Пятьдесят оттенков хаки (СИ)

– А как ты разыскал старика? Он давно переехал в провинцию.

– Помогли телевизионщики. Не откладывая в долгий ящик, я и рванул: как-никак, «бате» идет девятый десяток.

– И как он там поживает?

– Не смотря на ампутацию обеих ног, по-прежнему бодр. Рассказал мне массу интересного, чего прочитать пока просто негде. Есть время? Могу кое-что рассказать.

– Боюсь, нам и дня не хватит. В выходные приглашаю на дачу, там все и обсудим.

…Для Байчадзе это госпитальное утро ничем не отличалось от всех предыдущих. Как обычно, первой появилась нянечка со старенькой «уткой» за спиной, следом за ней вошла молоденькая медсестра со шприцем наготове. Чуть позже она же принесла мензурку с таблетками и неполный стакан воды. Вскоре доставили и скромный диетический завтрак. Старик безразлично съел кашу-размазню, покопался в яйце всмятку и, надкусив бутерброд, сделал глоток несладкого чая. В еде он был неприхотлив, но больничное однообразие уже утомило. Санитарка забрала поднос. Байчадзе откинулся на подушку и прикрыл глаза.

В палату вошла дочь. Вскрыв упаковку гранатового сока, налила ярко рубиновый напиток по самые края и поднесла стакан к свету. «Совсем, как бабушкино вино, – мечтательно улыбнулась она. – Вечером привезем тебе диктофон. Звонили из Москвы, попросили, что бы ты что-нибудь наговорил для книги по истории космических войск. Там есть главы про космодром».

Дочь спешила на работу. Коротко рассказав о домашних делах, она поцеловала отца, поправила подушку и вышла легко и стремительно, как это делала когда-то ее мать. Генерал загрустил, вспомнив покойную супругу. Одиночество сейчас его угнетало больше всего. Уныние он всегда считал великим грехом, но после смерти жены, горячо любимой женщины и самого верного из друзей, как-то разом осиротел. Печально вздохнув, старик посмотрел за окно. Там с бешеной скоростью неслись куда-то вдаль массивные облака. Темные тучи постепенно заполнили все свободное пространство. Белизна палаты диссонировала с неуютной серостью не на шутку разбушевавшейся осени. В этот пасмурный день лишь рубиновый напиток в стакане напоминал о буйстве красок прежней жизни. В памяти всплыли события полувековой давности…

Московская весна начала шестидесятых встретила Иллариона солнцем и теплом. Из распахнутых настежь окон доносился бой Кремлевских курантов. Байчадзе, молодой генерал со звездой Героя Советского Союза на парадном кителе, статный, высокий, красивый, получил назначение на должность начальника вновь создаваемого испытательного полигона ракетно-космической техники и, стоя у карты с указкой в руке, докладывал Главкому:

– По совокупности перечисленных фактов рекогносцировочная комиссия сделала вывод, что данный географический район является оптимальным для полигона и дислокации его основных объектов.

Выслушав его, маршал подошел к картам и схемам, еще раз все внимательно изучил и неожиданно поинтересовался:

– Илларион Елисеевич, а почему технические и стартовые позиции расположены так далеко от жилого городка?

– Так везде принято. На других полигонах они расположены еще дальше, – как само собой разумеющееся объяснил Байчадзе.

– Это чем-то обосновано?

– Безопасностью. Стартовые комплексы должны располагаться не ближе, чем в тридцати километрах от населенных пунктов, чтобы в случае аварии ракеты исключить жертвы среди населения.

– Так ведь это касается только стартов. Зачем же тогда удалять технические комплексы? – делая акцент на этих двух словах, уточнил маршал. – Насколько мне известно, они не представляют никакой опасности для населения. Напомни-ка мне, как соизмеряется время работы испытателей на технической и стартовой позициях?

– На технической позиции работы идут на порядок дольше.

– Вот видишь, Илларион. Полагаю, надо подумать о приближении технических позиций к жилому городку, – с улыбкой заметил маршал после небольшой паузы. – Чем ближе к дому будет работать офицер, тем больше у него будет времени на общение с семьей и детишками. Наверное, Октябрьскую революцию для того и делали, чтобы людям жилось лучше, – он внимательно посмотрел Байчадзе в глаза. – Знаю, на войне ты не только геройствовал, – Главком бережно прикоснулся к Золотой звезде генерала. – Такие звезды даром не давали. Ты всегда солдат старался беречь. Пора и сегодня о людях позаботиться, Илларион. Поезжай и не забывай об этом.

