Вкус греха. Долгое прощание

Зачем он это сделал? И как все решится?

Вера — не мадам Беатрикс, Риточка или, к примеру, Анна Шимон. Это все бестелесные тени. Кроме Ритки…

Но ее можно утихомиривать деньгами и разовым сексом, что противно, однако ничего другого не придумаешь!

Вера — другая, и относится он к ней по-другому… Пожалуй, он любит ее по-настоящему, а это значит… Значит, не нужно лезть в огонь и других тащить за собой.

Дверь ему открыла… тетка Кира. Он автоматически вспомнил, как тетка выгнала его, студента-первокурсника МГИМО, из своего дома, прекрасно зная, что, кроме нее, у Мити в Москве никого нет… Но сейчас это не важно.

— Что?.. Что с мамой? — испуганно повторял он.

Кира смотрела на него недобрыми глазами, что-то, видно, желая бросить ему злобное, но сдержалась и ответила:

— Ее сбила машина.

— Как? — закричал он.

Тетка шикнула на него:

— Так. Она переходила улицу, несся какой-то идиот, ну и сбил… Сломана нога и два ребра. Ушиб головы.

— Она в сознании? — спросил он, ожидая уже самого худшего.

— Она дома… — ответила Кира и все же не сдержалась: — Ты, конечно, в своем репертуаре — не собраться за столько времени! Нэля сюда звонила, думала, ты здесь. Какой же ты… — Она стала подбирать ему название погрязнее, это было видно, а он вдруг озверел на эту отвратительную его тетку — ей-то какое до всех и всего дело? Будто она часто приезжает к сестре или хотя бы интересуется, как ее племянник! В конце концов, именно тетке он ничего не сделал…

— Знаете, Кира Константиновна (он нарочно назвал ее так официально), я бы на вашем месте на стал изображать праведницу! Не стоит.

И быстро прошел в мамину комнату. Там находился врач и какой-то мужик с седой совершенно головой, но черными усами и сильно загорелым, даже задубелым, моложавым лицом.

Он стоял, склонившись над кроватью, и держал маму за руку.

А врач говорил:

— Немедленно в больницу! Неизвестно, что с головой. Вы что?! Дома вы можете ее потерять!

Митя тихо подошел к кровати и спросил:

— Мамочка, ты меня слышишь? И она, — видимо очень ждала его! — приоткрыла глаза и прошептала.

— Митечка… Ты… прие-хал… Теперь я… не умру… — лицо ее скривилось, а из глаз вытекли ручейки слез.

Митя бросился перед кроватью на колени, схватил мамину руку, стал целовать ее и твердил:

— Мамочка, мама, прости меня, прости…

А она опустила веки и совсем тихо сказала:

— Мите-чка…

Его поднял с колен этот седой мужик, потому что врач уже вызвал «скорую».

Маму увезли в больницу. Седой мужик поехал с ней. Больше никому не разрешили. Митя, будучи в каком-то ступоре и не желая видеть свою тетку, отправился в больницу на такси.

Маме уже делали операцию. До этого проверили голову, — оказалось, гематома не задела важных центров…

— Дежурить кому-то придется, — сказал врач, — сами знаете, на нянек надежда плохая. Пока она в реанимации — не нужно, а дня через два — обязательно.

Через час врач прогнал их из больницы, сказав, что высиживать им здесь нечего, если будет нужда, — их вызвонят, но надо надеяться, что этого не случится, — добавил доктор и улыбнулся ободряюще.

Митя и Игорь Алексеевич уехали.

Игорь Алексеевич, седой мужик, оказалось, уже давно «дружит», как он выразился, с Митиной мамой. Сам он — судоходчик, механик на плавбазе, разведен, дети взрослые, живут самостоятельно, как и Митя, в других городах, и получилось, что они двое только и нужны друг другу. Детям — нет.

Игорь Алексеевич несколько смутился, потому что подзабыл, что разговаривает с «ребенком, давно не видевшим мать»…

Митя подумал: «Хорош ребенок! Двоих деток уже родил… от разных женщин…»

Игорь Алексеевич был симпатичный, мягкий и явно любящий маму… Митя порадовался за нее и… за себя: так ему легче жить, зная, что мама — не одна. А вот тетка его одна и останется такой до конца дней своих — уж больно она заносится, а других считает дерьмом под ногами. Она не имеет права так разговаривать с ним… Что он сделал? Почему она его выгнала? Оттуда и пошли его неразберихи… Ему, наверное, надо было лет этак десять шляться, как подзаборному кобелю, прежде чем жениться.

