Пятьдесят оттенков хаки (СИ)

– На фронте за такие дела могли и припечатать!

– Разрешите выйти? – потоптавшись, уточнил Алексей.

– Иди. И не забудь сам погреться. Чай-то остался?

Алексей с готовностью кивнул и аккуратно прикрыл за собой дверь. Наполнив свой стакан, он извлек фотографию любимой и в который раз стал перечитывать ее письмо. Разложив по папкам служебные документы, взялся за ответ: «Закончу тем, что на днях знакомый моего друга едет в отпуск и будет проездом у вас в Ялте. Я кое-что передам с ним для тебя. Моя любимая Аленка, этот подарок к твоему дню рождения, а свадебный вручу самолично. Люблю. Целую». Его планы нарушил телефонный звонок. Алексей спешно убрал письмо в стол и снял трубку.

– Сейчас доложу, товарищ полковник! – он заглянул к шефу. – Полковник Надеждин на проводе.

Убедившись, что генерал разговаривает, Рогов выдвинул ящик стола, достал миниатюрные женские часики и стал ими любоваться.

Вечером в офицерском общежитии Алексей сотоварищи собирал в отпуск приятеля из соседней комнаты. Геннадий ехал жениться, но переживал по поводу отсутствия соответствующей экипировки. Праздничный наряд кавалеру справляли всем миром. Извлекли из чемоданов и предложили на выбор новинки последних коллекций. Так в гардеробе счастливчика появились новомодный галстук, белоснежная нейлоновая рубашка (последний писк моды тех лет!) и твидовый костюм-тройка. Рогов придирчиво изучил «приданное» и протянул Геннадию пару щеголеватых туфель.

– Не станешь же ты жениться в армейских сапогах. В Ялте, поди, еще тепло. Носи на удачу: прошлый раз в них расписывался Николай. Как известно, с женой ему повезло. А эти вот часики, – Алексей отвел товарища в сторону и протянул ему небольшую коробочку, – передай при случае моей невесте. Ко дню рождения купил. Адрес я вот здесь карандашиком пометил. Аленкой зовут.

– Друзья, спасибо, что выручили, – расчувствовался жених.

– Главное, Геннадий, держи вот это, – Рогов протянул приятелю сторублевку. – Мы всегда к свадьбе или к отпуску сбрасываемся, чтобы на подарках и всем прочем не экономить. Ноябрь в Крыму – мечта поэта. Гуляй, брат, за себя и за нас!

– Сердечно благодарю, ребята! Вернусь с женой, отметим, как положено. Приглашаю заранее! – радостно пообещал товарищ.

Ранним утром в квартире Надеждина прозвонил старенький будильник. Павел вздрогнул, вскочил и быстро утопил тугую кнопку. Стараясь никого не разбудить, он бесшумно собрал вещи и направился к двери. На кухне уже горел свет. Жена как обычно готовила завтрак. За многие годы жизни полковник так и не разгадал секрет ее бодрости. Даже если на сон приходилось всего несколько часов, Татьяна умудрялась подняться за несколько минут до назначенного времени и выглядела при этом отдохнувшей и посвежевшей. Приведя себя в порядок, Надеждин заглянул в кухню, обнял жену и прошептал, дыша ей в затылок:

– Спасибо, родная. А ты все хлопочешь. Не бережем мы тебя.

– Вот выпровожу тебя и дальше отдохну, – отшутилась она, протянув мужу тарелку с кашей и продолжая делать бутерброды. – А то ведь умчишься, позабыв про еду. В голове одни дела!

– Татка, выпей со мной чайку.

– Я потом, с Иришкой и Костиком, ладно? – она присела рядом и засмотрелась на мужа. В уголках ее глаз навернулись слезы.

– Ну, ты, мать, чего сырость разводишь? Или что стряслось?

– Вроде, все путем. Вот только видимся урывками. Дети без тебя растут. Котька вчера в «Детском мире» к чужому мужчине бросился да как закричит: «Папка мой идет!» Еле убедила, что это не ты.

– Как? – лукаво поинтересовался муж.

– Что «как»?

– Как убедила?

– Сам догадался. Посмотрел на его сапоги и уверенно так выдал: «Точно не мой папка. У моего сапоги всегда чистые».

– Молодец, пацан, не подвел! – обрадовался полковник.

В дверь позвонили. Супруги удивленно переглянулись.

– Что-то машина за тобой рано пришла, – удивилась Татьяна.

На пороге, переминаясь с ноги на ногу, стоял солдат-посыльный: «Товарищ полковник, начальник полигона приказал с сегодняшнего дня автомобили командиров из автопарка не выпускать. В часть добираться вместе со всеми – мотовозом. Разрешите убыть?» Надеждин отпустил бойца и потянулся к телефону. Жена прислушалась. «У тебя тоже был? Егор, ты понял, в чем дело?»

– Что случилось-то? – насторожилась Татьяна.

– Беда…

– Что?! – женщина испуганно прислонилась к стене и осела.

– Ну, ты что, мать? Не в том смысле, – обнял ее Павел. – Байчадзе, конечно, прав, что отобрал у нас машины. Мы должны на своей шкуре почувствовать, как люди ездят в часть в размороженных вагонах, – согласился он, глядя на часы. – Время еще есть, – и принялся нервно расхаживать по коридору. – Но мы же выезжаем раньше мотовоза! Чтобы к приезду людей решить десятки вопросов! Народ-то едет долго! Будто мы не знаем, что на станциях нет освещения и перронов – сколько ног переломано. Все руки не доходили: то стройматериалов нет, то специалисты заняты, – словно оправдывался он. – Ты же знаешь, дел по горло.

– Так ведь и людей жалеть надо, – возразила супруга.

– Ты еще будешь меня учить! – в сердцах бросил полковник и стал натягивать шинель. – Для кого я стараюсь? Не для себя ведь!

– Паша, а они все это для себя делают? – погасила пожар жена.

– И они не для себя, – согласился Надеждин. – У них своя правда.

– Правда – всегда одна, – заметила Татьяна. – И дело у вас одно.

– Вас бы, женщин, да в командиры.

– Думаешь, не справились бы? В войну все на бабах держалось.

– Так то ведь в войну…

– А разве ты не на передовой?

– Ох, мать, опять твоя правда, – кивнул Павел и вышел.

Оттого, что ветер задувал снег в каждую складку одежды, было до жути холодно. Не успел Надеждин сделать и нескольких шагов, щеки его покрылись инеем. Через минуту появилось ощущение, что уши свернулись в трубочки, а пальцы рук и ног заиндевели. В кромешной тьме одинокие фонари слабо освещали лишь крохотное пространство вокруг себя. Однако это не мешало полковнику заметить, что окоченевшие офицеры плотно завязали свои ушанки под подбородком. К сожалению, проделать такое с папахой было невозможно, потому Павел почти бегом бросился к заветной платформе. Он не знал коротких троп к мотовозу, да и не хотел встречаться со знакомыми, потому наугад шел в обход, преимущественно дворами, чертыхаясь вслух и по колено утопая в снегу. Едва он запрыгнул в последний вагон, мотовоз тронулся. Всю дорогу полковник ежился от холода и прятался от любопытных взглядов в промерзшем тамбуре – благо, было так темно, что узнать его было невозможно. Из щелей заделанного фанерой окна дуло напропалую. Через несколько минут Надеждин почувствовал, что скоро превратится в снеговика, и почти уже решился зайти в вагон, который теплом своего дыхания хоть немного согрели пассажиры, но, боясь быть узнанным, так и не решился на это. Подъезжая к части, он уже не чуял под собой ног и лихо отплясывал чечетку, чтобы окончательно не превратиться в ледяную статую.

На станции, спрыгнув с подножки вагона прямо в сугроб, Павел оступился, с трудом удержав равновесие, и едва не угодил под колеса тронувшегося состава. Затем он достаточно долго шел за толпой последним в надежде, что подчиненные его не узнали. Но люди недоуменно оглядывались и удивленно здоровались. Такой неловкости полковник не испытывал давно.

Видя на пороге штаба побелевшего командира, дежурный по части опешил, но четко доложил: «Товарищ полковник, за время моего дежурства происшествий не случилось!» – «Всех заместителей ко мне!» – приказал Надеждин вместо приветствия и закашлялся.

До сбора офицеров в своем кабинете он тщательно растирал руки и разминал пальцы ног, но так и не согрелся, а потому еще с порога грозно обратился к заместителю по тылу:

– Доложите, что сделано по обустройству перронов, освещению и расчистке дороги от мотовоза к части?

– Вопрос решается… все под контролем… – промямлил майор.