё и свёкла - полусырая, то это сильное защелачивание организма. Ещё хорошо свёклу с молодой крапивой тушить и с одуванчиками. Одуванчики горькие, противные, но я ем: они от рака и других опухолей. Мы и сырые одуванчики в салат кладём. Сурепка, конский щавель и одуваны - уксуса каплю и оливкового масла. Есть противно, но с голодухи вполне возможно.

Когда я увидела девушку-самбистку, мне захотелось с ней поговорить, я так ей обрадовалась. Я побежала по лестнице, схватила со стола ключ, выбежала за ворота и как раз с ней столкнулась. А она идёт, нагруженная сумками и рюкзаком, и не смотрит на меня. Я ей кивнула. Но она -мимо прошла.

Я ей тогда уже в спину крикнула:

-- Здравствуйте!

Она резко обернулась, внимательно посмотрела, и говорит:

-- Здравствуйте.

Я говорю:

-- А вы куда?

А она:

-- По делам, -- и так серьёзно и внимательно на меня смотрит.

А я:

-- Вы меня не узнаёте?

-- Узнаю конечно.

-- Вы наверное знаете, что меня на пруду спасатель нашёл?

-- Нет, -- говорит. - Я знаю только, что вы с вашей мамой к нам в этом мае не пришли за зеленью. Мы с бабушкой волновались. У вас что-то случилось?

-- Случилось.

-- Я так и поняла, что случилось. Вы к прокурору Ривцову приехали? У вас дело? А его по будням здесь раньше девяти вечера не бывает.

-- Да нет, -- улыбнулась я. - Я тут живу. Временно. Ривцов-- мой папа.

Девушка пакеты на землю, в грязь, поставила и говорит:

-- Хороший у вас папа, честный... - она замялась: -- насколько вообще можно быть честным в его ситуации. Когда он был участковым, то единственный сочувствие к нам проявил. У нас лет ... давно когда-то из "Волги" магнитолу стащили.

-- Странно... -- сказала я. - Вообще он опер... Оперуполномоченным был. Он - следователь! А участковые - это дежурная часть, это вообще другой отряд.

-- Я знаю, кивнула самбистка. -- Он в отделе каких-то тяжких преступлений работал.

-- По борьбе с наркоманией.-- И тут до меня дошло: -- А! Так это вы в центре у горсовета (так у нас называют здание администрации) припарковались?

-- Мы.

-- Так это ноль-второй год. Папа тогда участкового заменял, ему приказали разобраться. Папа это дело часто вспоминает. После вашего заявления начальника отделения сняли, а папу повысили. И его карьера началась. У вас же наркоманы магнитолу спёрли, то есть украли. Вы в заяве, то есть в жалобе, указали сладковатый запах.

-- Надо же! - удивилась самбистка. - Я никогда не знала, что вы и он - семья. Я бабушке расскажу. Она обрадуется, что наше заявление Ривцову помогло, --и самбистка засмеялась.

Я была удивлена, что самбистка умеет нормально говорить и даже как-то чувствовать себя неловко, оправдываться. На самом деле их дело было просто вопиющее. Почему папа им до сих пор благодарен? Да потому что чёрт знает что творилось. Он сидел в старших лейтенантах с висяками, то есть с бесперспективными делами, а в дежурной части на элементарные мелкие дела просто не выезжали, если пострадавшими были дачники-москвичи. А преступления совершали мирошевчане, несовершеннолетние наркоманы.

-- Можно я с вами прогуляюсь?--попросила я.

-- Да я на помойку, я к шоссе.

-- Ну можно я с вами прогуляюсь на помойку?

-- Да пожалуйста.

И мы пошли. До шоссе идти минут пятнадцать. После разбитой дороги в дубках - асфальтовая дорога -- вниз, вправо и влево - улицы, и самбистка вдруг говорит:

-- Спасатель на этой улице живёт? Не знаете?

Я говорю:

-- Нет, не знаю.

А она:

-- Нет. По-моему он на Заречной. А на Профессорской его друг, -- и замолчала так тяжело, что мне стало ясно: ей кто-то из них нравится. Скорее всего спасатель, а может быть и его друг. Они всем нравятся. Когда мы были с Дэном на пляже, он, увидев, их, закомплексовал страшно. Дэн не уверен в себе, а у него нормальная внешность.

Мы обошли маленький прудик. Там на берегу церковь Пантелеймона Целителя. Я, мама и Илька в ней крестились. Я не помню, я грудная была, а Илька помнит. От пруда до церкви - луг и заброшенное футбольное поле. На лугу - одно единственное дерево. Японское. На всех японских гравюрах такие деревья: ствол кривой и крона круглой шапкой. Самбистка сказала:

-- Это загадочна сакура. Никто не знает достоверно, кто её здесь посадил.

-- Софора японская, -- решила я поумничать. -- Листопадное дерево из семейства бобовых, с хорошо развитой системой корней и роскошной шаровидной кроной.

Самбистка обернулась на меня опасливо.

-- Это дерево в южных районах растёт, -- пояснила я. - Тут когда-то давно их много было. Но все вымерзли. А эту скрестили с яблоней.

-- А разве так можно?

-- Не знаю. Я селекцией не занимаюсь.

-- Я у себя на участке яблони прививаю.

-- Ну тут ещё, наверное, дереву повезло: может, в том месте не так ветрено как в других.

Я рассказала о загадочных полянах в лесу, самбистка знала эти ландышевые поляны, но её интересовали только совсем не загадочные чернушки, которые в августе появлялись на этих полянах, или не появлялись.

-- Надо верить только достоверной информации, -- сказала она. - Надо раскопки сделать и посмотреть, что там с почвенными пластами, какие культурные слои.

-- Под этой софорой точно с почвами что-то не так. Может когда давно что-то произошло, и наш владимирский суглинок в этом месте заменён на песок? Но тут не копают.