Считай звёзды (СИ)

Мне необходимо чем-то занимать себя, чтобы не думать, чтобы не слушать окружающее молчание. Загонять себя до потери сил и рухнуть без них. Верное решение отключить своё «я», превратившись в машину по уборке и готовке.

Выпрямляюсь. Руки сжимают мокрую тряпку. Вода растекается в стороны. Наблюдаю за ней. Тихо. Поднимаю голову. За окном усиливается ветер, капли дождя колотят по стеклу. Гром. Опять. Активно моргаю, взгляд мечется, а в груди усиливается биение. Нет, только не снова. Прокашливаюсь, но избавиться от жжения в горле не выходит. Встаю. Надо работать. Много. Остальное не имеет значения.

Хорошо, что кабинет отца заперт.

Заканчиваю с влажной уборкой, уже достаточно уставшая спускаюсь на кухню, решая, что приготовить. На часах девять вечера. Они должны вот-вот вернуться. От этой мысли сильнее сутулю спину, словно груз обязанностей наваливается на плечи.

Включаю конфорку плиты, поставив на нее сковородку, набираю воду в электрический чайник. Веки тяжелеют.

Стоит признать. Не испытываю радости. Честно, лучше с Диланом в замкнутом пространстве, чем…

Щелчок замка. Голоса. А я не двигаюсь. Стою у холодильника, позволяя холоду пробрать до мурашек, пока знакомые голоса заполняют прихожую. Огорчение обволакивает, зубы стискиваю, глотнув воды, накопившийся во рту. Вдох. Выдох. Закрываю тихо дверцу, начав мять ладони друг о друга.

Вдох. Растягиваю губы. Выдох. Опускаю руки, сделав шаг в коридор.

— Привет, — отец немного поправился, как и женщина. Они оба раздеваются, улыбаясь мне, выглядят отдохнувшими, довольными.

И я вдруг испытываю ужас. Из-за дрожания губ. Из-за глаз, внезапно ставшими горячими. Из-за больного удара в живот, будто кто-то впечатывает кулак под ребра. Страх от неясно откуда возникшего чувства одиночества, оно. Оно необъяснимо. И от этого еще тяжелее вдохнуть.

— Как ты тут? — мужчина улыбается, помогая Лиллиан снять пальто, а та подмечает:

— Ты похудела, — произносит с восторгом. — Выглядишь хорошо.

Выгляжу хорошо? У меня тело ломит.

— Да, вот… — откашливаюсь, взяв себя в руки, и улыбаюсь. — Плохо кушала, учеба занимает всё время.

— А где Дилан? — Лиллиан позволяет отцу пройти, чтобы отнести вещи наверх.

— Дилан… — мнусь. — Он пока у друга, — ложь слетает с губ, а женщина подходит ближе ко мне, махнув ладонью:

— А, это в его стиле, — улыбается, заглянув на кухню. — А что у нас на ужин? Я так соскучилась по домашней еде, — она кладет ладонь мне на плечо, надавив, и меня немного клонит в сторону:

— Ам, — касаюсь пальцами виска, — думаю, пожарить наггетсы и сделать салат.

Лиллиан морщит лицо:

— Как-то не хочется жаренного, может, отварить курицу?

Сглатываю.

Улыбаюсь.

Киваю:

— Конечно, — пожимаю плечами. — Почему бы и нет? — с курицей больше хлопот. Отец не любит сухую, придется внимательно следить за ее приготовлением.

Пока взрослые приходят в себя после дороги: принимают душ, переодеваются, распаковывают вещи, — я занимаюсь готовкой. Курица уже варится, остается нарезать овощи для салата. В голове пусто. На автомате выполняю работу, волнуясь лишь о возможности пореза. В глотке першение. Она сильно сжата из-за непривычного ощущения, которое могу сравнить лишь с тоской. Не стоило мне давать себе отвыкнуть от нормальной жизни.

Нормальной. Странное у меня понимание данного определения.

Режу помидоры. С трудом кислород попадает в легкие, и меня начинает раздражать мое самочувствие. Внутри тихим криком бушует желание откинуть к черту все столовые предметы, подняться к отцу и добиться уединения. Я так давно не видела его, мне есть, что рассказать, ведь со мной что-то явно происходит. Вспышки агрессии тревожат.

Господи, какого хера даже в собственных мыслях скрываюсь? Я просто хочу внимания отца! Лиллиан провела с ним столько времени, дайте и мне возможность!

Перестаю резать овощи, с обидой уставившись на кусочки салата.