Впрочем, напоминать Байчадзе про заботу о людях было излишним. Вся жизнь этого беспокойного и трудолюбивого человека была образцом для подражания. На фронте солдаты шли за него в огонь и воду, зная, что «батя» – из числа тех, кто о других думает больше, чем о себе. И не зря за него неистово молились матери вчерашних мальчишек – потери в его роте, а потом батальоне и полку были в разы меньше, чем у соседей. Илларион не делил людей по званиям и должностям. Он спал под одной шинелью рядом с подчиненными, выставляя на общий стол свой офицерский паек. Потому никогда не страшился воспоминаний – ни на войне, ни после ему было нечего стыдиться. Получив назначение в таежный гарнизон, генерал с энтузиазмом принялся за работу. Ее он никогда не боялся. Трудовая вахта Байчадзе даже в мирное время длилась не менее шестнадцати часов. И ему нравился такой ритм. Жить по-иному он не умел и не хотел.

С тех пор минуло более полувека, и теперь Илларион возвращался в прошлое неохотно. Раньше он был здоров и находился в центре многочисленных событий, будучи их инициатором и идейным вдохновителем. В его московской квартире всегда гостили друзья. Болезнь заставила Иллариона перебраться к дочери. Нынче он беспомощно валялся на больничной койке провинциального госпиталя безногим обрубком. Деятельная натура генерала противилась такому образу жизни, но изменить ход событий было не под силу даже такому стойкому человеку, как он. Прошлого уже не воротишь, придется приспосабливаться к новым реалиям.

Байчадзе взял стакан с соком и сделал небольшой глоток. Насыщенный цвет и терпкий вкус напоминали вино. Он улыбнулся, вспоминая, как нелегко было строителям космодрома приспосабливаться к введенному им «сухому» закону.

…Рабочая смена близилась к завершению. Двое окончательно замерзших строителей в задубевших рабочих спецовках заглянули в кабину собирающегося отправиться в поселок грузовика и попросили водителя прихватить их с собой.

– Сынок, позарез нужно. Выпить охота, нет сил.

– Не положено, – отвел взгляд солдат, пытаясь закрыть дверцу.

– Мы там быстро все обтяпаем, ты даже загрузиться не успеешь.

– Одна нога здесь, другая – там, – поддакнул напарник.

– На КПП не пропустят, – возразил солдат.

– Это меня-то?! – мужчина предъявил засаленный пропуск. – Смотри, кто подписал! Сам! Мы только пару чекушек возьмем и все!

– Не имею права! – запротестовал воин.

– Мы место знаем, не трусь!

– Нет у нас таких мест.

– Это для тебя нет, а нам знающие люди план черканули. Твое дело, служивый, рулить. А за нас не беспокойся.

– Не положено.

– Ну, что ты заладил: «не положено». Это ты в погонах, а над нами начальства нет. Подбрось, паря…. – он сунул парню десятку.

Солдат не выдержал натиска провокаторов и отправился за советом к сержанту. Тот только усмехнулся: «Вези. Всех уже достали. Пусть потом на себя пеняют».

До поселка добрались к вечеру, и, глядя в обрывок листка, составленный бывалыми «бутлегерами», работяги долго рыскали меж высоких сугробов. Найдя-таки заветный забор, нащупали небольшую калитку, трижды постучали условным сигналом и с вожделением стали ждать, рисуя в умах самые радужные перспективы. В ответ – ни звука. Собравшись с силами, приятели стали барабанить в четыре руки.

От стука за окном Байчадзе проснулся, теплее укутал жену и дочь, спящую между ними прямо в армейской ушанке, неслышно ступил на холодный пол. В открытую дверь вместе с метелью ввалились двое заиндевелых горемык. Хозяин встретил их в нательной рубахе и военных бриджах на босу ногу. Он стоял на заснеженном полу, не ежась, и с интересом рассматривал онемевших от удивления гостей. Видя, что хозяин – грузин, те осмелели.