Чипсы (СИ)

Бывает сказка. Тогда и была настоящая сказка. Минус пять по Цельсию. Сухой как формиат цезия, хаотичный как молекулы газов, падающий снег. Кремль на горе. Наш кремль - на небольшой горе. Это Владимирский кремль -- на крутой горе, а у нас - на совсем маленькой. Стены белые, в стенах - чёрные бойницы. Отверстия с обратной стороны больше, чем с внешней. Купола церквей подсматривали за нами из-за кремлёвской стены. На площади - настоящие ёлки. Им верхушки срезали - они вширь пошли, их наряжают огромными вырезанными из фанеры фигурками - работами студентов художественного колледжа. Мирошевчане идут нам навстречу: на службу идут, крестятся... Платки женщин припорошены снежком по-разному: сразу понятно, кто долго идёт, а кто -- от остановки. По всей видимости, покрываются снегом те, кто живут недалеко, а те, кто приезжают, они в маршрутках подтаяли, и снежный порошок начинает всё с нуля...

-- Вот и мы с тобой - все белые, -- сказал Дэн, удивляясь и восхищаясь ходом моих наблюдений. - Как эти ёлки.

-- Да ну. Разве это белые? Снег - покрытие, мы - покрытые.

-- Верно!

-- Покрытие легко разрушится при повышении температуры всего на пять градусов.

-- Верно, -- Дэн улыбнулся и подвёл меня к памятнику преподобного Косьмы.

Серебристые ёлочки, вокруг памятника почему-то никогда не наряжают. На постаменте, у складок каменной одежды аккуратно примостились два каменных башмачка.

Дэн писал в своём проекте о Косьме. Говорили, что это был гениальный проект, который победил заслуженно и справедливо.

-- Святой Косьма основал Мирошев-посад, -- начал Дэн, поправив несуществующие очки.

-- Дэн! Ты покороче, -- попросила я. - Как для маленьких.

-- Я к тому, что Косьма основал город, а я - возродил наши отношения.

-- Ну Дэн... Пожалуйста без спорных параллелей.

-- Косьма ходил по лесам, бродил, надо было где-то жить; сподвижники под его руководством вырыли ров. В миру, пока к Косьме не явился кто-то фантастический, светящийся и крылатый, Косьма был строителем - плотником Кузьмой Петровичем. Косьма и теперь считается покровителем строителей. Когда Кремль был построен, сразу начались набеги. Всем же хочется отобрать, украсть на халяву. Косьма отбил атаку турок, татар -- кочевников... или разбойников - забыл. Многих жителей Мирошева спас. Но сам был ранен: ему плечо рассекли. Интересно?

-- Так интересно! Главное, что просто и без цитат.

-- Тогда назло тебе цитата наиз: "Умирая, Косьма отдал сподвижникам ларчик: в нем лежала сверху икона преподобного Косьмы, мешочек с десятью целковыми и мелким серебром, две изломанные деревянные игрушки, похожие на плотницкие инструменты, и бережно завернутая в бумагу пара истертых сафьяновых башмачков, которые Кузьма Петрович носил в своем ребячестве... Теперь это - реликвии, они хранятся в мирошевских церквях", -- оттараторил Дэн.

-- Сафьяновые башмачки. А я на памятник и внимания никогда не обращала: памятник и памятник, -- я провела рукой, очищая от снега башмачки, они зачернели на белом фоне, стало видно, где у них каменная шнуровка...

-- Знаешь, Арина, -- сказал Дэн. -- Когда я уже написал проект, особенно, когда по региону победил, я часто стал сидеть тут на постаменте. Я, как и ты сейчас, гладил рукой башмачки, просил Косьму помочь мне на всероссийской краеведческой олимпиаде. Перед тем, как ехать в Москву на финал, я от нервов стал ходить не только к Косьме, но и к памятнику Загоскина, и к Вечному огню, и даже в Семенной ездил к мемориалу, и на кладбище в Семенном стал гулять.

-- Зачем? - удивилась я. - Ну Вечный огонь тут рядом, у Кремля, недалеко. А в Семенной-то зачем? А на кладбище?

-- Понимаешь, Арина, я понял перед всероссийским конкурсом. Сам понял, мне никто не подсказывал: чтобы хорошо рассказать о крае, надо общаться с предками. Походить мимо надгробий, почитать имена, у вечного огня с прадедом поговорить... Мой прадед похоронен совсем в другом месте, на братской могиле в Дмитрове, это западнее. Там он погиб, там почти вся пехота полегла в боях за Москву. А тут - просто мемориал уроженцев Мирошева, ушедших на фронт. Но я всё равно здесь с дедом общаюсь.

