Полный привод, или Километры вдоль нормальности (СИ)

Как же давно Жак об этом мечтала!

— Кстати… я тут вспомнил… когда в Лондоне рванули метро в 2005-м, ты была в городе? — поинтересовался Александр, ввиду своего роста, поглядывая поверх толпы на тротуаре.

— Эмм… нет. Я как раз тем летом улетела к дядюшке в Рим. Он там работал в тот момент и снимал квартиру в тринадцатом Муниципалитете. Но здесь остались почти все мои подруги. Я тогда два дня сюда не могла дозвониться и здорово переволновалась — в Лондоне на сутки связь пропала.

— С твоими подругами ничего не случилось?

— Нет. С ними — ничего, но вот у одной нашей сокурсницы очень сильно ранило тётю.

— А на это лето у тебя есть какие-нибудь планы? У тебя, случайно, отпуск не намечается?

— Ты об Олимпиаде?

— Всегда приятно поговорить с умным человеком, — улыбнулся Александр и кивнул.

— Нет. Я не планировала попасть на соревнования. А ты? Ты хочешь посмотреть?

— Обязательно! Кирк уже купил нам билеты на открытие. Уговаривал меня пойти с ним на прыжки в воду, но я согласился только на синхронное плаванье, — и новоявленный фанат синхронного плаванья широко улыбнулся.

Жаклин опять закатила глаза.

— Ты неисправим, — покачала она головой.

Так неспешным прогулочным шагом они прошли до конца по Pall Mall Street, и, когда перед ними развернулась Trafalgar Squarе, девушка остановилась напротив входа в Лондонскую Национальную галерею.

— Не хочешь зайти? — кивнула она на двери.

— А что здесь? — начал глазами искать какую-нибудь табличку на здании юноша.

— Ты не знаешь, какое здание стоит на Трафальгарской площади?

— Оу, точно! Уже площадь! А я и не заметил, — как будто только что увидел он перед собой два знаменитых фонтана и бутылку с флагманом «Виктория» адмирала Нэльсона на четвёртом постаменте*. — Ваша картинная галерея.

— Да. Не хочешь зайти? Время ещё есть немного, — девушка кивнула на табло электронных часов, видневшееся сквозь стеклянные двери вестибюля.

Парень поджал губы и чуть помедлил.

— А там есть кафе? — нашел он стоящий предлог. В его глазах бесенята за круглым столом чокались бокалами с аперитивом и засовывали себе за воротнички сорочек белоснежные салфетки.

У Жаклин улыбка исчезла с лица, как будто её стёрли ластиком.

— Или вай-фай? — продолжал доканывать её Александр. Один бесёнок с подносом, полным планшетов фирмы «SAMSUNG», обходил своих друзей по кругу и раздавал каждому по гаджету.

Девушка просто уронила в бессилии руки вдоль тела.

— Ладно, ладно, давай зайдём, — сжалился юноша. — Только Дженн не рассказывай — я жизнь положил на то, чтобы убедить её, что равнодушен к искусству.

Жаклин засмеялась, направляясь к двери.

— Любому? — оглянулась она на парня.

— Абсолютно! — утвердительно закрыл на мгновение глаза Алекс. — С ней иначе нельзя — она заговорит насмерть.

— А сама она здесь была?

— Конечно! Несколько раз! И на экскурсию с художественной школой ездила, и с матерью — к Кирку в гости.

— И что ей больше всего нравится здесь?

— Ты издеваешься? — юноша с испугом и иронией посмотрел на девушку. — У меня нет свободных двух-трёх недель, чтобы выслушать всё, что она ответит на этот вопрос.

— Скорей бы она приехала к нам в Оксфорд — я тоже об этом могу говорить бесконечно, — выдавила из себя Жаклин так, как будто призналась, что прибегает к помощи пуш-апа.

— О, не-е-ет! — поморщился парень. — Если вы заведёте эти нудные беседы, я лучше уйду жить к твоему Чарльзу. И Сулу с собой заберу — бедное животное не должно мучиться!

Жаклин иногда пропадала здесь часами. Ходила сюда, как верующие ходят в церковь. Ей нравились не только картины: это само собой, но и сама атмосфера в комнатах, запах, свет, цвет, звуки. Тихий, по большей части, благоговейный шепот вокруг. Как в библиотеке. Ей нравились люди рассматривающие, любующиеся картинами. И не обязательно «Подсолнухами» Ван Гога, или «Прудом с кувшинками» Моне, или «Аллегорией благоразумия» Тициана. Просто картинами. Любыми. Здесь от людей — не говоря уже о картинах — исходило нечто-то особенное, какая-то необычная аура, энергетика, какое-то «высокое» спокойствие, даже зависание. Именно для этого Жаклин сюда, можно сказать, затащила и своего любимого человека. Как он умеет любить, как он умеет любить в постели, трахаться, заниматься сексом, она уже знала. А так же, как он водит машину, помогает на кухне, торгуется с Эшли и покупает продукты в супермаркете. Теперь девушка хотела испытать его картинной галереей.

И картинная галерея себя оправдала. Она оказалась помощнее хайлэндса с его кюветами и супермаркета с его тележками. Выяснилось, что Александр оказался совсем не тем, за кого себя выдавал всё это время. Искусство его вмиг «раскусило». «Раскололо»!

Во-первых, Жаклин, вследствие ограниченного количества времени, минуя залы античности, флорентийской школы, французской готики и иже с ними, провела его сразу же к фламандским и голландским мастерам. Только войдя туда и оказавшись нос к носу с «Францисканским монахом» Рембрандта, МакЛарен замер. Есть люди, которые умеют устанавливать контакт с картинами и чуть ли не разговаривать с ними, а есть сторонние наблюдатели, созерцатели, они смотрят на полотно, иногда подолгу, но со стороны. Александр был из первых — между ним и монахом не нашлось места ни для кого. Эти двое ни в ком не нуждались. Даже в Жаклин. Девушка буквально ликовала про себя от того, что вмиг была забыта.

«Вот не зря его родная сестра — художник», — тут же применила она логику. Так и не вспомнив о своей спутнице, юноша начал перемещаться от картины к картине — получив от «Францисканского монаха» хорошую, «ударную» дозу ощущений, впечатлений и настроения, парню захотелось ещё. Большего! Взгляд его иногда был цепким, иногда скользящим, иногда восхищенным, иногда непонимающим. Брови съезжались к переносице, разъезжались, губы сжимались, разжимались, рот приоткрывался, а потом захлопывался. Периодически он вспоминал про Жак и искал взглядом, но найдя, тут же возвращался к картинам. Девушка и почувствовала, и поняла, что вот именно сейчас перед ней стоит настоящий Александр МакЛарен. Такой, каким он бывает с самим собой. В данный момент он не юродствовал и не пытался быть: смешным, сильным, умным, защитником, ответственным, мужчиной, мужиком и прочее, он просто был и всё.

Жаклин очень не хотелось нарушать камерную атмосферу его общения с шедеврами, но она задолжала. К тому же парень подозрительно притих не перед какой иной картиной, а именно перед «Судом Париса» Рубенса.

— Ну и как тебе? — обвилась она руками вокруг рукава его дублёнки в районе локтя и прижалась к нему всем телом.

Александр посмотрел на неё сверху вниз и ухмыльнулся. Потом вернул глаза на полотно Рубенса.

— Мне нравится, — утрированно восхищенным голосом сказал он. Юноша определённо не хотел всерьёз озвучивать то, что чувствовал на самом деле.

— Вижу, — ответила Жаклин. — Я очень рада.

— Это красиво. Ты знаешь…а этот Рубенс был совсем… ничего. Не говоря уже о его натурщицах, — причмокнул юноша языком.

— Александрпоцелуйменя, — скороговоркой попросила девушка. И добавила: — Пожалуйста.

Конечно же, в первое мгновение он чуть удивился, но тут же всё понял. Юноша улыбнулся и с умилением посмотрел на свою красавицу. Потом, быстро окинув взглядом зал, где присутствовало человек семь-восемь — таких же «любителей кафе и вай-фаев», как и он, обнял Жак за плечи одной рукой, отвернул к картине, наклонился и припал к любимым сладким губкам. Он целовал её не так, как в хайлэндсе, а с улыбкой. Александр не брал, он дарил поцелуй в подарок. Но, учитывая ещё и обстановку и повод, получилось всё так же сладко и интимно.

— Я сюда часто приходила одна, — объяснила Жаклин свою просьбу, после того как парень разорвал поцелуй.

— Я понял, — кивнул он всё с той же улыбкой в уголках губ.

— Спасибо, — сказала девушка и, высвободившись, опять отошла.

— Ну и как? Тебе понравилось? — спросила она, спускаясь со ступенек уже у выхода, когда смотрительница зала импрессионистов объявила им, что галерея закрывается.