Пастор (ЛП)

— Не смей, — сказала она. — Даже не смей отступать от меня.

— Прости, — ответил я. — Я… Я не могу.

— Ты можешь, — возразила она, делая шаг вперёд. Она прижала ладонь к моей эрекции, и я посмотрел вниз, чтобы увидеть, как она расстегивает мой ремень.

— Не могу, — повторил я, наблюдая за тем, как она выпускает мой член на волю. В тот момент, когда её пальцы коснулись моей голой кожи, я готов был умереть, потому что мои фантазии были ничем по сравнению с этими настоящими прикосновениями.

— Ты хороший пастор, Отец Белл, — сказала она, её рука продвинулась вниз, исследуя и трогая меня. — Но ты ещё и хороший мужчина. И не каждый ли хороший человек заслуживает немного послабления время от времени?

Она схватила меня крепче и начала поглаживать сильней. Я как под гипнозом наблюдал, как её рука двигалась по моему стволу то вверх, то вниз.

— Мы не будем заниматься сексом, — пообещала Поппи. — Никакого секса, и это ведь не нарушение каких-либо правил, правильно?

— Ты сейчас говоришь двусмысленно, — отвечаю я нервно, закрывая глаза от удовольствия.

— Тогда как насчёт другого признания, — сказала она, проводя своими ногтями от моего таза до пупка и заставляя напрячься мой пресс. — После того первого разговора с тобой я пришла домой и тут же посмотрела тебя на сайте. И после этого не могла перестать думать о твоём голосе, он преследовал меня повсюду. И потом я посмотрела твоё фото на сайте, и ты выглядел… Ну, ты знаешь, как выглядишь. С того самого момента я начала бредить тобой.

— Ты прикасалась к себе, думая обо мне? — последний оставшейся клочок моего самоконтроля рухнул.

— Больше одного раза, — призналась она, скользя своими пальцами под мою рубашку. — Потому что увидела твоё тело в первый раз, когда мы встретились на пробежке… А затем твоё лицо, когда мы говорили. Боже, твоё лицо было таким чертовски порочным, словно ты хотел сожрать меня прямо там… Я кончила три раза перед тем, как смогла сосредоточиться на чём-нибудь другом.

Все те три года самодисциплины рухнули, и я превратился в мужчину — не в Тайлера, не в Отца Белла — в нечто более первобытное, более требовательное.

— Покажи мне, — приказал я.

— Что?

— Ложись на пол, разведи свои ноги в стороны и покажи, как ты ублажаешь себя, думая обо мне.

Её рот приоткрылся, а щёки покраснели, но затем она послушно опустилась на ковёр, положив свою руку на киску. Я стоял возле неё, водя рукой по своему члену, забыв обо всём, забыв обо всех, пока она наблюдала за тем, как я пытался достичь кульминации.

— Почему ты не надела сегодня нижнее бельё? — спросил я, смотря на то, как она выводит круги на своём клиторе.

— В последний раз, когда мы с тобой говорили, было так горячо. И я подумала, если сегодня снова такое случится, будет намного легче, не будь на мне трусиков. Я… позаботилась об этом. И знаешь, было намного легче.

Я опустился на колени меж её ног и взял тонкое запястье рукой. Приблизился к ней, прижав запястья над её головой обеими руками, мой член задел её киску, цепляясь за поднятую юбку.

— Ответь мне на один вопрос, — попросил я. — Ты мастурбировала в исповедальне сегодня, находясь по ту сторону от меня?

Поппи испуганно кивнула:

— Ты сделал меня такой влажной, — ответила она. — Я не смогла сдержаться.

Я взял от неё всё, что можно было, кроме одного, проникновения моего члена в её тугую киску. Каждый раз, когда я толкался своими бёдрами, мой член скользил по её складкам, и они были такими тёплыми. Такими влажными.

Я опустил голову, зарывшись лицом в её шею. Её кожа пахла свежестью вперемешку с духами с запахом лаванды — чем-то, что стоило больших денег, возможно, даже больше, чем я зарабатывал за весь месяц. По некоторым причинам этот избыточный возможный упадок подпитывал мою нужду разорвать её на части. Я кусал её шею, ключицы, плечи, сжимал грудь, пока мой член тёрся о клитор, доводя Поппи до грани, словно я наказывал её удовольствием. Наказывал за появление здесь и за осколки моей тщательно выстроенной — как карточный домик — жизни.