Он ведь задал мне один вопрос. Всего один. Неужели, большей информацией не интересуется?

Их голоса слышно отдаленно. Весело общаются, смеются, разговоры, актуальные исключительно для них. От отдаленности и редкого контакта, тем для общения с отцом становится меньше.

Если бы здесь был Дилан, он бы, конечно, повыносил мой мозг, но вокруг меня точно не было бы так тихо. Да и… Тем для разговора у меня с ним куда больше, чем с отцом и Лиллиан.

Подношу листья китайского салата к раковине и включаю воду.

Взрослые входят на кухню.

Смеются.

Делаю напор воды сильнее.

Они начинают говорить громче, чтобы услышать друг друга.

Выключаю кран, встряхнув листья, и кладу их на доску для резки. Отец отодвигает стул для Лиллиан, сам идет к кухонным тумбам, чтобы заварить им чай. Я отключаюсь. Просто режу. Просто…

Обслуживаю, так, мам?

Отец открывает створки верхнего шкафа с посудой, и издает какой-то непонятный звук, но не отвлекаюсь от дела, пока не слышу обращение мужчины:

— Я запрещал ее трогать, — тон жесткий, холодный, от него я отвыкла за всё это время, поэтому реагирую скованно. С тревогой на лице смотрю на отца, который достает с полки тарелку с узорами-растениями. Мужчина поворачивает голову, рассерженно уставившись на меня, и я тут ощутила, как уменьшилась комната, как от нехватки кислорода голова идет кругом. Дрожь в коленках давно не сводила мои ноги, и вот сейчас, стоя прямо, еле борюсь с равновесием, кое-как сохраняя его. Удивленно смотрю на посуду в его руках, медленно соображая.

Мама купила этот набор. Ее любимый. Отец зап…

— Я запретил его доставать! — мужчина повышает тон, заставив меня сжать пальцами листья, отчего те начинают хрустеть, ломаясь, а Лиллиан взволнованно шепчет:

— Митчелл… — мужчина поворачивают голову, взглянув на нее, и это неприятно. Неприятно видеть, что Лиллиан — та, кто способна подействовать на него. То есть, мой страх в глазах не играет важности, а вот стоит женщине жалобно мяукнуть — так он аж замирает. И лицо отца смягчается. Он хмуро смотрит на меня, кинув тарелку на столешницу. Чувствую себя неловко. Опускаю взгляд, насильно заставляя вернуться к салату, и вздрагиваю, когда отец разворачивает мусорный пакет, начав бросать в него с полок посуду. Замираю. Она разбивается. Сжимаю нож.

— Райли, — голос Лиллиан плохо действует на меня. Черт, откуда это…

Моргаю, переводя внимание на острое оружие в моей дрожащей руке. Трясется. Сердцебиение. Что-то изнутри давит.

— Я рада, что ты послушала меня.

Что, простите? Хмурю брови, оглянувшись на улыбающуюся женщину, которая оглядывает кухню:

— На растениях скапливается пыль. Рада, что ты избавилась от них.

Смотрю на нее. Молчу. Киваю. Отворачиваюсь.

Отец выносит пакет с разбитой посудой. Стою. Лиллиан изучает помещение, я не могу видеть ее, достаточно слышать голос:

— Кстати, мы хотим заняться ремонтом.

Резким движением разрезаю салат. Отец возвращается, приступая к приготовлению чая.

— Митчелл, думаю, можно перекрасить здесь стены в голубой и повесить те мои картины в синих тонах.

— Да, будет неплохо выглядеть.

Не слушаю. Режу. Слежу за дыханием и мыслями, боясь потерять контроль. Взрослые продолжают обсуждение ремонта за кружкой горячего напитка. Полное изменение интерьера, включающее большое количество картин. Лиллиан будто меняет этот дом под себя, для себя.

Какая разница? Здесь ничего моего не остается.

Еда готова. Раскладываю по тарелкам, поставив их на стол перед взрослыми, и пока они кушают, принимаюсь мыть посуду.

— Райли, сделай воду потише, — отцу, видимо, неудобно говорить, когда так шумит напор. Делаю слабее. Пытаюсь не обрабатывать их слова до тех пор, пока мужчина не спрашивает про Дилана, на что Лиллиан вздыхает с ограничением:

— Опять бродит со шпаной. Мы так давно не виделись, а он ушел. Совсем не нуждается во мне.

— Да, но я рад, что он напомнил мне про выписку таблеток, — отец отпивает чай, привлекая мое внимание словами. Еле поворачиваю голову, сощурив веки: