Пастор (ЛП)

И что я сделал сегодня? Я предал всё это. Предал их. Предал каждого из них.

Но не из-за этого мои руки так дрожали, а горло стало сухим. Нет, ко мне наконец-то пришло осознание того, что я предал самого Господа, может, даже больше, чем всех людей в этой комнате.

Мой Бог, мой спаситель. Получатель моей неистовой ненависти после смерти Лиззи, а также Всевышний, что терпеливо ждал моего возвращения несколько лет. Голос, который я слышал во снах, взывал ко мне, и я последовал. Голос, который сказал мне, что я должен делать со своей жизнью, куда мог пойти, чтобы обрести мир.

И самое страшное было то, что я знал, что Он не злится на меня. Он простил меня, до того, как это случилось, но я не заслужил его прощенья. Я заслуживаю наказания: огненного града сверху, или горестной воды, или той самой проверки по бухгалтерским отчётам, чего-нибудь, чего угодно, чёрт побери, потому что я был нечестным, отвратительным, похотливым человеком, который воспользовался эмоциональной уязвимостью женщины.

Несчастный я человек.

Мы завершили Библейские поучения, и я автоматически убрал кофе и печенье, так как мой ум всё ещё отходил от осознания новой волны стыда. Это чувство настолько мизерное, настолько ужасное, ничем не отличается от того, как ты горишь в аду.

Я едва мог держаться, проходя мимо распятия по пути в свой пасторский дом.

ГЛАВА 8.

Я спал, возможно, в общей сложности три часа в ту ночь. До глубокой ночи я читал Библию, просматривал каждый отрывок о грехе и изучал до тех пор, пока мои глаза не устали и были больше не в силах сосредоточиться на словах, скользя по ним словно два магнита с одинаковым зарядом. В конечном итоге, сдавшись, я забрался в постель вместе со своими чётками, бормоча молитвы до тех пор, пока не провалился в тревожный сон.

Странное чувство оцепенения накрыло меня, как и на мессе этим утром, как и когда я зашнуровывал свои кроссовки для пробежки чуть позже. Возможно, из-за недосыпа, возможно, это было связано с моим эмоциональным истощением, а может, это просто шок от пережитого вчера, которое всё ещё продолжает действовать сегодня. Но я не хотел испытывать это чувство оцепенения… Я хотел покоя. Хотел силы.

Выбрав другую местную дорогу за городом, чтобы не наткнуться на Поппи, я бегал позже обычного, действуя намного быстрее и сильнее, двигаясь до тех пор, пока мои ноги не начало сводить судорогой и не стало больно дышать. И вместо того, чтобы направиться прямиком в свой душ, колеблясь, я вошёл в церковь, мои руки были заведены за голову, а рёбра изнывали от боли. Внутри было темно и пусто, и я на самом деле понятия не имел, что делал здесь, в не в моём дома священника, не знал, пока не наткнулся на алтарь и пока не рухнул на колени перед табернаклем (прим.: в католических храмах сооружение для хранения предметов религиозного поклонения, часто богато украшенное (резьбой, скульптурными изображениями). Его прообразом является Скиния с Ковчегом Завета).

Моя голова была опущена, подбородок касался груди, весь потный, но меня это не волновало, не могло волновать, и я не мог точно сказать, когда моё рваное дыхание превратилось в плач; наверное, не потребовалось слишком много времени, когда слёзы смешались с потом, и я не был уверен, что было чем.

Солнечный свет пробивался сквозь окрашенные витражи, ярко украшенные узоры проливались и разметались по скамьям, моему телу и табернаклю, а золотистые двери блестели в тёмных оттенках: мрачные и неприкосновенные, запретные и святые.

Я наклонялся вперёд до тех пор, пока моя голова не упёрлась в пол, пока не ощутил, как мои ресницы заскользили против изношенного, старого ковра. Святой Павел говорит, что мы не должны использовать слов в наших молитвах, потому как Святой Дух будет интерпретировать их, но устный перевод не был нужен сейчас — не тогда, когда я шептал «прости, прости, прости», словно воспевал, заклинал, пел гимн, только без сопровождения музыки.

Я знал, что в этот момент больше не был одинок. Мою голую спину защипало от осознания, и я сел, покраснев от смущения, что какой-то прихожанин мог увидеть меня плачущим, но здесь никого не было. Храм был пуст.

Но я всё ещё ощущал присутствие кого-то другого, словно тяжесть, которая пробежалась по моей коже статическим электричеством, поэтому я начал заглядывать в каждый тёмный угол, надеясь увидеть там кого-то.

С грохотом и свистом включился кондиционер, и изменение давления в воздухе захлопнуло дверь в святилище. Я подскочил на месте.

«Это всего лишь кондиционер», — успокаивал я себя.

Но когда я окинул взглядом табернакль, золотой и украшенный разным цветом, внезапно моя уверенность пропала. Было что-то предупреждающее и разумное в тишине и пустоте. Ощущение того, что Бог очень внимательно прислушивается к тому, что я говорю, слушает и ждёт, внезапно нахлынуло на меня, поэтому я опустил взгляд в пол.

— Прости меня, — прошептал в последний раз, слово повисло в воздухе словно звезда на небе: сверкающая, изысканная, светящаяся. А потом всё бремя куда-то улетучилось, в тот же момент я почувствовал, что моя ноша, состоящая из стыда и печали, ушла.

Если всё это соединить, то в тот момент, когда я ощутил, что могу вдыхать каждый атом воздуха, пришло понимание того, что магия и Бог, бывшие за пределами понимания, реальны, по-настоящему реальны.

А затем это ушло и сменилось чувством умиротворения.

Я выдохнул в тот же самый момент, когда здание, казалось, выдохнуло со мной свободный воздух, и покалывание на моей коже исчезло. Я знал тысячу объяснений тому, что чувствовал сейчас, но также знал, что только я один в это верил.

«Моисей получил свой знак в виде горящего куста, я же получил кондиционер», — подумал я с грустью, когда начал неуверенно подниматься на ноги, как маленький ребёнок. Но я не жаловался. Я был прощён, снова освобождён от вины. Подвергся испытанию так же, как и Святой Пётр, и получил столь недостающее прощение.

Я могу сделать это. Была же жизнь после траханья, в конце концов, были люди, которые жили без этого.

***

Следующие два дня прошли без происшествий. В четверг я развалился на диване, смотря «Ходячих Мертвецов» на Netflix (прим.: американская компания, поставщик фильмов и сериалов на основе потокового мультимедиа.) и поедая быстрорастворимую лапшу, которую заварил с помощью горячей воды из Keurig (прим.: марка кофемашины).

Слишком утончённо, знаю.

А затем наступила пятница. Я проснулся и подготовился к утренней мессе, как, в принципе, делал всегда, несколько минут спустя в тысячный раз напоминая себе, что нужно собраться перед тем, как войти в храм. Будние мессы короткие — без музыки, без второго чтения, без проповеди — как автокафе евхаристии (прим.: то же, что причащение; одно из семи христианских таинств) для очень верующих. Как Роуэн, и две бабушки, и…

Боже, помоги мне.

Поппи Дэнфорс.

Она сидела во втором ряду, одетая в скромное шёлковое платье голубого цвета с воротничком а-ля Питер Пэн (прим.: отложной, с закруглёнными краями) и в туфли без каблуков, её волосы были красиво собраны в пучок. Она выглядела чопорно, сдержанно, скромно… За исключением этой грёбаной помады цвета пожарной машины, которой так и хотелось измазаться. Я отвёл взгляд в сторону, как только увидел её, пытаясь вернуть себе то святое чувство покоя, которое пришло ко мне во вторник, чтобы я мог справиться с любым искушением, пока на моей стороне был Бог.

Ей что-то было нужно от этого места, от меня, что-то более важное, чем то, что мы сделали в понедельник. Мне необходимо почитать мою должность и дать ей это. Я попытался сосредоточиться на мессе, на словах и молитвах, получая удовольствие наблюдать Поппи, делая её лучше, молясь для неё, пока исполнял древние обряды.

«Пожалуйста, помоги ей найти путь к миру.