В жутком состоянии приехал он домой, Кира приготовила обед. Перед этим Игорем выпендривается, чтобы прослыть здесь прекрасной, доброй и замечательной женщиной, родным человеком…

Они ждали звонка из больницы. Доктор позвонил и сказал, чтобы ложились спать. Вот завтра — серьезный день, кризисный…

Игорь извинился, сказал, что пойдет спать — глаза на белый свет не смотрят, а завтра раненько поедет в больницу.

Митя тоже засобирался, хотя спать вовсе не хотел, но Кира сказала:

— Митя, останься на минутку…

Он присел в кресло в их старой милой столовой, которую стал забывать…

Черт с ней, пусть потешится, в конце концов, с него не убудет. Надо только взять себя в руки, потому что гадостей он услышит достаточно!

А Кира уселась удобно, приготавливаясь к длинной беседе. Она с нескрываемым интересом смотрела на него так, что Митя почувствовал вживе, как с него снимают одежку за одежкой, оставляя на публике нагишом не столько физически, сколько морально.

— А ты изменился, — сказала Кира, — с того момента, как я была у вас в гостях… Появился лоск, вид вполне заграничный, и поинтереснел, — это была лишь констатация, без комментариев и оттенков. — Ну, вкуса тебе не занимать, обезьянничать ты умеешь, не знаю, насколько ты верно выбрал институт, но в МГИМО кое-чему поднабрался… Ты правильно все сообразил и вовремя сделал! Твоя хитрость и осторожность, скорее трусливость и подлость, помогут сделать карьеру. Мы еще увидим тебя в каком-нибудь высоком кресле, я уверена! Твоя мать считает тебя простофилей неуправляемым, способным на любые выхлесты, волнуется… Но, как все матери, она не видит правды. Ты хитер и пролезаешь во все дырки как… (конечно, ей хотелось сказать: червь, но то было бы слишком, а она не хотела, чтобы Митя знал о ее ненависти к нему. Из-за него, этой ползучей гадости, она навеки потеряла единственную подругу — Лелю). Мите надоело слушать поток помоев, — он сам про себя все знает!

И он ответил:

— Кира Константиновна, не понимаю, чем я вызвал в вас такую ненависть? Неприязнь — вполне допускаю, даже сильную, но яд? В чем дело, вы можете мне объяснить? Я хотя бы буду знать, в чем перед вами лично провинился? — И тут он решил пойти ва-банк. — Хотя впрочем, я сам понял это, когда немного повзрослел и стал раздумывать над нашими отношениями и вашей яростью. Вы не можете простить мне, что моей первой в жизни влюбленностью оказалась ваша любимая подруга и она мне ответила взаимностью… Но в вашем разрыве с ней виноваты только вы, Кира Константиновна, вы хотели, чтобы Елена Николаевна принадлежала только вам, а вы бы руководили ею, и она бы плясала под вашу дудку. Но тут появился я, провинциальный придурок, каким вы меня считали. И вместо того, чтобы вместе с вами посмеяться надо мной, Леля, то есть Елена Николаевна, повела себя совсем по-другому. Как? Вы знаете. Мы, скорее всего, влюбились друг в друга… И вы ей просто этого не простили, потому что потеряли над нею власть.

Он замолчал, но понял — попал в десятку.

А Кира вдруг поникла и утеряла свою злобность, съежилась, побелела, стала похожа на старуху, она прошипела:

— Грязный развратный мальчишка! Так вот ты…

Он не стал ее дослушивать, встал и, уходя из комнаты, бросил:

— Не надо, не пытайтесь оправдаться, поливая меня грязью. И не делайте вид, что вас волнует состояние моей мамы, вашей сестры, единственной, которая лежит в реанимации. А вы все обо мне…

Когда он вышел, Кира закурила и уставилась в одну точку: как он смел!.. Но Кира — не овечка с колокольчиком, она ему не простит. И отомстит ему. Как? Пока не знает.

Немного порадовало ее лишь то, что она не сказала Митьке о том, что завтра приезжает Нэля, которая сегодня звонила и сообщила об этом. С Митенькой. Нэля колебалась: брать ли Митеньку?