Она извивалась подо мной, тяжело дыша и всхлипывая, её руки снова и снова скользили по полу, пока я не схватил и не зафиксировал их одной рукой. Она была ужасно мокрой, и я, стоило мне изменить угол движения, с лёгкостью скользнул бы внутрь.

Я хотел этого. Я жаждал этого, жаждал, жаждал. Я жаждал трахнуть эту женщину больше, чем когда-либо что-нибудь хотел в своей жизни. Это извращённо, но факт, что я не мог, что это было неправильно на каждом уровне — нравственном, профессиональном, личном, — делал происходящее ещё горячее. Я был словно одержим, пока сосал её, тёрся об неё, кусал её, как если бы мог выжечь эти потребности, пожирая каждый дюйм тела Поппи.

— Ох, Боже, — шептала она. — Я собираюсь… Ох, Боже…

Я буду заниматься самоистязанием каждый день до конца своей жизни, если окажусь внутри неё прямо сейчас, если почувствую, как она сжимает мой член, почувствую её дрожь изнутри. Но находиться на ней было так хорошо, потому что я мог ощущать каждый её вздох, каждое движение её бёдер. И когда мой взгляд встретился с её глазами, в них стояла благодарность, словно я подарил ей нечто такое, чего раньше ей не приходилось испытывать.

Но, прежде чем я смог ещё сильней углубиться в этот взгляд, она выгнула спину, тем самым нарушив моё равновесие, перевернула нас и оказалась на мне.

Без колебаний она потянула вверх мою рубашку так, что увидела мой живот, и я не упустил из виду, как вспыхнули её глаза и сжались челюсти. Она начала водить по нему своими руками, впиваясь — сильно — ногтями в плоть, ведь мой пресс был твёрд словно камень, а она будто злилась из-за своего восторга. (И я совру, если не скажу, что мне это чертовски нравилось.)

Поппи сидела на мне, в то время как её гладкая щёлка скользила по нижней части моего члена, но затем она начала поглаживать его так, словно дрочила мне своей киской. Я поднялся на локтях, чтобы наблюдать за тем, как её плоть прижимается к моему члену, а раскрытое влагалище позволяло мне увидеть её набухший клитор. Проклятье, всё было таким влажным: её тело прижималось к моему, киска тёрлась о моего дружка — это было таким реальным и похожим на настоящий секс, возможно, я врал самому себе, убеждая в том, что это не считается и я вовсе не согрешил.

Но, если это и так, святое дерьмо, я не собираюсь останавливаться.

Это было так грязно: её юбка задрана до пояса; мои брюки спущены достаточно, чтобы были видны яйца; старый ковёр, соприкасающийся с моей голой задницей и спиной. То, как она бесстыдно объезжала меня, то, как мой член тёрся обо все её правильные места — это было наше возбуждение; и, Боже, я хотел жениться на этой женщине, сделать её своей, посадить в клетку и никому не показывать. Хотел владеть ею, брать её, наслаждаться ею. Хотел, чтобы мы так и остались лежать на этом старом ковре навсегда: она, сидящая верхом на мне, её затвердевшие соски, жаждущие моих прикосновений, и эта озорная киска, доящая мой член.

— Кончай, — произнесла Поппи хрипло. — Хочу увидеть, как ты кончишь. Мне нужно это.

Моя челюсть была сжата, поэтому я не смог дать ей ответ, и был так близок, чтобы кончить. Я не испытывал такие ощущения несколько лет, когда это чувство возникает где-то в позвоночнике и продолжает свой путь прямо в пах.

— Не сдерживайся, — умоляла она теперь, ещё больше ускоряясь и нажимая на мой член. — Отдай мне всё до последней капли.

Дерьмо, эта женщина была чертовски грязной на язык. И идеальной. Это был чистый инстинкт, который заставил меня схватить её за бёдра и тереться об неё быстрее и сильнее; мой мозг был заполнен образами её бледно-розового клитора, её пухлых половых губок и воспоминаниями о вкусе её сладостного мёда — Поппи прервала мои мысли тихим стоном при виде моего оргазма, бьющего струёй в мой живот. Было так много всего, и часы словно превратились в секунды, пока наши тела искали своё освобождение.