-- Правильно. - Я встала с постамента: -- Твой дед...

-- Прадед...

-- Он всё равно здесь в разных невидимых мирах витает, хоть и погиб далеко отсюда...

-- И тебе не смешно?

-- Нет.

-- И ты в это веришь?

-- Конечно.

-- Химик, материалист, и веришь - в духов?

-- Ден! - улыбнулась я. -- Травы живут один год, полгода, и то шепчут, разговаривают... Я тебе это точно говорю! А тут - души людей, которые давным-давно в Мирошеве жили... Я верю в то, что кто-то иногда, не всегда, но иногда, нас оберегает, помогает.

-- Значит, ты веришь в бессмертие?

-- Я? - я не знала что сказать, я даже испугалась.

-- Да. Ты, Арина.

Я тогда не думала так уж много о смерти. Я знала одно: надо всегда бороться со злом, надо давать отпор врагам, и не надо травить себя продуктами, спиртным и табаком.

-- Почему такие сложные вопросы, Дэн?

-- Ты же говорила только что, что мой прадед - он здесь.

-- Я не сказала, что он - здесь. Я имела в виду немного другое. Это очень личное, Денис, я не хочу об этом распространяться. Но что-то необъяснимое витает над людьми. Это можно назвать религией, философией, мистикой, но что-то необъяснимое есть.

И я рассказала Дэну о том, как у папы на работе поначалу шло всё очень плохо, и громкое провальное дело восьмидесятого года мучило его. А потом вдруг всё изменилось. Казань, знакомство с мамой, усыновление Ильки, моё рождение... Может, это просто стечение обстоятельств, теория случайных чисел, теория вероятности?

Дэн сказал:

-- Не знаю. Но я тебе тоже признаюсь. Только не принимай меня за психа. Как только я начал свою защиту, я стал не самим собой, а как будто и Косьмой, и Загоскиным, и сразу всеми плотниками, которые первый Кремль возводили. А когда дошёл до Отечественной войны, то даже стихи зачитал, которые до этого не учил наизусть и не собирался зачитывать. Без запинки зачитал. Я стал не собой, понимаешь, Арина. Я стал как будто проводником нашего города, нашего мирошевского края. И члены жюри потом говорили, что такое впечатление, что я рассказываю, а они - всё видят. Только из-за устного выступления я победил, потому что проекты у многих были суперские, особенно у девушки из Алтайского края. Скажи: я сошёл с ума?

-- Не знаю, Денис. По-моему это вдохновение.

-- С чего ты взяла?

-- Пропана Ивановна, мой репетитор, говорит, что многие научные открытия - от вдохновения и научному психоанализу не поддаются.

-- Но я ж не Менделеев.

-- Не в этом дело, Денис. Дело в том, что сон - это не только просто сон. Это как раз то, о чём я тебе говорю. Это какие-то высшие сферы. Невидимые, неощутимые, может быть твоим сознанием и созданные. И ты в них попал, понимаешь? Менделеев много думал о таблице, и только тогда она ему приснилась. Бутлеров годами думал о связях в веществе и открыл теорию. Ты много думал о нашем городе, о крае. Не о проекте, заметь, не о защите, а о крае - тот же эффект.

Дэн смотрел на меня странно. Я попыталась объяснить:

-- Вот химик открыл новый элемент или новую реакцию, описал. Он потратил много сил на это. Это новое могло и не встречаться в природе, а могло и встречаться, понимаешь. И тогда по большому счёту получается, что химик не открыл, а первый описал, зафиксировал. И так - в любой науке. Описаны законы движения. Но мы и раньше двигались по этим законам. Твой проект по краеведению он витал в воздухе, в стратосфере - где-то. Проект ждал, когда кто-то его материализует, и этим человеком стал ты, понимаешь? Это вдохновение , Денис, сложно объяснимая вещь.

-- Я так и думал, Арина, я чувствовал, что ты поймёшь меня. Если бы ты сейчас начала спорить, не верить, улыбаться, я бы проводил тебя до дома, и всё.

-- И всё? - я до сих пор помню, как больно кольнуло сердце. Очень больно, я даже вздрогнула, хотя сердце у меня здоровое.